Не совсем понятно, почему Рим принял эту уникальную стратегию расширения гражданства. В основе лежит миф о том, что когда Ромул победил сабинян, он пообещал гражданство сабинским пленникам, содержавшимся в Риме. Мы видели, что некоторые представители ранней неримской элиты получали римское гражданство путем переговоров. Так произошло, например, в Вейях, ближайшем этрусском городе. В 396 г. до н.э. римляне взяли город. Археологи обнаружили преемственность поселения, и Рим, по-видимому, позволил ему функционировать как прежде, но под своей властью. В 390 г. вейяне стали одним из четырех новых гражданских племен, образовавшихся после разграбления Рима галлами, что расширило круг военных рекрутов. В отличие от греков, Рим, ориентированный на преимущество на поле боя, считал победу в войнах более важной, чем сохранение исключительности и чистоты гражданства. В греческих городах-государствах, таких как Афины, гражданами были все свободнорожденные мужчины, но рабы, иностранцы и союзники не могли стать гражданами. Хотя карфагеняне, вероятно, не придерживались таких ограничений, ведь у них была торговая империя, не имевшая обширных территорий с большим населением. Только потерпев поражение в Первой Пунической войне, они приобрели государства-притоны в Иберии и Северной Африке, чтобы иметь больше войск. Причина, по которой римляне были самыми успешными воинами, заключается в том, что их социальная структура, политические права и культура были подчинены военной эффективности - истинно милитаристское общество.
К концу республики гражданство имели италики, римские колонии, основанные в других странах, римляне или их потомки, проживающие в других странах, население некоторых городов империи, а также союзные правители-клиенты. Женщины не были гражданами, так как не несли военной службы, хотя имели юридические права. Предоставление гражданства в случае доказательства своей лояльности было одним из основных факторов сохранения верности союзников - единственной областью подлинной римской дипломатии. Союзники не платили налогов, и римляне обычно не брали с них дань. Вместо этого союзники несли ежегодную военную службу. Поскольку это символизировало их подчинение, важно было регулярно использовать вспомогательные войска союзников - еще один стимул для частых войн. Преимущества для союзников заключались в том, что они имели право на грабеж, а Рим устанавливал между ними мир.
С флангов каждый римский легион прикрывали союзные вспомогательные войска, зачастую превосходящие легионеров по численности. Без них Рим был бы слаб в коннице и копьеносцах. То, что они вместе сражались на поле боя, требовало тесной координации учений и тактики, что укрепляло отношения между Римом и его союзниками. Большинство древних империй пало из-за того, что соперники воспользовались восстаниями в завоеванных провинциях. Ганнибал попытался в Италии переманить к себе союзников Рима, предложив им союз с Карфагеном. Некоторые колебались, но они знали, что он не может дать им прав, равных правам римского гражданства, и знали, что Рим будет продолжать борьбу, несмотря ни на что. Для них, как для второстепенных держав, было важно быть на стороне победителя. Поэтому Рим редко просил мира и не искал компромиссов, даже когда находился в тяжелейшем положении. Три Самнитские войны, три Пунические войны, четыре Македонские войны: глубоко копая ради победы, Рим сохранял верность своим союзникам. Вначале союзники сохраняли свои языки и культуру, но с I века до н.э. они стали римлянами в культуре, языке, налогах, переписях, клятвах, банях, архитектуре и праве. Ассимиляция не была для них принудительной, поскольку они желали римского расположения и цивилизации.
Эти два военных достоинства - широта гражданства и его распространение на союзников - обеспечивали Риму более значительные людские резервы, чем у его соперников. Бирд и Экштейн согласны с этим, но они утверждают, что противники Рима были не менее милитаристами, делая упор на свирепость культуры и восхваление воинов. Более важным для милитаризма является необходимость подчинения других институтов военной эффективности. В XIX веке Пруссия стала более милитаристской, чем Австро-Венгрия, не столько по причинам культуры, сколько потому, что в ней военная машина доминировала над государством. Властные структуры Рима были подчинены военной эффективности. В греческих государствах по политическим причинам ценилось гражданство, ограниченное сословными и этническими признаками. В Карфагене милитаризм был подчинен торговле. Именно поэтому Рим был необычайно агрессивен, вел и выигрывал так много войн.
Каждый отказ от поражения, какой бы ценой оно ни давалось, приводил к окончательной победе. Римский милитаризм не был уникальным, но он был более неумолимым, более продолжительным и более институционально закрепленным. Война была разумной ставкой на добычу и славу. Уверенность легионеров в своем превосходстве делала шансы более благоприятными. В периоды поражений риск был гораздо выше. Тогда приходилось прибегать к жестокой дисциплине и усиленным тренировкам, чтобы свести на нет страх и мотивировать на борьбу за конечную победу. Римские легионы терпели поражения, но выигрывали войны. В качестве примера я приведу Пунические войны III века до н.э., которые велись против Карфагена.
Пунические войны
Все сохранившиеся источники о Пунических войнах были написаны позже описываемых событий, и они в наименьшей степени проримские - Полибий. Мы можем объединить археологические данные, обобщенные Натаном Пилкингтоном, с преимущественно текстовыми рассказами Ричарда Майлза и Декстера Хойоса. Но поскольку римский сенат приказал уничтожить записи Карфагена после окончательной победы, мы почти ничего не знаем о его версии событий.
