Однако такая практика встречается редко. В мире существует множество однопартийных государств, но почти ни одно из них не стремится изменить мир. Они просто хотят остаться у власти, раздавая блага своим сторонникам и подавляя оппозицию. Они используют свои вооруженные силы скорее для внутренних репрессий, чем для войны. Поскольку они также живут в страхе перед армейскими переворотами, то продвигают офицеров по службе не за военную компетентность, а за мнимую лояльность. Они также подкупают их, поскольку офицеры могут участвовать в государственной коррупции. Чтобы подстраховаться, такие режимы добавляют в противовес армии свою якобы лояльную преторианскую гвардию, полицию безопасности и ополчение. Ни одна из этих практик не способствует повышению эффективности и боевого духа армии. Однопартийное государство без трансцендентной идеологии может быть защищено от переворотов, но вряд ли оно способно выигрывать войны.
Американское военное участие во Вьетнаме было поражением. В его пользу можно бессердечно сказать, что Соединенные Штаты так разрушили Вьетнам, что это удержало бы движения в других странах от прихода к коммунизму - очень неприятная форма сдерживания. Ветеран Вьетнама Тим О'Брайен дает еще более суровую американскую эпитафию войне: "Настоящая военная история никогда не бывает моральной. . . . Если в конце военной истории вы чувствуете себя приподнято, или вам кажется, что из огромного мусора удалось извлечь хоть какую-то крупицу добродетели, значит, вы стали жертвой очень старой и ужасной лжи. Нет никакой правильности. Нет никакой добродетели. Поэтому, как первое правило, настоящую военную историю можно определить по ее абсолютной и бескомпромиссной приверженности непристойности и злу".
Долгосрочные тенденции в боевом опыте
В последних трех главах мы увидели одну универсальную особенность войн. Они приводят к огромному количеству смертей и увечий. "Хороших смертей", героических, чистых и целенаправленных, было мало. В современных войнах смерть в основном наступает внезапно, неожиданно, в виде беспорядочных взрывов с неба, разрывающих человеческое тело на части, кровь и кровь, разлетающиеся повсюду части тела. Звуки боя - это крики и вой людей в предсмертных муках или ужас от того, что они беспомощно лежат на земле, сталкиваясь с собственными ужасными уродствами, а выжившие вокруг них потрясены до глубины души и, возможно, страдают от долгосрочных последствий того, что мы называем посттравматическим стрессовым расстройством. Для солдат это не могло показаться рациональным выполнением полезных целей. Но это и не так, как будет ясно из моей последней главы. Из всех войн, рассмотренных в этих трех главах, только во Второй мировой войне пришлось участвовать, причем только одной стороне. У нас нет оснований считать, что предыдущие войны были более героическими, более чистыми или более необходимыми. Смерть не так часто приходила с неба, а лишь поблизости, но она компенсировала это большим количеством ударов и сечений по телу, с теми же ужасными результатами. Как это не похоже на окружение лиц, принимающих решения, и производителей оружия, ведущих нормальную, мирную политическую и экономическую жизнь. Они полны надежд, добиваются своих целей, и это главное. Именно солдаты, а не рабочий класс, если не считать их собственных злодеяний, являются самыми настоящими эксплуататорами на планете.
Однако на примере современных сражений мы наблюдаем четыре светские тенденции. Во-первых, соотношение числа раненых и количества выстрелов свидетельствует о снижении эффективности, несмотря на то, что оружие стало гораздо более смертоносным. В эпоху мушкетов современные оценки соотношения количества выстрелов и потерь варьировались от одного попадания на 500 выстрелов до одного попадания на 2000-3000 выстрелов. Ранее я приводил несколько более низкие показатели, предложенные для Гражданской войны в США. Эти цифры свидетельствуют о низкой способности наносить потери, что, вероятно, объясняется неточностью оружия и сложностью стрельбы из него. Однако с появлением в конце XIX века винтовок с продольно-зарядным механизмом увеличилась частота выстрелов, но не количество потерь, и эта тенденция сохранялась на протяжении всей революции в огневой мощи, характерной для XX века. Для нанесения одной потери в среднем требовалось все больше и больше выстрелов - 10 тыс. в Первой мировой войне, 20 тыс. во Второй мировой войне, 50 тыс. во Вьетнамской войне. Но в войнах начала XXI века в Ираке и Афганистане на каждого убитого противника приходилось 250 тыс. выстрелов! Оснащенные автоматическим оружием армии не стали более эффективными машинами для убийства - скорее наоборот. Перестрелка позволяет солдатам снимать страх активностью, распыляя пули во все стороны, при этом предусмотрительно оставаясь в укрытии - как это делает и противник, но не потому, что он трус, а потому, что он обоснованно боится этого смертоносного оружия. Даже простой автомат Калашникова, которым вооружены партизаны и террористы, гораздо более смертоносное оружие, чем мушкет. Попади под огонь противника - и ты погибнешь, в отличие от большинства солдат Гражданской войны в США.
