В-четвертых, это всеобщее политическое презрение к украинцам. Путин был проницателен и инструментально рационален, просчитывая некоторые относительные издержки и выгоды войны. Однако его ненависть и презрение к украинцам усиливались растущими различиями между двумя политическими режимами. С 2004 года Украина стала приближаться к западной демократии, в то время как Путин усиливал автократию. Он также манипулировал историческими воспоминаниями россиян о "Великой Отечественной войне", называя украинское правительство фашистским и геноцидным, опираясь на то, что некоторые украинские националисты, чтобы освободиться от советской власти, бросили вызов нацистам. Однако более миллиона украинцев погибли, сражаясь в рядах Красной Армии, а президент Владимир Зеленский - еврей, что делает его маловероятным кандидатом в фашисты. Среди украинских военизированных формирований есть неонацисты, например, в батальоне "Азов". Однако украинское правительство пытается их вытеснить, в то время как в сепаратистских ополчениях тоже есть фашисты. Нет никаких доказательств геноцида со стороны украинцев, а украинский режим менее коррумпирован и более демократичен, чем путинский.
Путин, как и многие агрессоры до него, презирал своих врагов и преуменьшал их силу. Военное превосходство России выглядело уверенным: акула, проглатывающая мелюзгу. Если бы Киев пал в течение трех дней, как предсказывали некоторые вашингтонские военные обозреватели, или в течение шести дней, как, очевидно, рассчитывали российские генералы, Путину могло бы сойти с рук его вторжение. Запад бы пыхтел и отдувался, но ничего не предпринимал. Но украинцы, обладая современным оружием, воодушевленные национализмом, подпитываемые эмоциональной силой, полученной от защиты своей родины, сражались упорно, храбро, умело и солидарно и проявили большую тактическую ловкость на местах, предоставив местным командирам самостоятельность. Самонадеянные русские, связанные иерархией, думали, что вторжение будет легким, и поэтому не смогли приспособиться к местным условиям боя. Их глупость стала очевидной, когда они атаковали танками без поддержки пехоты. Первые поражения россиян продолжались достаточно долго, чтобы гнев на Россию за рубежом стал нарастать, вызвав экономическое и оружейное контрнаступление. Путин непреднамеренно укрепил солидарность своих противников. Он рассчитывал, что ослабление силы воли американцев, проявившееся в период лебезения перед Трампом, раскол среди европейцев и неопытный канцлер Германии приведут к разрозненным реакциям.
Однако реакция Запада во главе с США оказалась сильнее и сплоченнее, чем он ожидал. Это не должно было удивлять его после первоначального сопротивления украинцев, поскольку американцы и НАТО теперь могли воспользоваться возможностью уменьшить Россию в размерах, не вводя собственных войск. Они могли вести войну по доверенности, а он - нет. Западные санкции нанесли значительный ущерб российской экономике, хотя западные лидеры знали, что санкции нанесут ущерб и их собственной экономике. Поставки оружия украинцам также усилились. Впервые со времен Второй мировой войны правительство Германии, в котором доминируют социалисты и "зеленые", отправило оружие за рубеж и объявило об увеличении военных расходов Германии на 100 млрд. евро. К санкциям присоединилась вся Европа. Швеция, Финляндия и Украина объявили о вступлении в НАТО, а Украина, Молдова и Грузия - о вступлении в ЕС. Даже те правители, которых Путин считал своими друзьями, такие как Виктор Орбан в Венгрии и Реджеп Эрдоган в Турции, проявили неоднозначность. Только Китай и Индия оказали ему определенную экономическую поддержку.
Все это было сделано им самим. Путину не помогло то, что он и его дипломаты несколько недель лгали, что Россия не будет вторгаться. Дипломаты привыкли к экономному отношению к правде, но они не любят, когда их принимают за полных дураков. Их гнев усиливала идеологическая приверженность принципу самоопределения, на которое, как считалось, украинцы имеют священное право. И НАТО, и Путин невольно усилили те самые угрозы, которых они боялись. В центре их иррациональной борьбы оказались изувеченные украинские тела, разрушенные города, оборванные колонны беженцев - обычные ужасы войны, особенно ужасающие западного человека, как не ужасали страдания небелых народов Африки, Азии и Ближнего Востока.
Были способы избежать этой войны, хотя сейчас они неприемлемы для сторон. Россия вполне обоснованно стремилась к большей безопасности. Украина могла бы пойти по пути Финляндии или Австрии после Второй мировой войны и получить нейтралитет между НАТО и Россией. Поскольку НАТО изначально не хотела принимать Украину в свои ряды, согласованный нейтралитет мог бы стать частью хорошего решения. Сейчас, конечно, никаким гарантиям безопасности со стороны Путина верить нельзя. Объявление нейтралитета Украины было бы просто приглашением к последующему нападению России.
