— Да.
— Математичка не пришла?
— Нет.
Эда встала у соседнего окна. Она действительно очень изменилась. Они долго молчали. Аарне хотелось сказать что-нибудь, хотя бы два слова, но он боялся, что Эда не ответит. Странно говорить, не получая ответа. Это похоже на диалог с пустотой. Изредка из классов доносились голоса. У вечерней смены шел второй урок. По двору прошел истопник, держа в руке какое-то ведро. Два малыша играли с полосатыми, красно-белыми санками. По улицам ехали груженые автомобили. Это было все.
— Куда она пропала?
Эда нетерпеливо отвернулась от окна.
— Ты измазалась известкой, — сказал Аарне.
— Где?
— Сзади. Давай, я помогу…
Черное платье девушки было испачкано где-то у левого плеча. Беда была невелика, и после нескольких сильных взмахов пятно исчезло.
— Эда…
— Что?
— Скажи честно, что с тобой случилось?
— Со мной?
— Да, с тобой?
— С чего ты это взял?
— Я же вижу. Неужели ты думаешь, что…
— Тише… Кто-то идет.
Аарне немного отступил от Эды. Шла учительница математики Вельтман.
— Ну, так вы здесь…
Учительница Вельтман умела всегда улыбаться, она улыбалась даже тогда, когда все другие уже плакали. Речь идет, конечно, об учениках. Но когда ученик улыбался в ответ, Вельтман сразу же становилась серьезной. Аарне не стоило бы улыбаться, говоря:
— Да, мы здесь…
— Я и сама это вижу. Но лучше было бы и для меня и для вас, если бы мы здесь не встретились…
Это была ирония. А может быть, и юмор. Но все-таки, наверное, ирония, потому, что на юмор ученик может ответить тем же. Здесь же оставалось только молчать, признавая правду.
Учительница Вельтман была молодой худощавой женщиной. Она великолепно вела свой предмет. Более полутора часов она прозанималась с двумя учениками. Она честно исполнила свой долг. Никто не мог теперь упрекнуть ее в недостаточной работе с отстающими. Стрелки приближались к пяти, когда она почувствовала, что устала. Принципиально она дала Аарне решить еще один пример. В пять часов она встала и разрешила двум грешникам отправиться домой.
Аарне и Эда спустились по гулкой лестнице в раздевалку. Они молчали. На улице Аарне повторил вопрос, заданный два часа назад. Ответа не последовало и на этот раз. День был по-прежнему серым. Эда сметала темно-красной перчаткой снег с заборов. Аарне видел ее профиль, и ему казалось, что рядом с ним идет несчастный человек. Но где взять счастье для Эды? Иногда его не поймать и бреднем, не говоря о пяти тонких пальцах.
— Ты куда идешь? — спросил он.
— Куда! Куда мне идти?
Аарне пожал плечами.
— Погуляем немного…
— Нет. Мне не хочется.
— А чего тебе, собственно, хочется?
— Ничего.
Как трудно иногда разговаривать с девушкой… Особенно днем. Но вскоре Эда тихо сказала:
— Свинья!
— Кто?
— Сам знаешь.
Аарне, стараясь быть тактичным, больше ни о чем не спрашивал. Вначале он решил, что это определение относится к учительнице Вельтман. Но, взглянув на Эду еще раз, он сразу же понял, о ком идет речь.
— Тийт?
— Да.
Опять наступило молчание, так как он не знал, о чем еще спросить. Ответ был исчерпывающим.
— А ты… его любишь?
Эда повернула голову и удивленно посмотрела на Аарне, посмотрела так, что он поспешно добавил:
— Ты извини, я слишком прямо…
— А… — пробормотала Эда и махнула рукой. Аарне заметил, как неуверенно она ступает. И причиной этой неуверенности наверняка был не лед, лежащий под снегом. Аарне почувствовал себя лишним. На следующем углу он остановился.
— Ну ладно… Ты идешь домой?
— Я не знаю.
— Перестань, Эда… Ну, я пошел тогда… Ты не сердишься?
— Нет.
Аарне внимательно посмотрел ей в лицо, но едва ли там можно было что-нибудь прочитать. Наконец она улыбнулась. Едва заметно.
— Прощай!
— Прощай!
Аарне оглянулся четыре раза. Эда исчезла в наступавших сумерках.
Ужин с тайным умыслом
В ОДИН ИЗ ТАКИХ ДНЕЙ тетя Ида удивила племянника неожиданно агрессивной улыбкой:
— Ты знаешь, Аарне, что у меня все-таки осталась и навсегда останется надежда? Слышишь?
— Да, слышу.
— У меня все еще есть надежда, эта упрямая надежда. Я все еще верю…
Тетя расчувствовалась.
— Это старая эстонская вера, всегда помогающая нашему народу. Почему-то я верю, что ты когда-нибудь поймешь. Также я верю, что наша земля еще будет свободной…
— Да?
— Аарне, я знаю, сейчас ты насмехаешься надо мной. Неужели ты действительно не понимаешь, что такое свобода?
— Что же?
Казалось, тете хочется поговорить. Все объяснялось очень просто. Настроения последнего месяца коснулись и ее, кроме того, она хорошо видела, что игнорирование и жестокость как воспитательные методы не принесли успеха. Она замечала, как парень с каждым днем все больше ускользает из рук. Кроме того, ей было необходимо с кем-то поделиться своими мыслями. Тетя Ида все еще любила Аарне, и во имя любви она была готова на все. Из альтернативы — голод или джентльмен — мальчик должен был выбрать последнее. Потому что…
— Свобода? Свобода означает то, что ты мог бы сейчас быть самостоятельным человеком.