Во-вторых, Ардан дю Пик еще в 1860-х годах заметил, что поле боя становится все более рассредоточенным. Это продолжалось и в XXI веке, снижая прямой контроль офицеров над своими солдатами. Учения и дисциплина уже не оказывают такого влияния, как в прошлом, и, возможно, возросли более мягкие формы скрытности, такие как не высовывание головы и выполнение минимума действий. Одним из ответных шагов стало укрепление системы товарищей. Другой - акцент на выполнении заданий, чтобы повысить чувство гордости за свои навыки и чувство долга у солдат, что особенно заметно на примере летчиков.
В-третьих, очень сильно увеличилось количество зарегистрированных психологических ранений, что, вероятно, было вызвано увеличением числа диагнозов в современных обществах. Но я не нашел свидетельств того, что моральные устои мешали солдатам или летчикам стрелять в противника или убивать его. Несомненно, гражданские лица, такие как вы или я, могли бы испытывать определенные трудности, если бы не были брошены в рукопашную войну прежних времен по принципу "убей или будешь убит". Но подготовленные солдаты редко когда колеблются, прежде чем убить. К сожалению, люди не являются мирными существами по своей природе, даже в современных относительно мирных гражданских обществах. Мужчины и, вероятно, женщины тоже могут легко убить, если им прикажут институционализированные, легитимные политические и военные власти. Норма о том, что гражданских лиц убивать нельзя, признается большинством солдат. Если они все же убивают гражданских лиц преднамеренно или случайно, они могут испытывать угрызения совести, но редко настолько, чтобы удержаться от повторения подобных действий. Они оправдывают убийства военной необходимостью и объясняют самые страшные злодеяния тем, что люди "теряют самоконтроль" в условиях страха. Моральные угрызения совести трагически приходят после войны, морально дестабилизируя бывших убийц.
В-четвертых, погибло больше мирных жителей. Не было предпринято никаких существенных попыток ограничить это путем введения более жестких правил ведения войны. Эвфемистический термин "сопутствующий ущерб" является бездушной попыткой санитарии и нормализации убийства невинных (наряду с причудливым выражением "дружественный огонь"). В основе этого лежит разделение норм военного и мирного времени. Мораль последнего не распространяется на первое.
Но если пацифистски настроенные солдаты - редкость, то садисты или герои - тоже. Я обнаружил два вклада, вносимых человеческой природой в сражение. Во-первых, прилив энергии, исходящий от надпочечников, вызванный сильным страхом или тревогой в бою, обычно приводит к внезапному увеличению силы, учащению пульса и сердцебиения, учащению дыхания, дрожи тела и искажению зрения. Это может побудить солдат к боевой ярости: они бросаются вперед, кричат и убивают всех, кто попадается на пути. С другой стороны, сильный страх может привести к потере контроля над телесными функциями или к испуганному бегству. Физиология человека, как и его психология, неоднозначно относится к убийству - бою или бегству.
На поле боя доминирует одна человеческая эмоция - страх. Практически всех солдат пугает перспектива смерти или увечья. То, что Дюркгейм называл "альтруистическим самоубийством", - сознательное принесение своей жизни в жертву ради других или во имя какой-то цели - встречается редко. Исключение составляют исламистские террористы, приверженные трансцендентной идеологии, отсутствующей в современных профессиональных армиях. Но страх смерти или увечья преобладает практически во всех войнах. Генералы знают об этом, но считают, что страхом можно управлять. Хотя страх может вывести солдата из строя психически или физиологически, заставить его бежать, большинство солдат все же остаются и сражаются, сначала с нарастающей, а затем с убывающей энергией, не поднимая головы и ведя огонь из укрытия. Поскольку противник испытывает такой же страх и осторожность, бой остается неэффективно сбалансированным.
В современную эпоху преодолеть сомнения и справиться со страхом могут многочисленные факторы: тяга к приключениям, сдобренная патриотизмом и мужской честью, учения и дисциплина, профессиональная готовность к выполнению военных задач и поглощенность ими, уверенность в организации армии и конечной победе, преданность товарищам, приверженность идеологии, осознанная добродетель самообороны. Их точное сочетание зависит от обстоятельств. Современные западные армии не слишком идеологизированы, хотя и пронизаны скрытым чувством национальной идентичности и патриотизма. Трансцендентная идеология больше характерна для коммунистических войск, как мы только что видели, и для религиозных войск, как мы увидим в следующей главе. Малешевич говорит о небольших военных и военизированных формированиях, что солдаты были восприимчивы к идеологии "только тогда, когда она была удачно изложена на языке товарищества, родства, соседства и дружбы". Идеологии нуждаются в более конкретном обосновании, если они хотят перевести солдат на высокий уровень приверженности. Но если речь идет о больших армиях, воюющих на широких фронтах, то конкретикой служат и патриотическая идентичность, и ненависть, и повторяющиеся коллективные и воспитательные ритуалы. На таких бойцов мы вешаем уничижительные ярлыки: "фанатики", "фанатики", "патологические". Мы не хотим признавать, что они сильнее верят в свое дело и храбрее наших солдат. Поэтому они обладают большей стойкостью, несмотря на колоссальное технологическое отставание. Среди обсуждаемых мною участников боевых действий по изгнанию страха и принятию высокого риска смерти с ними могут сравниться только летчики-истребители, которые полностью поглощены сложным, опасным и высококвалифицированным делом, обеспечивающим очень высокий социальный статус. Но гораздо важнее уверенность в способности армии добиться конечной победы. Если рушится уверенность в победе, то рушится и армия.