Экштейн вновь рассматривает Пунические войны и параллельные войны с греческими государствами через призму реализма. Он утверждает, что ранее мир Восточного Средиземноморья был "сбалансирован" между тремя великими эллинистическими державами - Селевкидами, Птолемеями и Антигонидами, преемниками империи Александра Македонского. Но в результате внутренних конфликтов в государстве Птолемеев с 207 по 188 гг. до н.э. восточное Средиземноморье пережило "кризис перехода власти", когда равновесие закончилось, а анархия усилилась. Начались войны за установление гегемонии. Рим, по словам Экштейна, был втянут в нее отчасти страхом перед беспорядками или новым гегемоном, отчасти обязательствами перед союзниками, а отчасти давно устоявшимися традициями имперской экспансии. Карфаген, по его словам, тоже был втянут в это дело. Триумфы Рима в греческих и пунических войнах стали сигналом к появлению нового гегемона. В этом есть определенный смысл, но для понимания Пунических войн необходимо также рассмотреть различные источники социальной власти в Риме и Карфагене.
Город-государство Карфаген, расположенный на побережье Северной Африки на территории современного Туниса, был ответвлением финикийского города Тира в Ливане. Латинское слово punicus означает "финикийский". Карфаген стал самоуправляемым городом-государством, проникшим в его внутренние районы, но в течение многих веков оставался незначительной колонией. Первоначально в нем были цари, возможно, выборные, но затем появилась конституция с аристократическим сенатом и более народным собранием. Около 340 г. до н.э. Аристотель с восхищением отмечал, что в ней сочетались монархические, олигархические и демократические элементы, а внутренние конфликты уходили за границу, посылая группы граждан для основания других карфагенских государств. Для граждан Карфагена и его африканской глубинки была характерна общая культура правящего класса и общие обязанности военной службы. Главные отличия от Рима заключались в том, что купеческие и аристократические семьи могли действовать более автономно, а военные должности были строго отделены от гражданских и религиозных; в Риме милитаризм доминировал и в государстве, и в религии. Два ежегодно избираемых "суффета", похожие на римских консулов, осуществляли судебную и исполнительную власть, но не военную. Генералы назначались отдельно, часто по выбору офицеров, а затем утверждались городскими властями. Милитаризм не занимал такого центрального места в государстве и обществе, как в Риме.
Юстин утверждает, что Карфаген вторгся на Сицилию в 550 г. до н.э. и еще раз около 525 г. Геродот добавляет о вторжении в 490 г. до н.э., которое потерпело поражение в битве при Гимере. Многие ученые вслед за ним датируют карфагенский империализм столь ранним временем. Хойос приводит подробный рассказ из греческих источников о кампании, приведшей к Гимере, а Терренато упоминает несколько войн на Сицилии между Карфагеном и Сиракузами на протяжении V в. Однако в битве при Гимере, скорее всего, участвовали люди из других финикийских колоний, утверждает Пилкингтон, добавляя, что археологических свидетельств о военных действиях карфагенян за границей нет до оппортунистического вторжения на Сицилию в 409 г. до н.э., когда Сиракузы были ослаблены длительной войной с Афинами. Карфагенские войска разрушили несколько греческих городов на острове и основали по крайней мере два поселения, оставив лишь коренные сицилийские города. До этого Карфаген установил достаточный контроль над своими африканскими внутренними районами, чтобы содержать город и вооруженные силы. Карфагенское владычество привело к росту благосостояния плодородных тунисских земель, которые ранее не осваивались. Власть над коренным населением была не слишком обременительной, что позволило влить этих африканцев в карфагенскую идентичность. Они стали основой армии, наряду с другими наемниками, а граждане преобладали на флоте. Но карфагенский порт оставался небольшим и не имел сухих доков вплоть до середины IV в. до н.э. Торговые суда были, но флота, способного нести крупные силы вторжения, не было. Возможно, флот 490 г. до н.э. состоял из нескольких финикийских городов.
В отличие от Рима, Карфаген стал крупным торговым государством, сначала за счет торговли с Афинами и другими греческими городами-государствами, а затем за счет экспорта зерна из своих внутренних районов. Небольшие финикийские колонии в Сардинии и южной Галлии также были подчинены, иногда насильственно, хотя и сохранили свои собственные политические институты, что свидетельствует о косвенном карфагенском правлении. К.Р. Уиттакер и Майлз подчеркивают неимперский характер карфагенской власти даже в III веке до н.э., и долгое время она была скорее федерацией, чем империей. Рим был единственной настоящей империей в западном средиземноморском мире. Карфаген контролировал ключевые порты, имел широкие политические связи, но не имел имперской системы завоеваний и аннексий. После 350 г. до н.э. Карфаген содержал большой флот в новом крупном портовом комплексе, господствовал над большей территорией Северной Африки и основал колонии на Сицилии, Сардинии и в Иберии. Для этого привлекались войска, хотя войн было немного. Майлз говорит, что внешняя политика Карфагена "резко контрастирует с политикой силы" Рима , проводившей политику грабежа и порабощения. "Существует мало свидетельств завоевания территорий, административного контроля, сбора налогов, торговых монополий или присвоения внеш