Некоторые историки считают решение Гитлера объявить войну Соединенным Штатам абсолютно иррациональным. Брендан Симмс и Чарли Ладерман утверждают, что это была просчитанная авантюра. Кершоу предлагает более тонкую точку зрения. Эти авторы согласны с тем, что Гитлер считал войну с США неизбежной в определенный момент в будущем и полагал, что лучше начать ее упреждающе, в частности, отменив все ограничения для командиров подводных лодок при обнаружении американских кораблей. (Приказ о развязывании войны был отдан за два дня до объявления войны.) Однако его решение следует рассматривать в контексте его идеологии. Как утверждает Кершоу, Гитлер постоянно заявлял, что стремится к мировому завоеванию. Гитлер также считал, что его главным мировым врагом является еврейский капитализм, господствующий над американскими правительствами. Таким образом, "неизбежность" проистекала не из чисто геополитических расчетов, а из его идеологической приверженности завоеванию мира и уничтожению несуществующего еврейского мирового заговора. Победа над США также не была достижима. Гитлер не мог нанести ущерб континентальной части США, если не считать его подводных лодок на море. Но даже их угроза была ликвидирована в течение следующих двух лет. Объявление войны Рузвельтом лишь повысило вероятность того, что ему придется воевать как в Европе, так и на Тихом океане. По мере нарастания напряженности в отношениях с Японией Рузвельт уже переводил военно-морские части с Атлантики на Тихий океан, а нападение на Перл-Харбор могло заставить США пренебречь Европой, дав Гитлеру время добить Великобританию и Россию и смирившись с незначительным объемом американской помощи им в это время. Кроме того, заявление Гитлера сняло всю оппозицию в Конгрессе, который до этого момента сопротивлялся попыткам Рузвельта вступить в войну в Европе. Кершоу добавляет, что на Гитлера также повлиял его темперамент и диктаторский статус. Он принял решение "быстро и без консультаций"; он был "упрям", "бросился в объятия Японии", "был в восторге от Перл-Харбора". Иоахим фон Риббентроп, вторя Гитлеру, сказал: "Великая держава не позволяет объявлять себе войну, она объявляет ее сама". Гитлер был впечатлен японской "дерзостью"; это был его тип действий. Его коллеги в частном порядке критиковали его "дилетантизм" и "ограниченные знания о зарубежных странах". Они сказали о декларации: "Мы не могли быть более удивлены", и это была "политическая ошибка". Кершоу приходит к выводу, что с точки зрения Гитлера его решение было "рациональным", но не "разумным". Но мы не обязаны принимать гитлеровское определение рациональности. В этом случае мы также могли бы назвать Холокост рациональным, с его точки зрения. Его объявление войны имело сильные идеологические, импульсивные, иррациональные, ложные и даже самоубийственные течения. Его ошибочные представления были обусловлены идеологией "клетки": запертый в рамках мировоззрения собственного рейха, он не мог точно воспринимать внешнего врага.
Вторая мировая война была идеологической войной, подобно религиозным войнам. Агрессоры были иррациональны, а союзники, особенно советский народ, поначалу проявляли отчаянную оборонительную рациональность. Коммунистов и евреев после победы нацистов ожидали расправы, а всех славян - порабощение. Неудивительно, что они воевали как черти. Затем на земле развернулась очередная идеологическая борьба между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это не было анархической геополитикой, ибо только две крупные державы столкнулись через конкурирующие идеологии, предполагающие противоречивые способы структурирования мира.
Наконец, мы можем спросить, много ли пользы принесли эти войны. В Первой мировой войне погибло около 20 млн. человек, во Второй - 75 млн. Вторая мировая война позволила победить фашизм, что является важным преимуществом. Макмиллан также выделяет значительные побочные выгоды от этих войн, утверждая, как и Артур Марвик до нее, что массовая мобилизационная война, требующая массовых жертв со стороны граждан, приносит им впоследствии выгоды. Но при этом игнорируется огромное разнообразие последствий, и неправильно понимается природа военной силы. Я уже отмечал, что военная власть сочетает в себе строгую иерархию с напряженным товариществом. Эти авторы акцентируют внимание только на товариществе. Но массовая мобилизационная война привносит в народные массы и иерархию, и товарищество. Последствия различались в зависимости от того, побеждали или терпели поражение вооруженные силы. В ходе первой войны рухнула одна армия - русская. Разрушилась иерархия, способность офицеров координировать действия и дисциплинировать солдат. Действительно, многие младшие офицеры объединились в товариществе со своими солдатами, чтобы совершить социалистическую революцию, которая обещала многое, всегда восхваляла товарищество, но принесла больше боли, чем пользы. В других побежденных державах были попытки революции, но они не увенчались успехом, поскольку военно-политическая иерархия в основном сохранилась. После войны произошло усиление левоцентристских режимов, они начали проводить реформы, но их захлестнуло фашистское возрождение, соединившее иерархию и товарищество. Ветераны армии составляли ядро всех фашистских движений, в которых также существовали крупные военизированные формирования. Фашисты тоже принесли гораздо больше боли, чем пользы.
