ончила она шепотом.
— Может быть, — пробормотала мать. — Кто знает, что кому нужно…
— Нужна борьба, — заключила тетя. Спустя некоторое время она фальшиво улыбнулась. Это была та самая улыбка, от которой Аарне становилось не по себе.
— Видишь, и мы с Аарне здесь воюем, ха-ха-ха! — Смех перешел в плач.
— Что?! — спросила мать испуганно. — Ради бога, расскажите, что у вас случилось! Я получила письмо… Всю ночь не спала…
— Ох, да чего тебе-то расстраиваться, — тетя Ида вытерла глаза. — Хватит того, что я расстраиваюсь… хватит… Скоро меня похоронят…
Аарне увидел, что мать сейчас заплачет, заплачет раньше, чем поймет причину.
— Иди сюда, — сказала вдруг тетя Ида. — Иди, иди ко мне.
— Я? — Мать встала и села рядом с тетей Идой. Тетя обняла ее и запричитала:
— Поплачем вместе, две старухи, пусть старухи поплачут вместе…
Мать тоже заплакала. Комната наполнилась рыданиями.
— Аарне, посмотри на свою мать… Посмотри на свою плачущую мать… Посмотри на свою старую мать, — повторяла тетя, сама явно растроганная этой сценой.
Аарне встал и подошел к матери.
— Мама, давай уйдем!
Он взял ее за руку.
— Мама, слышишь! Пожалуйста, прекрати сейчас же!
— Видишь, как он с тобой разговаривает, — прошептала тетя.
— Мама, неужели у тебя нет ни капли гордости, зачем ты здесь плачешь? Ты же моя мама.
Мать подняла голову.
Тетя Ида не хотела сдаваться. Она поспешно заговорила:
— Где была твоя гордость, когда ты накинулся на меня, а? Где она была, когда ты относил в антиквариат мои книги? Есть ли в твоем дневнике что-нибудь, кроме двоек? Где ты пропадаешь каждую ночь, у какой девки ты бываешь? Говори, у какой?
Аарне хотелось закрыть тете рот. Но он только сжал кулаки и вышел в кухню. Он пил воду из ведра. Вода была теплой, и в ведре плавала муха. «Наверное, первая муха», — подумал Аарне. Его чуть не стошнило. Из комнаты доносились громкие голоса. Он пошел туда.
На диване сидели две женщины и плакали. Мать плакала сильнее, и тетя Ида заботливо ее обнимала. Аарне подошел к окну.
В комнату вошла сестра тети Иды. Ощупывая руками стены, она дошла до дивана и, проведя рукою по лицу матери, весело спросила:
— А это кто такая? Мать Аарне, что ли?
— Да…
— Смотри-ка, какой гость у нас… Ну, как вы там живете?
— Спасибо, хорошо…
— Ну, тогда все в порядке. Я кормила цыплят… У вас уже есть цыплята?
— Амалия, выйди, — сказала вдруг тетя Ида.
— Что?
— Я сказала, уходи!
— Почему?
— Сколько раз мне повторять? Уйди в другую комнату!
— Но почему? Я хочу поговорить с гостьей…
— Не твое дело… Уходи!
— Ты как базарная торговка… — сказала обиженно тетя Амалия и, хлопнув дверью, вышла.
— Да, — сказала через некоторое время тетя Ида уже спокойнее. — Аарне совсем бессовестный. Как он со мной разговаривает! Так со мной не говорили даже эти грубые русские политические агенты!..
— Аарне, Аарне… — вздохнула мать.
— И что у него за связи! Знаешь ли ты, что он связался с девчонкой, которая несколько раз пыталась покончить с собой?
В тот день тетя Ида превзошла самое себя. Она боролась, боролась так, как никогда раньше.
— Мама, мы сейчас же уйдем. То, что ты делаешь, противно! Как ты можешь здесь плакать?
Мать покачала головою и медленно поднялась.
— Подождите, я сейчас принесу кофе… Куда же вы пойдете… у меня и печенье есть, — улыбалась тетя.
— Нет, спасибо, — сказала мать, — мы пойдем.
— Хорошо, — сказала тетя Ида. — Идите и разберитесь сами. Мои условия: испытательный срок — две недели. Если случится еще что-нибудь, ты, Аарне, собираешь свои вещи. Вот так… Вы все же могли бы выпить кофе…
Она проводила их до дверей и нежно сказала:
— Глядите-ка, уже и подснежники показались. Очень милые цветы… Ну, передавайте привет всем домашним… и разберитесь в этих делах. Аарне, когда вернется, расскажет мне.
ОНИ СИДЕЛИ НА СКАМЕЙКЕ У АВТОБУСНОЙ СТАНЦИИ. Кругом были лужи. Стаи серых голубей дрались из-за крошек. Аарне посмотрел на сидящих рядом. Светловолосая девушка глядела вдаль. Юноша, сидевший с нею, спросил:
— Хочешь конфет?
— Нет, — ответила девушка, не шевелясь. Седой старик недоверчиво разглядывал молодых парней. Куражился пьяный, и другу с большим трудом удалось его унять.
— Автобус уйдет через час. — Аарне посмотрел на часы. — Сейчас ровно шесть.
— Твои часы спешат.
— Нет. Я проверял.
В стоявшем поблизости автобусе играло радио. Чайковский. Скрипичный концерт.
— Послушай, сынок, неужели ты не хочешь стать порядочным человеком?
— То есть как это — порядочным?
— Ну как все…
— Как все? Не хочу.
Мать опустила голову.
— Но так нельзя себя вести.
— Как?
