В мире Вильсон знаменит «Четырнадцатью пунктами», которые он предложил положить в основу мирного договора, подводящего итог Первой мировой войны. Он отстаивал автономию народов Австро-Венгрии и Османской империи, а также независимость Польши. Неудивительно, что в Варшаве есть площадь Вудро Вильсона, что в его честь назван центральный вокзал Праги и что в двух столицах — Праге и Братиславе — есть улицы Вильсона.
Среди прочего в «Четырнадцать пунктов» входил призыв к открытым встречам — никаких закулисных сговоров о том, как перекроить послевоенную территорию, — и к ослаблению торговых барьеров. Но, пожалуй, важнее всего оказалось предложение учредить «всеобщую ассоциацию наций… в целях взаимного гарантирования политической независимости и территориальной целостности стран, как больших, так и малых».
Этот призыв привел к созданию Лиги Наций, предшественницы ООН, с центральным офисом, с 1920 до 1936 года располагавшимся в Пале-Вильсон в Женеве. Так это здание называется по сей день и сегодня служит офисом верховного комиссара ООН по правам человека.
История полна серьезно ошибавшихся людей, которые творили великие дела. Соединенным Штатам достаточно взглянуть на своих отцов-основателей — рабовладельцев и первых президентов Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона. В их защиту можно сказать, что, в отличие от Вильсона, они были по меньшей мере не хуже, чем требовали стандарты их времени. Но достаточно ли этого, чтобы чтить их память?
Нет, решили в одной из новоорлеанских школ. Совет директоров постановил, что школа не может носить имя рабовладельца, и переименовали начальную школу имени Джорджа Вашингтона в честь афроамериканского хирурга, который боролся против сегрегации при переливании крови. Может быть, пора пересмотреть и название столицы страны?
В книге «Политика вуалирования в либеральных демократических странах» (Veil Politics in Liberal Democratic States) Аджуме Винго говорит о том, как «политическая вуаль» придает политической системе обаяние и блеск, скрывая подробности и создавая идеализированный образ. То же происходит и с великими (и с не слишком великими) политическими лидерами, когда они становятся знаковыми персонажами, символами гражданских добродетелей.
Но по мере того как меняются наши моральные стандарты, актуальными оказываются то одни, то другие черты и заслуги исторических деятелей и символы обретают новое прочтение. Когда в 1948 году Школа общественных и международных отношений была названа в честь Вильсона, до знаменитой автобусной поездки Розы Паркс оставалось еще семь лет и против сегрегации на американском Юге никто не возражал. Сейчас подобное уже немыслимо. Таким образом, расизм Вильсона приобретает дополнительный вес, а он сам больше не может служить символом ценностей, которые Принстонский университет исповедует сегодня.
Значение Вильсона для университета, США и всего мира невозможно стереть из исторической памяти, да это и не нужно. Надо признать его в такой форме, которая готовила бы почву для вдумчивого разговора о меняющихся ценностях и позволила оценить как бесспорные достижения Вильсона, так и его вклад в расистскую политику и практику Америки.
Важным итогом подобного разговора в Принстоне должно стать новое понимание фигуры Вильсона и среди студентов, и среди преподавателей как неоднозначной личности, оставившей глубокий след в университетской истории. (Лично я только выиграл: я 16 лет преподаю в Принстоне, а некоторыми внешнеполитическими подходами Вильсона восхищаюсь и дольше, но о его расизме узнал только от Лиги.) Допускаю, что в итоге обсуждения мы поймем, что, нося имя Вильсона, колледж или школа посылают ложный сигнал и искажают ценности, которые сами же исповедуют.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ И РЕШЕНИЯ
Как быть с проблемой беженцев?
КОЛИЧЕСТВО МИГРАНТОВ, добравшихся до границ Евросоюза в июле, третий месяц подряд бьет рекорды, превысив 100 тысяч человек. В Грецию только за одну неделю августа прибыла 21 тысяча мигрантов. Туристы, отдыхающие на греческих островах, жаловались, что ехали в отпуск, а попали в самую гущу лагерей для беженцев.
Но у миграционного кризиса есть последствия и посерьезнее. На прошлой неделе австрийские власти обнаружили недалеко от Вены брошенный венгерский грузовик с полуразложившимися телами 71 мигранта. 2500 с лишним человек утонули в этом году в Средиземном море — в основном при попытке доплыть в Италию из Северной Африки.
Те из мигрантов, кому удалось достичь Франции, живут в палатках близ Кале и ждут случая бежать в Англию через туннель под Ла-Маншем в вагоне товарного поезда. Они также нередко гибнут, сорвавшись с поезда или попав под колеса.
И все же в Европе пока не так много беженцев, как в некоторых других регионах. Из европейских стран больше всего просьб предоставить убежище получает Германия, но и ее шесть беженцев на тысячу населения — это в три раза меньше, чем 21 беженец на тысячу в Турции, что, в свою очередь, несопоставимо меньше, чем 232 на тысячу в Ливане.
