Майя засмеялась:
— Может быть… У нас очень порядочная семья, как говорит папа.
— Кто твой отец?
— Как это — кто?
— Ну, кем он работает? — пояснил Аарне.
— Главным бухгалтером. Какое-то учреждение с длинным названием, какое-то «Вторпромглавсырье»… А твой отец?
— Умер.
— Гм… А мама?
— Колхозница. Примитивно, не так ли?
Аарне сжал кулаки.
Майя молча покачала головой и вдруг сказала:
— Вот мы и дома.
— Уже?
Аарне огляделся и только теперь заметил, что они стоят перед ее домом. Густой туман изменял все силуэты, и белые дома с мансардами казались совершенно одинаковыми.
— У вас красивый дом, Майя… Ты любишь его?
— Конечно, — удивилась девушка. — Зачем ты спрашиваешь об этом?
— Просто так… Если бы мне предложили индивидуальный дом и коммунальный, я бы выбрал последнее.
— А я первое, — сказала девушка. — Чем тебе не нравится такой красивый маленький домик?
Аарне не смог объяснить. Вместо ответа он спросил:
— Майя, а ты можешь сказать, почему тебе нравятся эти маленькие дома?
Девушка вертела перчатку.
— Могу. Вернее, здесь и объяснять-то нечего… Знаешь, когда приходишь сюда вечером, или ночью, или утром, все равно когда, то чувствуешь, что приходишь домой. А эти большие дома, там… там хлопают входными дверьми, кто-то шумит над головой, соседи варят щи… Когда выйдешь из дверей, на лестнице глазеют на тебя всякие типы… Ну, может, хватит?
— Откуда ты это знаешь?
— Представляю. Или ты не согласен?
Аарне молчал. Кругом было тихо, с деревьев падали на дорогу капли. Вдали блестел темный асфальт.
— Почему ты не отвечаешь? — не унималась Майя.
— Почему! — взорвался Аарне. — Иногда по вечерам я иду на окраину. В центре горят огни, а там — тишина. Темнота. А времени всего лишь половина десятого. Заборы, таблички: «Осторожно, злая собака». Пустые улицы… Иногда завоет на луну собака, и это все.
Майя слушала его, широко раскрыв глаза.
Аарне смутился:
— Ты обиделась, дорогая?
— Нет, только мне кажется, что ты не имеешь права ругать этих людей. Разве они виноваты в том, что любят тишину? Откуда ты знаешь, что они плохие? У тебя ведь нет такого дома.
В ее голосе прозвучали чуждые нотки.
— У меня его нет. Ты права.
— Ты мстишь тем, у кого есть дома?
— Да.
— За что, Аарне?
Опять ему не хватило слов.
— Когда мы увидимся?
— Когда хочешь.
— Завтра?
— Хорошо.
Аарне хотел обнять Майю, но она отстранилась, прошептав:
— Т-с-с… Могут из окна увидеть…
Затем стукнула калитка, залаяла сонная собака, щелкнул замок. Аарне постоял немного, как бы сожалея о чем-то. О чем? И пошел домой.
У ворот тети Иды он по привычке посмотрел на часы.
Половина первого.
Неужели этот туманный вечер продолжался так долго?
Аарне колебался. Несколько раз он протягивал руку, чтобы взять ключ, и тотчас отдергивал ее, опасаясь найти пустое место. Наконец он все-таки решился.
Ключ был на месте.
Аарне открыл дверь, вошел в переднюю… и столкнулся лицом к лицу с тетей Идой. Она стояла в ночной рубашке и тяжело дышала. Она была очень взволнована. В комнате за ее спиной жужжала по-английски какая-то коротковолновая станция.
— Проходи, — сказала тетя Ида. — У нас будет длинный и невеселый разговор.
Ночь
ЭТА НОЧЬ БЫЛА ПОХОЖА НА СОН СКВОЗЬ СЛЕЗЫ. Тетя устроилась на диване, закутала ноги одеялом и вытерла глаза. Ее лицо застыло, как бы говоря: «нам, кажется, больше не о чем разговаривать», и тем не менее оно светилось надеждой. Наконец она заговорила. Слова, очевидно, были продуманы заранее.
— Аарне, я не хочу винить во всем тебя. В конце концов, ты не виноват, что тебя не приучили к порядку… Мать тебя избаловала своей любовью. Ты не умеешь ценить это. Да… — она перешла на несколько официальный тон. — Я не говорю, что я сама ни в чем не виновата. Я должна была бы больше требовать. Пока еще было не поздно. Ладно. Все проходит. Я знаю, и я была молодой. Так-то. Если бы ты относился ко мне иначе, я, пожалуй, поняла бы тебя. Не всегда же мне было шестьдесят один…
О своей молодости тетя Ида всегда говорила с грустным сожалением. Казалось, она и сама не верит сказанному и только пытается заставить себя в это поверить. Она выпрямилась и улыбнулась. Аарне почувствовал, что первое сражение позади. Воспоминания обезоруживали тетю. Она расчувствовалась. И это было ее самой большой ошибкой.
— Иди сюда, поговорим…
Аарне сел в кресло. Тетя Ида надеялась, что он сядет рядом с нею, и поэтому дистанция несколько смутила ее. Но она взяла себя в руки и устремилась в страну своей юности, как пчела устремляется к цветку.