— Ты смеешься надо мной. Тетя Ида мне все рассказала. Ты с ней так грубо разговариваешь. И скажи: где эта книга?
— Я не знаю.
— А ты не врешь?
— Мама, я не могу тебе ничего доказать. Но если ты не веришь, то не верь…
Автобус со скрипичным концертом Чайковского уехал. Небо на западе прояснилось. Через некоторое время мать сказала подчеркнуто резким тоном:
— Что это за девчонка, с которой ты никак не можешь развязаться?
На ее лице появилось смущение.
— Мама, пожалуйста, не говори так.
— Как?
— Ты и сама понимаешь, мама…
— Я не знаю, о чем ты думаешь… Я знаю то, что говорит тетя Ида… Если она действительно… хотела покончить с собою, и даже несколько раз, то я не понимаю, почему ты к ней так сильно привязался…
Аарне не знал, смеяться ему или плакать.
— И ты веришь в это?
— А почему бы мне не верить?
Конечно, как же не верить седой женщине…
— Что ж, верь. Мне ты все равно не веришь.
— Сын, не говори так. Тетя Ида любит тебя.
— Я это очень хорошо знаю.
Мать удивилась.
— Почему же ты ее не слушаешь, если она тебя любит?
— Ее любовь делает меня хуже.
Мать замолчала.
— Который час?
— Половина седьмого.
— Скоро придет автобус…
Аарне кивнул.
— Отчего ты такой легкомысленный? — спросила мать.
— Я всегда был таким, ты же знаешь.
— И ты гордишься этим?
— Нет, я не горжусь… Мама, но ты все-таки ошибаешься… Я думаю довольно много.
— Неправильно думаешь, сынок.
— Каждый человек думает по-своему правильно!
— Постарайся думать так, как другие.
— Я не хочу!
— Когда-нибудь все равно придется. Нельзя же быть одному.
— Я не верю, — прошептал Аарне. — Я не хочу быть трезвым, тихим, порядочным… Не хочу!
— Почему? — На лице матери отразилось непонимание.
Аарне не знал, что ответить.
— Я хочу, чтобы мир стал лучше, — сказал он, наконец, и улыбнулся. — И это не так уже просто.
— И для этого нужно причинять боль другим?
— Иногда нельзя иначе.
— Как же ты думаешь жить?
Носком ботинка Аарне чертил на песке какие-то фигуры.
— Неужели ты не можешь исправиться? — спросила мать.
— Как?
— Ты не можешь под нее подделаться?
— Нет, мама. Так, как ты думаешь, не могу.
— Что же ты собираешься делать?
— Не знаю.
— Но новую квартиру я тебе не буду искать.
— Я знаю.
— Неужели ты не можешь делать так, как она хочет? Она человек из старого мира, не говори же ей обо всем по-новому. Неужели ты не можешь ее порадовать?
— Нет.
— Хочешь, чтобы тебя вышвырнули на улицу?
— Нет.
— Чего же ты хочешь тогда?
— Я сказал, что не знаю… И все-таки я хочу жить и видеть жизнь… Я хочу… жить, понимаешь?
— Что же, тетя Ида мешает тебе жить?
— Нет.
— Что ты ей скажешь?
— Я еще не знаю… я подумаю.
— Я тебя очень прошу, постарайся с ней поладить.
Подъехал автобус. Со всех сторон высыпали люди с чемоданами и пакетами.
— Ладно, я постараюсь. Если что-нибудь случится, это будет не моя вина.
— Я должна идти.
Мать взяла вещи и пошла к автобусу. Через несколько минут автобус, разбрызгивая грязь, уехал…
— НУ? — СПРОСИЛА ТЕТЯ ИДА. У нее на коленях сидел рыжий кот.
Аарне, снимая ботинки, пожал плечами.
Даже для себя неожиданный день
Как-то вечером Майя и Аарне снова пошли к Эсте Лийгер. Майя сказала, что у нее в папке масса рисунков.
Эста Лийгер сняла измазанный красками фартук. Она немного похудела, может быть, из-за весны… Она сразу же обратилась к Майе:
— Ну, показывайте!
Снова они разложили на полу рисунки и наклонились над ними. Лийгер говорила Майе о чем-то очень профессиональном. Аарне заглянул через плечо девушки и почувствовал острое разочарование. Нет, нет, все было в порядке, нельзя было сказать ничего плохого, и это было страшнее всего… Аккуратно, старательно, корректно… Аарне на мгновение закрыл глаза и отошел в сторону. Он очень ждал этого момента. И что же? Еще в прошлый раз мелькнула эта мысль, а теперь она нахлынула, как тяжелая волна. Майя, кивая, слушала Лийгер. Внезапно Аарне все стало неприятно: эта комната, мазня на полу, Майя. Это чувство было таким ясным и неожиданным, что он даже испугался. Когда Лийгер спросила у Майи, пойдет ли она в художественное училище, девушка ответила: «Да»… На второй вопрос — для чего — Майя ничего не сумела ответить. «Она пойдет, пойдет для того, чтобы не потерять меня», — думал Аарне. «Перестань, ты сам все время хотел этого», — ответила совесть. «Как ты можешь так резко менять свои чувства?» — «Перестань, еще ничего не изменилось… Я совсем не этого хотел! Откуда я знал, что так получится?» — «Ты только сейчас это понял? — спросила совесть. — Теперь поздно» — «Замолчи», — прошептал Аарне совести. И громко попросил:
— Пожалуйста, покажите что-нибудь.
— Что?
— Просто покажите свои работы.
Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всего искусства? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает нектар? А беда Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, честная, грустная одинокая женщина…