По оценке Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, в 2014 году в мире насчитывалось 59,5 миллиона насильственно перемещенных лиц — рекордная цифра по сравнению со всеми известными прежде. Из них 1,8 миллиона подали заявления о предоставлении убежища и ждали решения, 19,5 миллиона были беженцами, остальные — вынужденными переселенцами внутри собственных стран.
Основной поток беженцев идет из Сирии, Афганистана и Сомали, но многие бегут и из Ливии, Эритреи, Центральноафриканской Республики, Южного Судана, Нигерии и Демократической Республики Конго. Из Азии в этот поток недавно начали вливаться рохинджа — преследуемое мусульманское меньшинство из Мьянмы.
Невозможно ставить этим людям в вину, что они стремятся прочь из своих раздираемых конфликтами, нищих стран и ищут лучшей жизни в других краях. Мы бы на их месте сделали то же самое. Но наверняка существует какой-то другой, лучший способ помочь им в их беде.
Некоторые смелые мыслители продвигают идею мира с открытыми границами, утверждая, что это повысило бы и глобальную производительность, и среднемировой уровень счастья. (См., например, http://openborders.info.) К сожалению, они не принимают в расчет прискорбную склонность нашего биологического вида к ксенофобии — чтобы в ней убедиться, достаточно посмотреть на взрывной рост популярности в Европе крайне правых партий.
Совершенно очевидно, что в обозримом будущем ни одно правительство не откроет своих границ всем желающим. Наблюдаем мы как раз противоположное: Сербия и Венгрия строят заграждения от мигрантов, а внутри Шенгенской зоны — территории, которая пока гарантирует свободу перемещения в пределах 26 европейских стран, — идут разговоры о восстановлении внутреннего пограничного контроля.
Почему бы более благополучным странам, вместо того чтобы перекрывать границы, не оказать поддержку странам менее благополучным, но принимающим большие потоки беженцев, таким, например, как Ливан, Иордания, Эфиопия и Пакистан? Оказавшись в безопасности в этих, соседних со своими собственными, странах, беженцы вряд ли пустятся в далекое и опасное путешествие и с гораздо большей вероятностью вернутся домой, когда вооруженный конфликт закончится. Экономически международная помощь странам, принимающим на себя основной груз проблемы беженцев, тоже выгодна: в Иордании помощь одному беженцу обходится в 3 тысячи евро в год, в то время как в Германии — по меньшей мере в 12 тысяч.
Но прежде всего необходимо пересмотреть текст, для многих священный и неприкосновенный: Конвенцию и Протокол ООН о статусе беженца. Конвенция была заключена в 1951 году, изначально она относилась к людям, когда-то бежавшим из своих стран и уже находившимся на тот момент в Европе. Подписывая Конвенцию, страна обязывалась позволить тем беженцам, которые достигли ее территории, остаться и не подвергать их ни дискриминации, ни взысканиям за нарушение иммиграционного законодательства. Беженцем считался тот, кто не может или не хочет вернуться на родину из-за обоснованного страха подвергнуться преследованиям на основании «расы, религии, национальности, принадлежности к определенной социальной группе или политических взглядов».
В 1967 году временные и географические ограничения убрали, и Конвенция стала универсальной. Поступок благородный, но никто, к сожалению, не задал главного вопроса: почему у того, кто в состоянии выехать в другую страну, должно быть преимущество перед теми, кто находится в лагерях для беженцев и лишен возможности передвигаться?
Принимать беженцев — одна из обязанностей благополучных стран, и многие из них способны и должны это делать в большем объеме, чем сейчас. Но из-за резкого роста числа ищущих политического убежища трибуналам и судам все труднее решать, кого считать беженцем в рамках определений Конвенции, а кого — благополучным мигрантом, приехавшим в поисках лучшей жизни в страну побогаче.
Кроме того, Конвенция уже породила новую, часто нелегальную, иногда смертельно опасную индустрию контрабанды людей. Если ищущих политического убежища в соседней стране собрать в лагеря для беженцев, где им не угрожает преследование, и с помощью благополучных стран поддержать материально, это положит конец и контрабанде, и гибели переправляемых людей. Вдобавок статус беженца потеряет привлекательность для экономических мигрантов, и тогда благополучные страны получат возможность одновременно и выполнять свой долг, принимая беженцев из лагерей, и контролировать свои границы.
Решение не идеальное, но может сработать. Во всяком случае, оно явно лучше, чем хаос и трагедии, с которыми беженцам приходится сталкиваться сегодня.
Высылать людей, которым удалось достичь вашей страны, даже туда, где им не угрожает опасность, эмоционально нелегко. Но сострадания заслуживают и те миллионы людей, кто ждет решения своей участи в лагерях для беженцев. Им тоже нужна надежда.