— У Андо?
— Да, есть. У них есть характеры. Конечно, еще вопрос — какие. Но они есть. Мне нужно их лишь отшлифовать. Немного прибавить, что-то убрать. Понимаете?
Аарне ничего не понимал. Ему казалось, что Корнель придирается.
— Откуда вы знаете, что у меня нет характера?
— Вы не умеете жить.
— Как так?
Корнель устало вздохнул.
— Ох… Вы не работаете. Раз. Вы не умеете себя спокойно вести. Два. Вы школьник, понимаете?
Быть школьником — значит пробираться сквозь лес запретов. Аарне лишь спросил:
— Что же я должен делать?
— Работать.
— Как? Еще?
— Работать. По крайней мере, три часа в день вы должны заниматься. Сидеть за столом и учиться. Три часа. По вечерам вы не должны так долго шататься по улицам…
— Вы думаете, что я хулиганю?
— Откуда я знаю, что вы делаете?
— Почему вы все время должны меня оскорблять?
— Разве я вру? — Голос Корнеля звучал металлически. — Я за вас отвечаю. Я. Вы слышите? Я. А что мне делать, если каждый день на вас приходят жаловаться? Что? К чему эти глупости под носом у учителей? Поцелуи и все такое. Сейчас учительская уже полна разговоров…
Аарне выпрямился.
— Майя не виновата.
— Может быть. Я не знаю. Но я запрещаю вам ходить с ней до тех пор, пока вы не исправитесь. А если вы не…
— Вы хотите компромисса? — спросил Аарне и тут же пожалел об этом.
— Никаких компромиссов! Через пять месяцев вы должны быть человеком. Повторяю еще раз: я отвечаю за то, каким вы выйдете из школы. Кроме того… Дайте же себе отчет в том, что вы делаете! Я вас знаю. Вы вполне можете испортить жизнь другому человеку.
— Как?..
— Я думаю, что совсем просто. Вы слишком самоуверенны. Учтите, что не все таковы. Не все.
— Я хочу добра.
— Тем хуже.
Корнель взял новую сигарету и откинулся на спинку кресла. Было одиннадцать часов.
— Теперь идите домой и занимайтесь.
У дверей, протягивая руку, он сказал:
— Так подумайте об этом… — Вдруг он улыбнулся едва заметно. — И будьте серьезным. Это неплохо… Сейчас терпеть легче. А позднее…
Аарне кивнул. Он устал. И заметил, что Корнель все еще держит его руку. Он пожал ее еще раз и спустился вниз. Корнель немного постоял, глядя ему вслед, и закрыл дверь.
Была тихая теплая ночь. В воздухе кружились одинокие снежинки. Аарне и сам не знал, что произошло с ним в этот вечер.
День, когда решили что-то сделать
СВЕЧА КУДА-ТО ИСЧЕЗЛА, спички тоже. И в этот вечер Аарне опять ничего не выучил.
— У меня такое чувство, будто моя душа стала материальной, — сказал он утром Андо. За окном, покрытым ледяными цветами, загоралась заря. Дни постепенно удлинялись.
Друг за другом в дверь входили мальчики и девочки. Андо старательно причесался и отложил папку.
— Ты сегодня ужасно лиричен…
— Здесь нет никакой лирики, скорее — это… не знаю… Ты когда-нибудь чувствовал, что твоя душа, как теннисный мяч?
— Конечно, нет. С какой стати мне это чувствовать.
— А я — да. Вчера в первый раз.
— Да? Может, я не понимаю…
Равнодушие друга рассердило Аарне.
— Скажи, можно с живым человеком разговаривать о его характере или духовной жизни? Слушай, я не знаю… В какой степени такой разговор вообще объективен?
— В той степени, в какой мы можем взглянуть на себя со стороны.
— Значит, в той степени, насколько мы можем сами перед собой кокетничать?
Аарне усмехнулся. Потом он подумал, что впервые смеется над собою.
— Легче всего кокетничать в серьезных вещах.
— Может быть, только таким, как ты, — улыбнулся Андо, выпятил нижнюю губу и пожал плечами. В последнее время он всегда так делал.
Холодный розовый рассвет скользнул по потолку. Аарне подошел к окну. От радиатора шло тепло.
— Почему ты заговорил об этом? — спросил Андо. Он раскрыл окно и высунулся наружу.
— Просто так.
Аарне пристроился рядом.
В ворота лился нескончаемый поток школьников.
— Хэлло! — крикнул Иво и помахал папкой. — Форменные фуражки внизу проверяют?
Андо отрицательно помахал рукой. И тут же заметил, что в ворота входит Вернер. Они отошли от окна.
— Ты был у Корнеля? — спросил Андо.
— Да.
— Не мог иначе?
— Что? — не понял Аарне.
— Пришлось идти просить, да?
— Я ничего не понимаю.
— Понимаешь… У тебя совсем нет характера.
— Ты не первый мне это говоришь.
— И ты еще не понял.
— Понял. Именно поэтому понял.
— Если бы у тебя был характер, ты бы не пошел унижаться.
— Что я должен был делать?
— Откуда я знаю!
— Тогда лучше и не говори, — рассердился Аарне. Андо просто повернулся спиною, и, разглядывая его широкие плечи, Аарне убедился, что его друг действительно силен.
— Ребята, идите сюда, — послышался за их спиной резкий голос. Оглянувшись, Аарне увидел Вернер.
— Вы опять кричали из окна?
— Кричали, — с улыбкой согласился Андо.
