– Спасибо, спасибо большое, – повторяла Ясмина по мере увеличения кучи одежды.
– Видишь, не так уж это и трудно, – заметила Стелла.
– Все равно нужно было расчистить полки.
Раздел ванной комнаты потребовал более вдумчивой организации; ванная была маленькая, заставленная, и Ясмине некуда было положить даже щетку для волос. По совету Стеллы Ясмина убрала свою косметичку с полки Лены, пока та ее не заметила, и воспользовалась плетеной корзиной. Стелла также ввела ее в курс расписания Лены, не совсем обычного, надо признать, но с ним следовало считаться, если хочешь избежать трений. Но поскольку расписание действительно не вписывалось в рамки, то довольно часто Лена наталкивалась на закрытую дверь в ванную и принималась с ворчанием в нее ломиться, пока та не открывалась.
Через два дня после своего заселения Ясмина попросила меня оказать ей услугу. Ее мобильник остался в служебном шкафчике в «Макдоналдсе», и раз уж она не могла его забрать, то попросила купить ей новый с предоплаченной картой. В магазине отказались ей продавать, потому что она не могла предъявить удостоверение личности. Я предложил, что одолжу свой, но ей хотелось иметь собственный, чтобы общаться с братом, как мне показалось, для нее это было жизненно важным. Меня ее просьба немного напрягла, но у нее в глазах была паника, и я не смог отказать. Мы пошли покупать, я предъявил удостоверение, она получила свой телефон и заплатила наличными. На бульваре она меня поблагодарила, поцеловала в щеку и сказала, что я настоящий друг. Ясмина звонила мало, и если мы сидели в ресторанчике, то выходила наружу. Ей звонили тоже редко, и всегда в таких случаях она отходила, прикрывая рот ладошкой. Ей звонил брат, и она рассказывала мне все подробности, как будто я его знал: он хотел перебраться в Англию, искал способ уехать туда, а она надеялась потом к нему присоединиться.
Очень скоро Ясмина проявила инициативу: чтобы стать полезной, она взяла на себя уборку в квартире, которая до того чистотой не блистала. Улучшения стали заметны сразу, особенно на кухне и в ванной, которые обрели свои изначальные и уже забытые цвета, но Лене не понравилось, что кто-то прикасался к ее вещам. Ясмина помыла окна, чего не делалось уже давно, и внезапно стало светлее. Ясмина также взяла за правило самой ходить за продуктами: все решили, что это очень удобно, даже Лена, вплоть до того дня, когда она расшипелась, потому что пила только темное бельгийское пиво, Ясмина же решила, что правильнее купить то, на которое предлагали скидку, а Лена эту ослиную мочу пить отказалась.
– И что тут непонятного!
Стелла выказала невероятное терпение, она почувствовала, что Ясмина не любит рассказывать про себя, а потому прямых вопросов не задавала. Она старалась, чтобы той было комфортно, но наступал момент, когда вопрос повисал в воздухе, а молчание становилось тягостным. Складывалось впечатление, что Ясмина остерегалась нас, сдерживалась, не желая сказать лишнего, не доверяла нам.
К концу недели Стелла решила, что нужно заняться бумагами Ясмины. Мы не представляли себе, какую полосу препятствий предстоит преодолеть. А главное, у Ясмины вообще не было сколько-нибудь значимых документов. У нее остался старый сирийский паспорт, который после долгого пребывания в море весь покорежился и порвался, чернила расплылись, буквы не разобрать, а фотография исчезла. Документ тем более бесполезный, что не было возможности получить хоть какое-то подтверждение от сирийских властей, которые не отвечали ни на какие запросы. Натали, адвокат Стеллы, объяснила, что у нас нет права давать кров Ясмине, если та не направила запрос на предоставление убежища, а запрос она направить не могла, поскольку прибыла во Францию нелегально и при переезде из Турции в Грецию у нее не сняли отпечатки пальцев. После телефонных переговоров с братом Ясмина объявила нам, что отказывается подавать прошение, которое безусловно будет отклонено, и предпочитает поискать способ перебраться в Англию.
Мы были огорчены этим решением, попытались переубедить ее, объясняя, насколько это сложно, и даже нарочно преувеличивая сложности, что могло бы обескуражить кого-то менее решительно настроенного, но Ясмина и слышать не хотела ни о каких формальностях. Стелла махнула рукой, и мы приспособились к сложившемуся положению. Несмотря на риск, который оно представляло для Ясмины.
Я проводил с ней немало времени, предложил показать ей симпатичные местечки, мы бродили по Парижу, по незнакомым ей кварталам. Она влюбилась в Контрэскарп, которая напомнила ей площади в родной стране, с фонтаном, маленькими кафе вокруг и рынком. Она задавала вопросы Стелле и Лене об их совместной жизни; для Ясмины это было как высадиться в шортиках на Луне, у нее в голове не укладывалось, как они могут жить, словно семейная пара.
– А тебя не коробит, когда ты видишь свою мать с этой женщиной?
– Я всегда видел их вместе. Наоборот, Стелла для меня как вторая мать. А у тебя с этим какие-то проблемы?
