Она нерешительно ответила:
— Хорошо, я покажу…
Аарне очень хотелось, чтобы Майя вела себя тактично. Он хорошо знал Лийгер и ее излишнюю чувствительность.
— Я назвала это — «Музыка Баха», — сказала Лийгер об одной из картин.
Фигуры стремились вверх, дрожали, сверкали тонкими черными линиями. Бах. Культ, трепет, стремление. Взлет, громы в облаках.
— Я люблю Баха, — сказала Эста Лийгер. — Вы меня понимаете?
— Да, понимаю, — медленно проговорил Аарне. — Пожалуйста, верьте мне, хорошо?
Взглянув на Майю, он заметил, что девушка равнодушно листает какой-то журнал. «Конечно, о чем может сказать эта картина человеку, не любящему музыку?» — подумал он. Когда-то Майя равнодушно пожимала плечами и у картин Чюрлениса. «А если я мелочен?» Он улыбнулся.
В соседней квартире гремел джаз. А в темной комнате сидели трое и разговаривали почти шепотом. Певица пела:
«Ein schiif wird kommen,
meinen Traum erfullen…»
— Да, — вздохнул Аарне. — Вы верите в нас?
— Да, пожалуй, но… Боже мой, ведь дети всегда были. Почему же теперь дети стремятся стать общественной силой?
— Да, это так! — Аарне ударил рукой по столу. — Мне нравится Осборн, да, нравится! Я хотел бы протестовать так же, как он!
— И я бы протестовала, — улыбнулась Лийгер. — Но против чего? Протест проходит вместе с молодостью…
Аарне разгорячился.
— Вы спрашиваете, против чего! Вы думаете, что против жизни или государственного строя? Ерунда! Нет! Я протестовал бы против сонливости. Я стучал и кричал бы, как Джимми Портер: «Эй! Давайте представим на мгновенье, что мы люди!» Я сказал бы: «Давайте бороться с кретинами!» Но… я заметил, что с тех пор, как это слово вошло в моду, больше всего его употребляют сами кретины! Да! Быть человеком!.. Разве художник не обязан показывать людям их жизнь?
— Может быть… — задумчиво произнесла Эста Лийгер. — О чем вы только не думаете… Мы были гораздо старше, и то не ломали голову над такими проблемами.
— Нам слишком легко все достается, — ответил Аарне.
Лийгер встала и зажгла свет.
— Ой, Майечка, вам, конечно, скучно… Мы болтали глупости и, кажется, увлеклись…
— Мне не было скучно…
— Который час? — спросил Аарне.
— Посидите еще. Только половина десятого.
— Нет, мы должны идти.
Остановившись у дверей, Аарне сказал:
— Мне нравится спорить с вами.
— Мне тоже, — ответила Эста Лийгер. — Заходите же ко мне, а то вдруг я состарюсь.
— ТЫ СКУЧАЛА?
— Нет, правда, нет. Только…
— Что — «только»?
Аарне взял Майю под руку.
— Аарне, я не подхожу… я… ты понимаешь?
— Нет.
Аарне остановился. Остановилась и Майя, внимательно глядя на него.
— Да, мы слишком разные…
Девушка опустила голову к Аарне на плечо. Он почувствовал на щеке ее волосы и услышал, как Майя повторила:
— Мы слишком разные, Аарне…
«Странно, как это верно», — подумал он, но заставил себя сказать:
— Перестань! С чего это ты взяла?
— Знаешь, я слушала вас и завидовала. У вас есть мысли…
— А у тебя что, нет?
Майя ничего не ответила. Аарне чуть было не сказал что-то обидное… Но Майя не смеет завидовать… Нет, не смеет!
Он говорил ей об этом долго. Девушка слушала и, казалось, была во всем согласна. Но тут же она сказала:
— Поверь, Эда гораздо лучше меня…
Аарне вздрогнул. Лишь через минуту он прошептал:
— Эда… Почему? Почему ты вспомнила о ней?
— Просто так… Я знаю.
— Что?
Майя опустила голову и упрямо замолчала.
— Ты думаешь, что я люблю ее?
— Но ты мог бы любить, да? Она умная!
Аарне рассердился.
— Ты дура.
— Ты прав, — сказала Майя.
— Перестань! Хочешь доказать, что ты в самом деле… да?
— Что же мне остается?
Аарне остановился. «Мы говорим, не понимая друг друга, — подумал он. — Это все-таки случилось».
— Майя!
Он схватил ее и сильно встряхнул. Может, он хотел разбудить ее?
— Майя, тебя интересует искусство? Честно?
Девушка кивнула сквозь слезы.
— А если тебе придется выбирать между мною и искусством, что ты выберешь?
— Тебя, — ответила Майя…
— Что?
— Аарне, давай не будем говорить об этом, — сказала Майя.
— Тогда скажи, о чем я должен говорить, чтобы тебе понравилось.
Майя не ответила. Аарне огляделся в голубоватом полумраке. Гнев нарастал в нем со скоростью надуваемого воздушного шара. Ему хотелось плакать.
— Так скажи, о чем же мне можно говорить?
Майя обиделась.
— И не надо со мной говорить. Можешь молчать. Убирайся к своим мальчишкам. — Секунд десять она помолчала. — Я нужна тебе только, чтобы целоваться.
«Это верно, — подумал юноша. — Это во-первых. Ты сама это знаешь. Это во-вторых, и это может помочь делу. И из-за этого ты не смеешь оставаться такой. Неужели я не смогу победить?»
