дорогая моя. На нашем веку больше не будет войн. И вообще Вторая мировая война станет последней мировой войной. Будут еще войны, причем довольно крупные, но мировой войны не будет. Люди поумнели и сделали выводы. Хотя если бы поумнели как следует, то совсем бы не воевали. Но это в идеале, а идеалы, как известно, недостижимы.
Наша маленькая Касриловка[85], окруженная врагами, тоже будет процветать, хоть и это процветание будет даваться с трудом. Когда враги поймут, что Касриловка им не по зубам (хвала Богу нашему!), они перейдут к партизанской войне — станут убивать исподтишка, взрывать, запугивать. Но ровно через семьдесят лет во главе Касриловки станет человек по имени Ицхак, которому удастся принести на ее многострадальную землю мир. Он еще не родился, а я уже вижу благие последствия его дел. Разве это не чудо?
Я много чего увидел в ту ночь, благо настроение было соответствующим и в купе я ехал один. Вот спешу поделиться новостями с тобой, драгоценная моя. Сейчас пишу эти строки и слышу твой голос: «Ах, что мне до того, что будет, когда нас не будет!» Но я-то знаю, что тебе есть до этого дело, а говоришь ты так только в шутку. Но скажу тебе и о ближайшем будущем. Вот, например, у нас больше не будут строить красивых домов, которыми тебе так нравится любоваться. Очень скоро, уже в следующем месяце, красоту назовут «излишеством» и начнут строить серые унылые коробки[86]. Придется нам с тобой любоваться тем, что уже построили, и время от времени наведываться в Ригу. Здесь очень много красивых домов. И пускай не все они в хорошем состоянии, любоваться это не мешает. Напротив, ощущаешь благородный дух старины. Всякий раз, прогуливаясь по Риге, я вспоминаю Лодзь. Видела бы ты Лодзь, драгоценная моя! В годы своего расцвета то был большой многолюдный город, не уступавший самой Варшаве. В Варшаве сидели президент и правительство, а в Лодзи делались дела. Видела бы ты Петрковскую улицу, прямую как стрела, длинную-предлинную и застроенную красивыми домами! Не было богача, у которого на Петрковской не было дома, и каждый старался перещеголять соседей. Может, когда-нибудь нам удастся побывать там и ты увидишь эту красоту своими глазами, любимая моя.
Одной архитектурой дело не закончится. Штолмана[87] тоже станут критиковать. Ты знаешь, как я отношусь к нему. Не могу по этому поводу не вспомнить поговорки: «По мертвому льву зайцы прыгают без страха». Мой отец, да будет благословенна его память, когда нанимал работников (нанимал, если дела шли хорошо, если плохо — то мы сами собирали урожай) всегда спрашивал их об их прежних хозяевах. Тех, кто отзывался о хозяевах дурно, отец прогонял со словами: «Неблагодарность — худший из пороков человеческих». Не думай, дорогая моя, что это мне приснилось. Подожди, и ты убедишься в моей правоте.
Будущий год будет неспокойным годом, но нас с тобой, слава Богу, это не коснется. Неспокойно будет за границей, а у нас все будет тихо. Остальные новости мы обсудим, когда я вернусь, драгоценная моя. Я так люблю обсуждать с тобой что-либо. Когда обладаешь таким даром, как мой, непременно хочется обсудить увиденное. Надеюсь, что тебе никогда не надоест меня слушать.
В Кемери[88] мне нравится. Я устроился хорошо, всем доволен. Персонал мил и услужлив. Недостатков пока не заметил. Здесь красиво — сосны, море. Ничего необычного, но здесь это выглядит как-то особенно хорошо. Гуляю с удовольствием. Гуляю много, дышу морским воздухом, смотрю на море. Встретил здесь Лазаря[89] Утесова. Мы обедаем за одним столом, и это очень удобно. Когда рядом Утесов, на меня никто не обращает внимания, а мне только этого и надо. Попробовал обмазываться целебной грязью, но после первого же сеанса на коже выступила сыпь. Грязи пришлось отменить, и это к лучшему. Мне не очень-то понравилось лежать обмазанным грязью и завернутым в какое-то подобие тахрихина[90]. Главное мучение этой процедуры состоит в том, что надо лежать неподвижно. Лазарь (ты же знаешь, какой он шутник — шутит буквально надо всем) называет обмазывание грязью «репетицией похорон». Кроме того, от запаха этой грязи сразу же хочется курить, и мучения мои удваивались. Нет уж, я лучше стану пить водичку и гулять. Некоторые из отдыхающих рискуют купаться в осеннем море. На них смотрят как на героев, хотя сам я склонен считать их сумасшедшими. Не могу понять, какое удовольствие можно испытывать от такого купания.
