На сколько хватит буханки хлеба и двухсот граммов масла? Только на два дня. На третий день в кармане у Аарне осталось шестьдесят копеек.
— Идем в кино, — сказал он Майе. «Пропади все пропадом». Из-под колес автомобилей летела мокрая снежная каша. Проезжая часть дороги местами уже чернела. Весной улица полна солнца: солнце в каждой лужице, в каждой струйке, в каждом ледяном кристалле.
— Ты сегодня ужасно веселый.
— Конечно. Что может со мною случиться?!
Майя улыбнулась.
— Ничего.
Аарне снял шапку и запихал ее в карман.
— Пойдем после кино смотреть весну?
— Мхм.
Вечером лужицы покрылись льдом. Солнце зашло часов в семь, стало холодно… Небо запылало беспокойным оранжевым пожаром. Аарне смотрел на людей, ступавших по хрустящему льду, и думал, что весна делает их беспокойными.
От его прежнего бравурного настроения не осталось и следа. Он шел тихо и рассеянно отвечал Майе. Он смотрел на пожар на западе. Закат неисчерпаем, как мировая скорбь.
— Что с тобой? — спросила Майя.
— А что со мной должно быть?
— У тебя что-то не так. Раньше ты был очень веселым.
— Я не в состоянии быть веселым целый день.
— Пожалуйста… — Майя сжала его руку. Ее глаза смотрели так умоляюще, что Аарне почувствовал неловкость.
— Извини меня…
— Лучше скажи, что с тобой?
— Я сказал, ничего.
— Нет, скажи! Поверь, тебе станет гораздо легче.
Аарне махнул рукой. Что он должен сказать? Вслух все звучит пошло и сухо. И кроме того, Майя этого никогда не поймет, никогда не поймет она мыслей Аарне. К черту все! Сейчас у него есть только небо. Для такого грустного вечера этого вполне достаточно.
— Я люблю тебя, слышишь, — сказал он и обнял Майю за плечи. Девушка прильнула к нему.
Они пошли дальше. Сегодня Аарне ничего еще не ел. Но они шагали в ногу.
— Знаешь, как ехали Осе и Пер в страну Сорию-Морию?
— Нет.
— Не знаешь… Ладно. Это из «Пер Гюнта». Закрой глаза!
— Что?
— Закрой глаза и крепко прижмись ко мне. Так. А теперь пошли.
— Куда?
— Куда ты хочешь.
— Я бы хотела в горы, — прошептала Майя.
Они шли по обледеневшей дорожке, крепко держась друг за друга и старательно закрыв глаза.
Обледенелая прозрачная дорога ведет к белым гребням гор. Выше всех — огромное синее небо, такое синее, что взгляд тонет в нем. Вдоль дороги — сугробы, пронизывающий насквозь ветер несет над сугробами мелкую снежную пыль. Шаг за шагом, шаг за шагом, поверь, вершина уже близка; внизу леса, и они все в снегу, а дышится так хорошо, что даже в груди становится больно.
Неожиданно Майя остановилась. Ее тело как-то обмякло. Аарне открыл глаза и увидел, что она плачет.
— Что с тобой? Я глупый, да?
Майя не отвечала, она лишь кусала губы, и он вдруг все понял.
— Ты хочешь отсюда уехать, да?
Девушка молча кивнула. У Аарне опустились руки, Аарне посмотрел вокруг и увидел вместо сверкающих гор окраину Тарту.
— Как ты догадался? — спросила Майя. Она больше не плакала.
— Я знаю. По себе знаю.
Они стояли очень долго. Где-то наверху громыхала жесть. Тогда они еще не понимали, что город — это очень хорошо, и что в жизни совсем не обязательно каждый раз делать обобщения. Мысли у них были общие. На горизонте сходились стертые до блеска рельсы, в них отражалось небо.
— Ты что-нибудь рисуешь? — спросил Аарне.
— Рисую.
— Что?
— Большой горшок.
— Молодец. Как получается?
— Да так, не особенно. Помаленьку.
— Мда…
— Что с тобой было перед этим?
Поколебавшись, Аарне неожиданно смущенно сказал:
— Майя, ты не могла бы дать мне кусок хлеба?
— Что?
— Нет, ничего! Я попробовал сыграть в сентиментального нищего. Это очень интересно…
Аарне переступал с ноги на ногу, но девушка все уже поняла.
— Тетя Ида, да?
— Что?
— Дурак. Пошли ко мне, у меня нет никого дома. Мама с папой ушли на день рождения.
— Не пойду.
— Пойдешь!
Аарне пошел, ругая сам себя. «Я как попрошайка», — думал он. Но был совсем не против куска хлеба с маслом. Да и как может быть иначе, если человек целый день ничего не ел, а за два предыдущих дня съел буханку хлеба и двести граммов масла, и в кармане у него три копейки.
У ворот Аарне сказал:
— Я не пойду…
— Почему?
— Не пойду. Твои могут вернуться.
Майя немного постояла.
— Ладно, подожди, я сейчас.
Через три минуты она вернулась, держа в руках огромный бутерброд с колбасой.
— Хватит?
— Конечно, хватит!
— Тогда ешь!
Аарне не спорил, ел. Майя смотрела на него с доброй материнской улыбкой, и ему было как-то не по себе.
— Ну что?
— Спасибо!
— Хочешь еще?
— Нет. — Аарне соврал. — Честное слово, не хочу…
— Поцелуй меня, — сказала Майя. — Нет, не так. Ты вымазался…
— Так?
Вдали показалась машина, поравнялась и проехала мимо.