Господствовали принципы, а не прагматизм. Путинское видение величия и натовский принцип суверенитета: украинское правительство должно иметь абсолютное право на восстановление суверенитета над своими бывшими территориями. Твердые принципы часто приводят к войне, но они могут быть скомпрометированы геополитическим прагматизмом, продиктованным необходимостью избежать войны. На каком-то этапе должны быть переговоры. Альтернативой может быть только чистая победа. Путин все еще был уверен в окончательной победе, он все еще удерживал достаточно территории Украины, чтобы претендовать на меньшую победу, и поэтому не был заинтересован в переговорах. Парадоксально, но единственным приемлемым путем к переговорам для Запада было наращивание поставок оружия, чтобы завести украинские войска либо в тупик, либо в отвоеванную территорию, что могло бы заставить Путина сесть за стол переговоров. Пока же в стране царит взаимная массовая резня.
В Донбассе, где большинство населения составляют русскоязычные, Минские соглашения 2014 года, которые так и не были реализованы, могли бы предоставить ему значительную автономию в составе Украины. Но события зашли слишком далеко для такого решения. В качестве альтернативы можно было бы провести плебисцит, в ходе которого население региона само решило бы, в каком государстве оно хочет жить, как это было в Европе в межвоенный период. Путин выступил против этих вариантов, поскольку считал, что сможет силой завоевать Донбасс (да и всю страну), а затем провести свои фальшивые плебисциты. Многие местные жители, вероятно, проголосовали бы за объединение с Россией, но жестокое вторжение Путина, вероятно, снизило их число до уровня ниже большинства. В идеале главным принципом должно было стать не стремление к национальной чести и величию (Россия) и не нерушимый суверенитет (США и их союзники), а право народов на самоопределение. Но Путина это не интересовало. Для того чтобы вернуть оккупированные Россией территории, Украине, возможно, придется отказаться от Крыма и территорий бывших сепаратистских "республик". Россия должна будет согласиться на вступление Украины в НАТО, поскольку это будет единственной защитой Украины от дальнейшего российского вторжения. Однако трудно представить, что Путин согласится и на это. Но от того, сколько уступит каждая из сторон, будет зависеть военная судьба.
Война - наихудший вариант не только потому, что это эффективная машина для убийства, но и потому, что ее исход непредсказуем. Начинать войну крайне рискованно. Реалистическая теория исходит из того, что решения правителей обычно имеют рациональную основу. Действительно, Путин тщательно планировал свои действия в течение нескольких лет. Он осторожно собирал свои силы на Украине в течение как минимум нескольких месяцев. Он выбрал подходящий, по его мнению, момент для нанесения удара, учитывая недавнюю зависимость от него Беларуси, европейскую разобщенность, новое, неопытное правительство Германии и мягко настроенного президента США. Возможно, он ждал окончания зимних Олимпийских игр, чтобы не причинять неудобств Китаю. Все это свидетельствует об инструментальной рациональности. Однако, несмотря на то, что Путин, несомненно, умный и расчетливый человек, его рассудок был подмят эмоциями, идеологией, необходимостью личного политического выживания, стремлением угодить националистическим и славянофильским группировкам, а также слепым презрением к тем, кого он считал своими врагами, как и многие другие агрессоры в истории.
Вскоре риск стал очевидным, поскольку украинские войска удержали позиции, отразив атаки российских войск на Киев и Харьков и вынудив их отступить с большими потерями. Когда первая волна провалилась, наступление на Донбасс было удвоено, туда были переброшены резервные силы, и возобновилась тактика, отточенная в Чечне и Сирии. Восточные и южные города разрушались не танками, а дальнобойной артиллерией, ракетами, ковровыми бомбардировками и кассетными боеприпасами. В подавляющем большинстве случаев они были неуправляемыми, поскольку запасы высокоточного оружия в России сокращались, поэтому солдаты и мирные жители гибли без разбора. Города уничтожались до того, как российские войска продвигались по земле - стратегия, которая вряд ли способна завоевать сердца и умы, но эффективна в деле уничтожения людей: отвратительная форма рациональности. Действия российских вооруженных сил были весьма плачевными, и пока эскалация Путина - частичная мобилизация и нанесение ракетных и беспилотных ударов по украинским городам и мирному населению - выглядит скорее признаком слабости, чем силы. Многое из этого подпадает под категорию военного преступления, хотя подобная жестокая тактика, включая преднамеренные нападения на мирных жителей, также была традиционной войной индустриальных обществ и применялась всеми сторонами во Второй мировой войне. Однако продвижение русских было очень медленным, а затем и вовсе прекратилось. Неизвестно, как долго они могут продолжаться. Невозможно назвать даже приблизительные цифры потерь, но на сегодняшний день число погибших, вероятно, превысило 50 тыс. человек.