По просьбе Лазаря ходил с ним покупать бусы для Эдит[91]. Нам тут прожужжали все уши насчет того, что на одно изделие из натурального янтаря приходится десять подделок. Каждый из сотрудников санатория рекомендует покупать янтарь у «доверенного человека», но этим доверенным веры мало. Лазарь выбирал, я читал мысли продавцов. Подделок действительно много, но нам удалось купить то, что надо. Правда, Эдит заказывала, чтобы в янтаре непременно была бы муха или какое-то другое насекомое, но весь янтарь с насекомыми был поддельным. На всякий случай Лазарь (ты же знаешь, какой он любящий и заботливый отец) накупил ей брошек, серег и колечек с мухами. Я тоже поддался этой янтарной лихорадке и купил себе красивый мундштук. Когда выбирал, то остался доволен, но, вернувшись в санаторий и поглядевшись в зеркало, понял, что выгляжу с ним как провинциальный ловелас. Подарил мундштук массажисту. Он обрадовался. В Латвии умеют радоваться подаркам. Даже если и не очень-то рады, то изобразят радость, чтобы не обижать дарителя. Но массажист был рад по-настоящему, это я понял по его мыслям.
Кроме Лазаря, здесь еще есть несколько знакомых лиц — Вертинский, неразлучная парочка Саша и Маша[92], адвокат Луковский с очередной своей «племянницей». Удивительно, как быстро обрастает знакомыми человек, которому приходится много ездить и много выступать. Пятнадцать лет я живу в Советском Союзе, но здесь, в этой огромной стране, у меня есть знакомые повсюду. Куда бы я ни приехал, везде кого-то встречаю. Знаешь, можно сказать, что я уже привык здесь окончательно. Лазарь шутит: «А чего привыкать? Ты же родился в Российской империи». Это так, но Польша всегда стояла особняком и жизнь там не была похожа на здешнюю. Мне ко многому пришлось привыкать, но теперь, оглядываясь назад, я могу сказать, что привык окончательно.
Звонить отсюда затруднительно, не волнуйся, если звонки мои будут нечастыми. К телефону все время очередь — все звонят, у всех что-то срочное, все друг дружку торопят, а ты знаешь, что я не могу говорить в таких условиях. Вернее, могу, но удовольствия это не доставляет. Позвонить и поговорить спокойно можно лишь поздно вечером, но я не хочу будить Ирочку. Сейчас вот пишу тебе длинное письмо, а дальше буду слать открытки.
Меня пытались втянуть в публичный диспут о телепатии, но я отказался. Сказал, что привык отделять работу от отдыха так же строго, как мясное отделяется от молочного. Никаких диспутов! Здесь каждый вечер то встреча, то диспут. Бедному Лазарю, который не может устоять перед комплиментами и восторгами, приходится петь чуть ли не каждый вечер. Впрочем, ему это в радость, его пение совершенно не утомляет, а аплодисменты для него лучшее лекарство. Саша с Машей тоже с удовольствием показывают сценки. Ко мне, хвала Богу, никто не пристает с вопросами, потому что в санатории собралась хорошо воспитанная публика. Администрация разок спросила про диспут, и на том все закончилось. В самом же Кемери на улицах меня не узнают, так что я наслаждаюсь покоем и жалею только об одном, что рядом нет тебя, моя несравненная! Но это не упрек, а простая констатация факта. Должен же любящий муж скучать по своей обожаемой жене! Просто обязан скучать! Иначе и быть не может.
Ирочке передавай мои приветы с наилучшими пожеланиями. Кстати, Лазарь порекомендовал мне одну даму, которая лечит болезни настойками и заговорами. А еще она водит руками вокруг человека, и тому становится легче. Не спеши говорить «Фу!», дорогая моя, ведь меня многие тоже считают шарлатаном. Но Лазарь говорит, что эта знахарка хорошо знает свое дело, он убедился в этом на собственном опыте. Ты же знаешь, дорогая моя, как меня привлекают такие люди. Мне интересны они, в них я пытаюсь найти дар, похожий на мой. Я записал адрес. Давай съездим к ней, когда я вернусь. Познакомимся для начала, а если убедимся в том, что она не обманщица (думаю, что я без труда смогу разобраться), то пригласим ее к Ирочке.
Целую тебя, любимая, тысячу раз! Если обстоятельства позволят — приезжай. Я не стал сдавать твою путевку, чтобы ко мне никого не подселяли, так что можешь считать свое место забронированным до конца моего пребывания здесь. Если получится вырваться всего на три-четыре дня, то все равно приезжай. Здесь очень хорошо, а ехать недалеко.
До встречи, любимая!
Твой В.
P. S. Не надо быть Вольфом Мессингом для того, чтобы предсказать, как пройдет ваша встреча с Борей. Он отдаст тебе письмо в дверях и сразу же убежит, не приняв приглашения войти и не ответив ни на один твой вопрос. Не обращай на это внимания, дорогая моя, и не считай молодого человека невоспитанным. Просто он очень торопится увидеть свою любимую жену. А ответы на все свои вопросы ты уже получила из моего письма.
В.
(письмо написано на русском языке)
Дорогая Аида!
У меня все хорошо. Чувствую себя превосходно. Отдыхаю замечательно. Жаль, что тебя нет рядом. Погода для балтийской осени стоит прекрасная, дождь если идет, то недолго. Когда в санатории становится скучно, уезжаю гулять в Ригу. Много думаю, много вспоминаю. Прогулки в одиночестве располагают к воспоминаниям.