шла навстречу просьбам представителей малых островных государств (некоторые из них, если уровень моря еще повысится, просто исчезнут с лица земли) поставить целью предел в 1,5 °C прежде всего потому, что от мировых лидеров это потребовало бы таких шагов, на которые они не были готовы по политическим причинам.
Неопределенность по второму вопросу сохраняется. Научно-исследовательский институт Грэнтэма Лондонской школы экономики проанализировал обязательства, принятые всеми 154 странами, и пришел к выводу, что, даже если их соблюдать, глобальный выброс углекислого газа к 2030 году вырастет с текущих 50 миллиардов тонн в год до 55–60 миллиардов. А чтобы получить хотя бы 50-процентный шанс удержаться в пределах 2 °C, ежегодный выброс углекислого газа должен составлять не больше 36 миллиардов тонн.
Бьет тревогу и доклад Австралийского национального центра восстановления климата. Порог в 2 °C будет превышен с 10-процентной вероятностью, даже если объем выброса прекратит расти прямо сейчас (что маловероятно).
Представьте себе, что будет, если авиакомпания минимизирует техническое обслуживание судов до уровня, при котором есть 10-процентный риск, что самолет не долетит до места назначения без происшествий. Она не сможет заявить, что обеспечивает безопасность полетов на своих линиях, и даже если ее авиабилеты будут стоить дешевле, чем у конкурентов, желающих их купить найдется немного. Точно так же, с учетом масштаба катастрофы, к которой способно привести «опасное антропогенное воздействие на климатическую систему», не стоит успокаиваться на 10-процентной, если не в разы большей, вероятности превысить порог в 2 °C.
Есть ли альтернатива? Развивающиеся страны настаивают, что им дешевая энергия нужнее, чем благополучным странам: вытащить население из нищеты важнее, чем поддерживать энергопотребление на прежнем расточительном уровне. И они правы. Вот почему благополучные страны должны поставить себе цель как можно скорее, самое позднее к 2050 году, сделать свои экономики безуглеводородными. Для начала следует закрыть самые грязные энергетические производства — электростанции на угольном топливе — и прекратить выдавать лицензии на создание новых угольных шахт.
Еще один быстрый и эффективный путь — поощрять людей переходить на растительную пищу, возможно обложив производство мяса дополнительными пошлинами, а выручку направляя на субсидирование более экологичных производств. По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, животноводство находится на втором месте по вкладу в выброс парниковых газов, опережая даже транспортный сектор. А значит, для сокращения выброса существует колоссальный резерв, использование которого отразится на нашем образе жизни гораздо меньше, чем отказ от ископаемого топлива. Более того, в последнем докладе Всемирной организации здравоохранения говорится, что сокращение в рационе доли красного мяса и продуктов мясопереработки полезно еще и тем, что снижает смертность от рака.
Эти предложения могут показаться нереалистичными. Однако согласиться на меньшее было бы преступлением против миллиардов людей, как ныне живущих, так и еще не рожденных, и против всей природной среды на планете.
P. S. Результаты Парижской конференции превзошли все, на что я смел надеяться, когда писал этот текст. По настоянию некоторых стран из числа тех, для кого глобальное потепление опаснее, чем для других, соглашение обязывает участников остановить глобальное потепление на отметке ниже 2 °C и даже «неуклонно прикладывать усилия, чтобы ограничить предел потепления порогом в 1,5 °C». Но главное, удалось прийти к единому мнению о том, что все страны, развитые и развивающиеся, должны внести свой вклад в сокращение выброса парниковых газов. Как уже говорилось, тех обязательств, которые стороны на себя уже взяли в рамках соглашения, недостаточно, чтобы достичь целевого показателя. Но Парижское соглашение требует от каждого участника раз в пять лет пересматривать и обновлять свои обязательства по выбросу, кроме того, все будут получать общую картину долевого участия стран в сокращении выброса, показывающую, движется ли мир к согласованной на конференции цели. Первая карта долевого участия неизбежно продемонстрирует, что глобальное потепление, скорее всего, превысит 2 °C. И в этот момент встанет ключевой вопрос: окажутся ли участники соглашения готовы сократить выбросы еще больше, чем запланировали в 2015 году?
НАУКА И ТЕХНОЛОГИИ
«Золотой рис» должен быть оправдан
ГРИНПИС, ВСЕМИРНАЯ НЕГОСУДАРСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ защитников окружающей среды, известная как организатор многочисленных протестов, в прошлом месяце сама стала их мишенью.
Патрик Мур, когда-то один из первых членов Гринписа, от лица протестующих обвинил эту организацию в причастности к смерти двух миллионов детей ежегодно. Он имел в виду смерть, связанную с дефицитом витамина А, которой подвержены дети, питающиеся преимущественно рисом.