– Я никогда представить себе не могла мою мать с другой женщиной, это ведь ужасно, верно? Меня смущает не то, что между двумя женщинами могут быть отношения, а то, что они живут вместе, спят в одной постели, в присутствии детей. У нас такое невозможно.
– Если подумать, то разница невелика.
– А где же мужчины? Что говорит твой отец?
– Представления не имею, я его никогда не знал. И даже не знаю, существует ли он. А у тебя там, где ты жила, был кто-нибудь в жизни, друг?
Она посмотрела на меня с обычным своим грустным видом. У нее были огромные черные глаза; она не ответила. Она никогда ничего не рассказывала о себе.
Были крошечные кусочки пазла, которые никак не складывались в целое.
– Ты можешь мне доверять, знаешь, это останется между нами.
– Я знаю.
Она знала, но ничего не говорила.
Я обожал эту девушку, обожал слушать ее голос со странным певучим акцентом, смотреть, как она поправляет волосы, бродить с ней по набережным. Ей случалось обмолвиться о паре мелочей, касающихся ее лично, но она тут же спохватывалась и просила все забыть. А еще она задавала кучу вопросов про Париж, на которые я отвечал как бог на душу положит, и это ее смешило. Смотреть, как она ест, было счастьем; худенькая, как спичка, она клала три куска сахара в кофе, а вместо обеда поглощала пирожные и фруктовые торты, да еще и мою порцию приканчивала. Когда я говорил, что она растолстеет, она отвечала: «Я всегда буду худой и никогда не стану, как другие».
Иногда Ясмина уходила с утра, не сказав, что она собирается делать днем, мы даже не знали, увидим ли ее снова, или ее поймали при проверке документов, или она уехала на Север, чтобы встретиться с братом. Это создавало проблему, потому что не всегда дома кто-нибудь был, когда она возвращалась, и ей приходилось ждать на лестнице или в бистро по соседству, пока один из нас не придет, поскольку Лена была категорически против того, чтобы выдать ей ключи, и Стелла поняла, что по этому пункту лучше ее не провоцировать. Часто по вечерам, когда она наталкивалась на закрытую дверь, Ясмина заходила к нам в «Беретик». Она хотела помочь, на кухне или в баре, но Стелла отказалась: не хватало только, чтобы ее заловили на нелегальной работе в ресторане. Поэтому Ясмина усаживалась на табурет позади меня и весь вечер с удовольствием слушала, как я играю, открывая для себя незнакомую музыку. В первый вечер она воскликнула:
– В этом ресторане нет ни одного мужчины!
– Почему, я же здесь. Это Париж, тут есть рестораны, где только женщины, и рестораны, где только мужчины.
– Как странно, а в моей стране женщины никогда не ходят в ресторан одни.
Вечером в среду пораженная Ясмина присутствовала на неистовом полуфинале Лиги чемпионов. Зал разделился на два приблизительно равных лагеря – красные из «Баварии» против черно-белых из «Ювентуса», – которые вскрикивали, доходили до градуса кипения, орали при каждом повороте игры, поглощали немереное количество пива, коктейлей и крепких напитков. Разумеется, «Бавария» выиграла, как всегда. После конца матча я приступил к своим служебным обязанностям и сыграл «My Serenade»[64], ее любимую песню, под гул зала и всеобщее безразличие, только для нее, и произошло нечто необыкновенное.
Бывает взгляд, который не может обмануть: по тому, как она на меня смотрела, по неуловимой улыбке я понял, что я ей небезразличен и что эта волшебная музыка только что протянула ниточку между нами.
Втроем мы все вместе возвращались домой, погода была хорошая, и казалось, что это счастье будет длиться вечно. Стелла пребывала в радужном настроении, ей в третий раз удалось собрать рекордную выручку, она разглагольствовала о том, что одни клубы прямо-таки располагают к веселой вечеринке, а другие нет, и в этом смысле «Бавария» стоит любой парочки французских клубов, кроме ПСЖ, разумеется, а что до коктейлей, то никто не сравнится с «Барселоной». Мы попытались найти объяснение этой теории спортивной жажды, но так и не сумели.
Когда мы дошли до сквера на углу улицы Женераль Блез, Стелла заметила полицейского в форме, стоящего у подъезда нашего дома. Мы в панике спрятались за какой-то грузовичок, Ясмина дрожала и боялась, что ее схватит полиция, я велел ей ждать в бистро на углу бульвара Вольтер. Она ушла, пробираясь между машинами.
Может, мы где-то ошиблись? Или на нее настучал кто-то из соседей?
Мы со Стеллой задумались, идти нам туда или нет. Она полагала, что нечего, как страус, прятать голову в песок: если есть проблема, лучше от нее не бегать. Когда мы подошли к дому, коп спросил, кто мы. Когда мы предъявили удостоверения личности, он предупредил коллег по телефону, потом проводил нас, пропустив впереди себя. Мы пешком поднялись на пятый этаж. На лестничной площадке стоял еще один агент в форме, потом подошел другой полицейский в штатском. Нам снова пришлось предъявить документы. Он не ответил ни на один вопрос Стеллы и велел нам стоять на площадке. Через десять минут появился еще один коп, постарше. Майор. Он сообщил нам, что Элен Мартино арестована и сейчас идет обыск квартиры.