— Но скоро ты станешь для меня всем! — добавил он вслух.
Девушка не ожидала, что ее слова будут подтверждены таким образом. В конце концов, она лишь сделала попытку немного спровоцировать.
Она расплакалась.
Аарне смотрел на нее и думал. Господи, Майя ведь ничего не хочет. Я наобещал ей новый мир, о да. Аарне, ты не должен сдаваться!
Поцелуй в какой-то степени примирил их.
Но и по дороге домой Аарне не мог избавиться от беспокойства.
Классный вечер
ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО АПРЕЛЯ БЫЛ КЛАССНЫЙ ВЕЧЕР. Корнель не возражал против этого — отчего бы выпускникам в предпоследний раз не посидеть вместе за столом, не потанцевать?
Сидеть за столом и пить… морс? Кое-кто из ребят, в том числе и Тийт, решили иначе. Об этом говорил крепкий запах коньяка. Определенно, Тийт собирался что-то предпринять, а то к чему же этот коньяк? Но что?
Вначале было тихо, лишь стучали ножи и вилки. Разрядка произошла тогда, когда Харри нечаянно задел локтем стакан с морсом и тот, зазвенев, слетел на пол. От этого даже настроение поднялось; кто-то запел, Тыну включил магнитофон. Танцевали, шутили, смеялись.
Аарне не мог вспомнить, как он очутился около Эды и пригласил ее танцевать. Эда встала, и в тот же момент Тийт с треском бросил на тарелку нож. Играли старый сентиментальный вальс — медленный, грустный, тоскливый. Такой вальс может вывернуть человека наизнанку. Танцуя, Аарне заметил, что Тийт пристально смотрит на них. Волосы у Тийта были растрепанны, а глаза сверкали от злости.
Аарне танцевал с Эдой впервые. Эда танцевала хорошо, только вначале ее шаги были непривычны. Вскоре они станцевались. Аарне понимал, что ведет глупую и ненужную игру. Он пытался побороть себя, но напрасно, ведь рядом была Эда.
— Эда, я не хочу, чтобы он смотрел на тебя. Я не разрешаю.
— Пусть смотрит. Какое мне дело?
— Ну, что же, пусть смотрит…
Они больше не разговаривали… Им, собственно, и не о чем было говорить. Аарне ничего не знал про Эду. И это было хорошо. Для одного вечера лучше всего. Они танцевали и молчали, просто ощущая существование друг друга и думая каждый о своем…
Танец кончился. По чьей-то инициативе возник хоровод. Аарне не любил глупо топтаться, взявшись за руки. Он подсел к Корнелю и к Андо. Корнель сидел спокойно с немного усталой улыбкой на лице.
— Ну как, ребята?
— А я получил сегодня по алгебре пять, — в шутку похвастался Аарне.
— Вот так чудо! Я не верю…
— А вы поверьте, я теперь занимаюсь!
— Не верю, — засмеялся Корнель.
— Когда вы поверите?
— Тогда, когда вы окончите школу.
— Ах так… — Аарне подцепил вилкой кубик маринованной тыквы. — Так вы не верите, что я окончу?
— Не совсем…
— Заключим пари!
— Ладно, ладно, — отмахнулся Корнель. — Нашли о чем спорить… Каждый ученик должен закончить школу без всяких пари. Что вы собираетесь делать дальше?
— Еще точно не знаю.
— А вы, Андо?
— И я не знаю…
— Литература, разумеется?
— Нет, если вообще буду учиться дальше, то только химия.
— Химия?
— Да, органическая.
Корнель не мог этого понять:
— Вы и химия? Откуда это у вас?
— Химия — наука будущего.
— Только поэтому?
Аарне не слышал продолжения разговора. Он увидел, что Эда танцует с Тийтом. У Тийта была великолепная осанка, и он был уверен в себе. Он что-то говорил. В какой-то момент Аарне поймал взгляд Эды, но только на мгновение. Этот взгляд не успел ничего сказать. Аарне старался не глядеть в ту сторону.
— Как вы думаете, какими будут они, скажем… через десять лет? — спросил он, повернувшись к Корнелю.
— Я думаю, что они будут хорошими людьми, — сказал Корнель и хлебнул бледного морса.
— А у кого из них будет свой дом?
— Думаю, что и у тебя он будет, — уколол его Андо.
— Нет, я не умею беречь деньги… А у тебя зато будет машина.
— Не знаю… Впрочем, я не имею ничего против… Ты, разумеется, видишь в этом лишь клеймо обывателя? Не так ли?
Аарне немного помолчал.
— Я хотел бы машину только для того, чтоб… уехать. Иногда так хочется уехать. Только на один день… А ты, Андо, хочешь стать материально обеспеченным сверхчеловеком…
«Еще в детстве я мечтал перенестись куда-то далеко», — так, кажется, сказано у «Швейка», — уколол его Андо, встал и вышел из зала. Корнель, глядя ему вслед, спросил:
— Обиделся? Надо же было вам так сказать…
— Я не терплю…
— Чего?
— Эх! — Аарне махнул рукой. — Я не могу объяснить… Понимаете, так вот и рождается это «розовое мещанство»!..
Корнель усмехнулся.
— Отчего вы сегодня такой сердитый?
Аарне встал, допил морс и пригласил Эду.
— … Что Тийт говорил?
— Ах, глупости…
— Что?
— Он… сердится на тебя.
Аарне захотелось драться. Все равно с кем. Бежала лента магнитофона:
И вновь я ухожу, хотя и жаль мне очень
Того, что оставляю у тебя…