В первой войне ситуация для стран-победительниц была лучше. Было меньше боли, были даны большие обещания, но иерархия осталась на месте. Макмиллан утверждает, что Первая мировая война привела к резкому росту избирательного права женщин. В Соединенных Штатах незначительное участие в войне действительно способствовало некоторому толчку в длинной череде побед женщин во все большем числе штатов, поскольку они добились принятия поправок о равных правах, хотя и не на федеральном уровне. А вот в Великобритании избирательное право было обещано правительством Асквита еще до войны и было отложено войной. Женщины-собственницы получили право голоса в 1920 году, другие женщины - в 1929 году. Но француженки получили право голоса только после Второй мировой войны, российские женщины получили право голоса с задержкой, а улучшения в положении женщин в Германии и Италии были подорваны фашизмом, более мощным наследием первой войны. Среди стран-участниц войны также не было много новых программ социального обеспечения . Обещание "домов, пригодных для героев" после войны было выполнено лишь для немногих. В Великобритании участие лейбористской партии в правительстве военного времени действительно привело к росту ее голосов, который продолжался на протяжении 1920-х годов. Но она мало чего добилась и была сильно подорвана Великой депрессией. Она вновь стала ведущей партией на выборах 1935 года. Повсеместно были нарушены обещания о предоставлении политических прав колонизированным народам, данные в 1914 году. Действительно, державы-победительницы получили новые колонии, ранее находившиеся под властью немцев и османов, переименованные в "подмандатные территории Лиги Наций". Победителям достаются трофеи.
Макмиллан более тверд в отношении Второй мировой войны, после которой некоторые народы увидели полную занятость, некоторое перераспределение богатства и реформы системы социального обеспечения. Однако эти достижения были менее вероятны в воюющих странах, чем в нейтральных или оккупированных скандинавских странах. Из воюющих стран Британия выиграла благодаря проницательному участию лейбористов в правительстве военного времени. Тори Черчилля руководили войной, а лейбористы управляли тылом и использовали свои министерства для разработки реформ после войны. Массовая победа лейбористов на выборах 1945 г. и последующие реформы обеспечили создание британского государства всеобщего благосостояния. Таким образом, это достижение было обусловлено не только войной, но и отношениями политической власти. Большинство американцев действительно получили экономические выгоды от военного бума, но впоследствии они меньше всего выиграли в плане социальных выплат (за исключением ветеранов). Советский Союз так и не смог восстановить темпы роста межвоенного периода. Колонизированные народы выиграли, поскольку в военное время они пользовались правом убивать белых людей, и они видели, что белые были ослаблены войной. Успешные движения за независимость, начиная с Индии, переросли в неудержимую мировую волну. Войны часто имеют для кого-то непредвиденные плюсы, но они редко учитывались в первоначальных расчетах на войну; индийские националисты были исключением, так как они присоединились к британским военным действиям с условием получения независимости впоследствии.
Макмиллан также приводит технологические инновации, опираясь на некоторые из них, стимулированные войной, и игнорируя те, которые не были стимулированы войной, такие как вакцины, антибиотики, рентгеновские лучи, кино и телевидение. Даже те из них, на которые она обращает особое внимание, такие как медицинская сортировка, компьютеры и реактивные двигатели, вероятно, были бы разработаны и без войны, хотя и несколько медленнее. Но кто знает, какие альтернативные технологии могли бы расцвести в мирное время? И оправдывают ли эти довольно разрозненные преимущества и изобретения почти 100 млн. погибших людей? Преимущества войны, даже те, которые изначально были непреднамеренными, сильно преувеличены.
Заключение
1.
Раннее происхождение Европы было аналогично происхождению республиканского Рима и Древнего Китая. Во всех трех случаях необходимость самозащиты в явно анархическом многополярном контексте привела к появлению милитаризованного правящего класса, осуществлявшего мафиозный протекционный рэкет, который заставлял низшие классы платить налоги и содержать солдат. Однако государства не заполнили все пространство региона. Эпидемические мелкомасштабные завоевательные войны безгосударственных и племенных народов со стороны основных государств были неизбежны.
2.
Таким образом, война была нормальным явлением, а воинственные идеологии коренились в кумулятивном эффекте прошлых исторических побед. Постоянные успехи крупных европейских государств способствовали формированию институтов и культуры милитаризма, которые, как в Риме и Китае, добавляли к мотивам материальной выгоды такие ценности, как честь, статус, слава и власть как таковая. Между правителями существовали значительные личностные различия - как, например, между Эдуардом II и Эдуардом III, - но их эмоции в большей степени проистекали из общей культуры чести.