Вернер опешила.
— Что?
Парни ничего не ответили. Появление Вернер их тотчас же примирило.
— Разве вы не знаете, что нельзя кричать из окна?
— Не знаем.
Это сказал Андо. Сегодня он вел себя гениально.
— Ну что ж, — протянула Вернер и ушла.
— Ябедничать отправилась, — сказал Андо. — Посмотри-ка.
Думать так были все основания. Именно Вернер организовала в школе неделю безопасности движения и по ее инициативе коридор был расчерчен белыми линиями. Ходить по коридору можно было только парами — дорожки между линиями были узкими. На первом этаже лежал журнал движения. Андо как-то случайно заглянул в него и прочитал. «Мандре и Вески гуляли втроем». Тогда он взял ручку и написал на полях: «А врачом это подтверждено?» Получился хорошенький скандал, но виновника так и не нашли.
…Однако Вернер прошла мимо стоявшего в коридоре Корнеля, не сказав ему ни слова, и скрылась в учительской.
— Они в ссоре, — деловито заметил Андо. — Мы спасены.
ПОСЛЕ УРОКОВ КАРИН, КОМСОРГ КЛАССА, ОРГАНИЗОВАЛА классное собрание. Всем хотелось домой, всем было скучно…
— Ну, подумайте, мы же выпускной класс, у нас почти все комсомольцы… Вам не кажется, что у нас что-то не так?
Карин была красивой девушкой, прямые каштановые волосы обрамляли ее круглые щеки, придавая большому рту упрямое детское выражение. Она сама знала, что красива, и не думала это скрывать.
— Ребята! Необходимо что-то предпринять!
Большинство догадывалось, в чем дело.
Харри сразу же закричал:
— Слишком поздно об этом говорить!
Карин не обратила на него внимания. Она откинула голову и попыталась перекричать поднявшийся шум:
— Пожалуйста, вносите предложения. Мы должны устроить что-нибудь интересное, слышите! Быстрее! Сколько говорить вам эту…
— … чепуху! — прервал ее Тийт очень деловито.
У Карин засверкали глаза. Она стукнула кулаком по столу.
— А ты чего лезешь? Ты-то уж мог бы помолчать. Скажи, что ты сделал хорошего для класса?
Тийт нахмурился и тихо проговорил:
— А ты что сделала? Говорить и я умею, не думай, что ты единственная…
Карин рассердилась. Вообще-то она не умела сердиться на ребят, а если сердилась, то ненадолго. Ребята это знали. Но сейчас была действительно обижена: видимо, на этот раз дело было слишком серьезным.
— Тийт, выйди за дверь!
Девчонки в заднем ряду приготовились захихикать.
— Не выйду, — процедил Тийт сквозь зубы и сделал театральный жест.
— Тогда помолчи, — бросила Карин и собралась продолжать.
— О, наша самая красивая девушка сегодня так сердита… — подмигнул Харри ребятам. Карин опустила глаза, чтоб скрыть улыбку. Она жалела, что не умеет быть солидной и холодной.
— Ну ладно, давайте быстрее! — закричала Ирма, у нее было крепкое тело спортсменки. — Мне к четырем на тренировку.
— Для тебя личные интересы дороже интересов всего класса?
— Вот трепло, — прошептала Лийви, а затем закричала: — Откуда у тебя вдруг эти классные интересы вылезли? Приказ директора? Осталось четыре месяца — и вдруг появляются какие-то классные интересы?
Класс зашумел.
— Конечно, мы должны что-то сделать!
— А, бросьте!
— Теперь у вас горячка!
— Ты ничего не понимаешь…
— Понимаю!
— Нет!
— Да!
— Прекратите наконец.
— Уходи, если не нравится!
Карин старалась всех перекричать:
— Ну послушайте же! Тише… Дайте мне сказать! Ведь вы сами понимаете, что нельзя так.
— Ясно, о чем и говорить! — воскликнул Харри.
— Ну да! Нет коллектива, и не надо! Но так же нельзя расходиться! Что вы за люди?
— А себя ты забыла?
— Ну, ладно! Что мы за люди? Какая школе память от нас? Как свора собак, честное слово!
Класс опять закричал. Анне подняла руку. Карин это заметила.
— Тише! Пусть скажет Анне!
— Я не собираюсь произносить речь. Я только хочу сказать, что Карин права. Что у нас за класс такой? Честное слово! Иногда встретишь на улице своего одноклассника, смотришь и думаешь, как будто где-то его видела… и это все. Нельзя так.
Она села.
— А что же ты тогда воображаешь! — закричал кто-то. — Неизвестно, за кого ты себя принимаешь… с такими, как мы, тебе и разговаривать не о чем.
— Что за «мы» и «вы»!
— Что ты предлагаешь? — спросила Урве.
— Мы все вместе должны провести какое-нибудь мероприятие. Как вы считаете? Совершенно серьезное. Я предлагаю устроить литературный суд.
— Суд? Над кем?
Карин задумалась.
— Что-нибудь современное и злободневное… Что было бы… Ну… Например, устроим суд над войной?
— Идет! — закричал Харри.
Тийт играл в скептика до конца.
— Детская игра… Что вы знаете о войне? И какое ваше дело?
— Замолчи! — закричала Карин. — Это дело каждого.
— Делайте, как хотите, — вздохнула Ирма.
— А ты в это время будешь прыгать в высоту, да?
— Ты, Анне, сиди себе за своим роялем.
Класс настроился воинственно.