Эти жизни можно было бы спасти, утверждает Мур, если выращивать «золотой рис» — генно-модифицированную разновидность этого злака, содержащую больше бета-каротина, чем обычный рис. Гринпис и другие организации, противники генно-модифицированных организмов (ГМО), выступают и против риса с бета-каротином, который в человеческом организме превращается в витамин А.
Статистика смертности, которой оперирует Мур, возможно, немного завышена, но дефицит витамина А у детей — бесспорно, острейшая проблема некоторых регионов Африки и Юго-Восточной Азии. По данным Всемирной организации здравоохранения, ежегодно около 250–500 тысяч детей дошкольного возраста теряют из-за него зрение и около половины из них затем умирают в течение года.
Кроме того, дефицит витамина А делает детей уязвимее для таких недугов, как корь, которая все еще вносит существенный вклад в детскую смертность, хотя сегодня эта угроза снижается благодаря вакцинации. В некоторых странах нехватка витамина А — один из основных факторов высокой женской смертности во время беременности и родов.
«Золотой рис» получен швейцарскими учеными 15 лет назад специально для борьбы с дефицитом витамина А, десять лет назад состоялись его первые полевые испытания. Но фермерам он пока недоступен. Сначала надо было вывести его улучшенные сорта, способные расти там, где он нужнее всего, затем — провести полевые испытания на соответствие строгим требованиям, регулирующим производство ГМО-продукции. Планку этих требований подняли еще выше после того, как активисты разгромили опытные плантации на Филиппинах, где проводились испытания.
Критики подозревают, что «золотой рис» — стратегический ресурс биотехнологической промышленности, стремящейся подмять под себя мировое сельское хозяйство. Действительно, в создании генно-модифицированного риса участвовал и агрогигант Syngenta, однако его представители утверждают, что не планируют превращать «золотой рис» в источник прибыли. Низкодоходные фермерские хозяйства получат семенной материал в собственность и смогут оставлять себе весь урожай.
И действительно, компания Syngenta передала права на рис в виде сублицензии некоммерческой организации «Гуманитарный совет по „золотому рису“». Совет, куда входят двое создателей «золотого риса», имеет право предоставлять рис общественным исследовательским организациям и низкодоходным фермерским хозяйствам развивающихся стран в качестве гуманитарной помощи при условии, что они будут продавать урожай не дороже чем по цене обычного риса.
В 1980-х годах, когда генно-модифицированные сельскохозяйственные культуры только появились, они давали много поводов для тревоги. Безопасно ли употреблять их в пищу? Не начнут ли они из-за перекрестного опыления скрещиваться с дикими растениями и не передадут ли им свои особые свойства, например устойчивость к вредителям, создав таким образом непобедимые «суперсорняки»? Как кандидат в сенат от австралийской партии «зеленых», в 1990-х годах я был в числе тех, кто требовал строгого законодательного регулирования ГМО, чтобы защитить нас и окружающую среду от рисков, на которые могут пойти биотехнологические компании в погоне за прибылью.
Генетически модифицированные культуры сейчас выращивают примерно на одной десятой части всех посевных земель планеты, и никаких разрушительных последствий, которых мы, «зеленые», когда-то опасались, это не повлекло. Научные данные не подтверждают, что генномодифицированные пищевые продукты вызывают заболевания, хотя наблюдают за ними гораздо пристальнее, чем за продуктами «естественного» происхождения. («Естественные» продукты также могут быть опасны для здоровья, как показало недавнее исследование, установившее, что широко распространенная разновидность корицы способна разрушать печень.)
Хотя перекрестное опыление между генно-модифицированными и дикими растениями не исключено, никаких суперсорняков пока не появилось. Это хороший результат, и, возможно, нормативная база, разработанная по запросу природозащитных организаций и регулирующая применение ГМО, сыграла в этом не последнюю роль.
Законы, защищающие окружающую среду и здоровье потребителей, должны соблюдаться. Опасения обоснованны. Но кое-что необходимо пересмотреть, а именно — тотальное неприятие самой идеи ГМО.
Инновации всегда связаны с необходимостью оценить соотношение риска, который они создают, и возможной пользы. Ради незначительного выигрыша любые, даже малые риски выглядят чрезмерными, но если польза огромна, то ради нее есть смысл рисковать и серьезнее.
Например, законодательство могло бы по-разному рассматривать создание генно-модифицированных культур, устойчивых к гербициду глифосату, которые облегчают борьбу с сорняками, и засухоустойчивых культур, пригодных для выращивания в засушливых регионах беднейших стран. Точно так же, если генно-модифицированная культура способна защитить полмиллиона детей в год от потери зрения, выращивать ее необходимо, даже если это сопряжено с некоторым риском. Парадокс в том, что культуры, устойчивые к глифосату, выращиваются в коммерческих целях на миллионах гектаров земли, в то время как «золотой рис», за которым пока не замечено никакого вреда для здоровья или окружающей среды, выращивать до сих пор нельзя.