— Ты должен идти.
— Я не хочу.
— Должен. Что скажет тетя Ида?
— Неважно.
— Важно. И мои могут вернуться каждую минуту.
— Ну, позволь…
— Нет. Иди. Спокойной ночи… — Майя убежала в комнату.
По дороге домой Аарне опять почувствовал страх. Равнодушно стояли голые деревья. Было очень тихо. Но Аарне охватил страх. Может быть, именно из-за этого. Он не смотрел вокруг и шел, шел очень быстро. За ним по пятам ступал страх. В прихожей страх опустил свою руку ему на плечо. Он вздрогнул и потянулся за ключом.
Ключа не было. Аарне наклонился и пошарил рукой по полу прихожей. Ключа не было. Он включил свет и заметил, что лампочка под потолком запылилась и покрыта мушиными следами.
Ключа не было. Было два часа. Аарне оставили за дверью. Впервые в жизни. Он не знал, что теперь делать.
Он вышел на лестницу. Ночь была холодной. Через минуту он нажал на кнопку звонка. Шаги приближались, приближались. Аарне решился и вышел во двор. Дверь открылась. Он стоял в пяти метрах от двери и видел белую фигуру тети Иды. Тишина.
— Ну? — спросила тетя.
Аарне не шевелился.
— Ты что, оглох?
Аарне сделал шаг к воротам, затем второй… «Уйду, — подумал он вдруг. — Конец». Он не оглядывался.
— Аарне!
Еще один шаг, еще один.
— Аарне, ты слышишь?
Еще шаг. Скрипит снег.
— Аарне-е!!
Эхом отозвалась сонная окраина. Он дошел до угла. Он больше не мог.
— Иди сюда! Немедленно!
В соседнем дворе жалобно тявкнула старая собака.
— Долго я буду ждать?
Аарне повернул. Мужество покинуло его, он пошел назад и остановился перед тетей Идой. Впервые он заметил, что тетя намного ниже его. Тете приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
Губы старой женщины сжались в узкую бескровную полоску. В то же мгновение Аарне получил сильную пощечину.
Ударив его, она немного отступила:
— Не подымай рук!
Аарне усмехнулся. И получил за это вторую пощечину. Он вонзил ногти в ладони, чувствуя, как от обиды и гнева становятся мокрыми глаза.
— Сегодня ты останешься без ужина, — сказала тетя Ида и пошла спать.
Тревожный день
ВЕСНА УЛЫБНУЛАСЬ НЕНАДОЛГО. На следующий день пошел снег.
Аарне заметил это, когда стоял у доски. Он с отвращением вертел в руках кусок мела и не мог ни о чем думать. Бежали секунды. Снег скользил мимо окон.
— Ну? Что же дальше?
Доказательство теоремы было на половине, и, кажется, на этом должно было остановиться. Аарне пристально смотрел на дебри белых линий, смотрел и думал, что на сегодня все кончено. Оценки по стереометрии были следующие: 2–2-3-4–3. А теперь? Все идет насмарку. Он следил за своими мыслями, совсем как посторонний.
«Я не могу думать, в голове нет ни одной мысли. Мысли, почему вы не приходите? Я должен думать. Я не понимаю. Я устал. Я должен думать. Я опять получу двойку. Я должен собраться с мыслями и понять…»
За окном дрожали снежные пунктиры. Постепенно окна становились мокрыми.
— Вы учили?
— Учил, — кивнул Аарне.
— Пожалуйста.
Он постоял еще немного. Нет, делать нечего. Он положил мучнистый мелок и выпрямился.
— Так вы не знаете?
— Нет.
— Гм… Ну что ж… Садитесь.
В уравнение вписали еще один минус, и равновесие исчезло.
Урок продолжался.
Оценки были таковы: Рийна — пять, Криста — четыре, Анне — три, Эда и Аарне — по двойке. Как видите, представлены были все варианты. Но двух последних из этого ряда попросили после уроков зайти в учительскую. Этот неудачный день еще продолжался.
ВО ВРЕМЯ УРОКА КОРНЕЛЯ ААРНЕ ОЖИДАЛ допроса. Но ничего не случилось. Может быть, Корнелю еще не успели сказать? И какова его позиция? Не сдержать данного слова — тяжелое преступление. Аарне попытался найти себе оправдание, но оно показалось ему таким жалким. Нет! Под влиянием мгновенного импульса ему вдруг захотелось, чтобы все было хорошо. Он подумал, что нужно исправиться, взяться за работу, и т. д. Но это были глупые мысли, потому что Корнель ждал дел, а не слов. Теперь только дел. Если бы он простил еще на этот раз… Если бы он понял. Постой-постой. Понял? Что? Ничего. Что Аарне просто ленив? Чего здесь еще понимать? Нет, Корнель, видимо, не простит. Немного неожиданно для себя Аарне взглянул вдруг на все как бы со стороны. Корнель не имеет права простить. Ему нельзя. Он будет тряпкой, если простит. Но в то же время…
ОН УСТАЛ, он был голоден и с удовольствием бы заплакал. Он прижался лицом к холодному стеклу в учительской и посмотрел вниз, на грязный двор. В сером небе рассеивался черный дым. «Из мелочей вырастает большая беда». У него уже не было ясного представления обо всем случившемся. Мелочей было слишком много… «Мелочи? Какие они, эти мелочи? Быть может, все это важные вещи? Двойка — это мелочь или нет? Пощечина — это мелочь или нет?» Неизвестно. Все относительно.
…В коридоре послышались чьи-то шаги.
Эда.
— Ты уже здесь?