— Что?
— Ну, если не им, то другим кем-нибудь. Какое это имеет значение? Главное — ты был бы кем-то. А сейчас ты ничто…
— Да?
— Конечно. Свобода еще не означает, что ты можешь приходить домой, когда тебе заблагорассудится. Это ничего не значит. — Тетя помолчала и кивнула в сторону окна.
— Ну, да разве в наши дни будешь сыт, если не станешь врать… — Затем она ударила себя кулаком по колену и неожиданно воскликнула:
— А я все-таки верю!
— Чему?
— Верю, что победит правда!
— Несомненно, — согласился Аарне. — В любом случае победит.
— Да… Аарне, я все еще верю. У меня осталась надежда. Если бы ты знал, Аарне, как я смотрела на тебя утром… Ты спал с открытым ротиком…
На лице тети появилась открытая, детская улыбка. Аарне почему-то стало неловко. Слишком поздно было отвечать тем же на эту неожиданную ласку.
— Аарне, может быть, мы еще поймем друг друга… Мы же старые друзья… А? Неужели мы не разберемся? Ведь нет ничего непреодолимого, да?
— Да… — пробурчал Аарне.
— Вот видишь! Я верю, что ты станешь джентльменом. Как ты сам думаешь?
Аарне пожал плечами.
— Я не знаю…
— Не знаешь?
Тетя почувствовала, что едва налаженная связь начинает распадаться. Если бы у нее хватило смелости посмотреть правде в лицо, она бы давно поняла, что никакой связи уже не существует. Вместо этого она сказала:
— Ты, конечно, хочешь есть?
Она верила в будущее народа и хотела сделать из этого мальчика настоящего джентльмена. И поэтому она принесла на стол два вареных яйца, бутерброды, холодное мясо и кофе. Идейная проблема превращалась в коммерческую. Два вареных яйца и холодное мясо, с одной стороны, и народ — с другой…
Тетя, заметив в глазах Аарне радость, подумала: «Я победила!»
И медведя можно заставить плясать из-за куска сахара! Теперь этот мальчик ест, и в его глазах благодарность… Он полон нежности и любви к своей тете Иде.
О тетя, тетя, мне хочется мчаться на белом коне, размахивая сверкающим мечом. Я ем и обретаю в этом любовь, а в любви я обретаю силу. Такой вот я, Аарне. Эгей!
Аарне видел в глазах тети покорное ожидание и думал: «Я победил!»
По-видимому, тетя Ида не выдержала поединка и сдалась:
О Аарне, Аарне, как это я сразу не поняла, что новое поколение более жизнеспособно, что у него есть могучее духовное оружие, и нам, старикам, приходится считаться с этим новым поколением. Прости свою старую тетю Иду, которая не сумела идти в ногу с прогрессом.
Приятно было есть, есть даже тогда, когда кто-то наблюдает за тобой, думая о своем. Аарне хорошо знал, что то, что он делает, эгоистично и бессердечно. Делать было нечего, так как любовь прошла.
Аарне убирал посуду. Тетя взяла бумагу, чтобы написать матери Аарне:
«В нашем доме наступили чудесные дни. Я никогда не забуду благодарный взгляд Аарне, увидевшего накрытый стол. Он, бедняжка, все время голодал, ведь на девчонок уходит столько денег. Их нужно водить в кино… Молю бога, чтобы эти дни продолжались.
Верю, что все плохое пройдет. Аарне, конечно, неаккуратен. Я не виню вас за его плохое воспитание. Всему виной государственный строй, при котором нет разницы между чужим и своим.
Это был прекрасный вечер. Тете Иде так хотелось отдать Аарне всю свою нежность.
Но он был безразличен.
Аарне сидел в углу, и перед ним так же лежал лист бумаги. Что ему нужно? Лишь позавчера тетя Ида с ужасом обнаружила среди бумаг Аарне листок со стихами Пушкина:
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена;
Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.
Тетя Ида чувствовала, как дрожат ее колени. Эти стихи опьяняли, это были очень опасные стихи. Ведь Пушкин был закоренелым охотником за юбками, достаточно вспомнить лишь некоторые анекдоты!..
Тетю Иду так давно никто не целовал. Да, в порыве какой-то нежности или радости ее раз поцеловал Аарне. Это случилось в первый год его жизни здесь. Но тот поцелуй относился скорее к разряду «чмоканий». Тете Иде тогда хотелось, чтобы Аарне целовал ее немного дольше. Ох, нет, не думайте ни о чем неприличном!.. У тети не было к Аарне никаких женских чувств, это было бы несолидно. Тетя просто хотела знать, что это такое… Человек жив не хлебом единым.
Хорошо, что Аарне ничего не знал об этих мыслях. Возможно, он испугался бы…
Аарне все еще видел перед собою удалявшуюся Эду. Девушка шла и боялась упасть… Аарне иногда казалось, что он знает женщин, но увидев Эду, он понял, что это не так.
Майя простая и хорошая. Эда вносит в сердце тоску, Майя уносит ее. Кого же ты выберешь?
«Я люблю Майю», — подумал Аарне и испугался того, что может думать об этом совсем равнодушно. Он испугался и стал повторять бесчисленное количество раз, что любит Майю. Но все же…