— Помнится, я ходила в последний класс гимназии. На улице Широкой, теперь это, кажется, улица Мичурина, мне всегда попадался навстречу молодой человек. И вдруг он стал смотреть на меня. Каждое утро смотрел. И еще как. Я была хорошенькой, Аарне, да и сейчас я еще ничего, у меня высокие скулы — признак чистокровных эстонцев. Да, тот молодой человек смотрел на меня… И я стала ходить в школу по другой улице.
— Это ты и хотела рассказать мне? — спросил Аарне.
— Да.
— Зачем?
Тетя улыбнулась.
— Я хотела рассказать тебе о любви…
— Непонятно, зачем сейчас, ночью, рассказывать мне о любви? К тому же…
Тетя Ида постепенно приходила в себя.
— У тебя еще хватает наглости…
Аарне встал.
— Скажи, пожалуйста, что я сделал, что? К чему весь этот разговор?
— К чему? Тысячу раз тебе говорила, что во всем должен быть порядок. Но говорить тебе — все равно что говорить стенке. Да-да… Твоя мать доверила мне тебя, я отвечаю за тебя. Не дай бог что-нибудь случится — кто будет отвечать? Ты сам-то хоть понимаешь, что делаешь?
— Нет.
— Ночи напролет ты где-то шатаешься. Позавчера тебя видели в кино… с девицей. Не собираешься ли ты жениться?
— Пожалуйста…
— Ах, не нравится? Кто же она тогда тебе? Распутная девка?
Тетя заговорила другим тоном. Казалось, это уже совершенно другой человек. Перед Аарне стояла женщина, полная ненависти и ревности.
Аарне подошел к ней. Во всей комнате он видел только одно — лицо тети Иды. Тетя, ничего не замечая, продолжала:
— Чего тебе не хватает? — В ее словах слышалась боль. — Разве о тебе не заботятся, не любят? Ты ищешь нежности и любви неизвестно у кого!
Аарне не слушал ее. Он закричал, с ужасом сознавая свою внутреннюю несдержанность:
— Кто — девка? Кто?
Тетя пыталась взять себя в руки. Она должна победить. Аарне стоял перед ней и судорожно сжимал массивную спинку стула.
— Что ты в этом понимаешь? Что? И ты, ты говоришь — девка? Как ты смеешь…
И вдруг тетя Ида обрела силу. Она сжала губы в бледно-розовую полоску — это было похоже на улыбку — и сказала:
— Детям море всегда по колено. В твои годы это естественно. Я это знаю… Ты не первый. И нет ничего удивительного в этой твоей страсти, Аарнеке!
— Нет, тетя. Тебе море никогда не было по колено! Ведь не было? Чего ж ты говоришь? Чего?
Тетя Ида почувствовала слабость. Продолжать игру не хватало сил. Аарне отвернулся. Ему захотелось распахнуть окно. Окна были заклеены…
В углу, на диване, старая женщина плакала, как ребенок. Аарне стоял и удивлялся, что не испытывает к ней никакой жалости. Какой гнетущей была вся эта история в старом доме среди ночи… «Как мелодрама, — подумал Аарне и чуть не усмехнулся, но тут же испугался. — Неужели я такой бессердечный?» Ему стало неловко. Все происшедшее показалось ему слишком безобразным. Он подошел к тете.
— Ладно, я прошу прощения…
На цветастом ковре смешно и жалко валялось вязание. Руки у тети дрожали.
— Ну, я больше не буду. Сам не понимаю, как все получилось. Я просто не владел собою…
Тетя плакала.
Аарне почувствовал, что эта старая женщина чем-то близка ему; многое из его детства было связано с ней. Она еще близка ему… Надолго ли?
Наконец тетя повернула к Аарне свое мокрое лицо:
— Если бы я знала это, когда мы играли вместе… Если бы… я это… знала, когда показывала тебе луну… Если бы я это знала…
«Ну и что же? — подумал Аарне. — Если бы мы знали, мы перестали бы играть… Если бы мы знали, мы были бы сейчас спокойны…»
У Аарне не было никакого желания понять тетю. «Если бы я знала…» Вот как… Если бы я знала, что будет трудно. Он думал совсем о другом, когда сказал:
— Ну, пожалуйста, прости меня, поверь мне…
Он повторил это несколько раз. Стрелки показывали половину второго.
Наконец тетя согласилась помириться. Она еще долго говорила. Что именно, Аарне так и не смог потом припомнить. Он пожал ее тонкие, шершавые пальцы, еще раз пообещав, что он «больше не будет» и забрался в постель, совершенно не представляя, чего он больше не будет.
Было уже три часа, когда тетя Ида потушила свет. В темноте она долго сморкалась и беспокойно ворочалась.
Не шел сон и к Аарне. Вечер был слишком наполнен переживаниями. Он был длинным, как год. Последние впечатления набегали на предыдущие и заслоняли их. Но поцелуй не забывался.
В голове все перепуталось: радость и стыд, счастье и обида. Аарне думал о том, что он вел себя, как истерик. Шестидесятилетней женщине не изменить своих взглядов и понятий даже тогда, когда восемнадцатилетний мальчишка будет ей доказывать свои принципы, крича и брызгая в лицо слюной.
Трудно мириться с этим. Говорят, нужно научиться терпеть. Но во имя чего? Только для того, чтобы не быть выброшенным на улицу? Или он еще не сумел уяснить себе, во имя чего нужно страдать?
И еще он знал, что этот вечер — начало бесконечного ряда скандалов.
Что делать?
По потолку скользили тени от огней проезжавших машин. Тикали часы.
Уйти некуда. Помощи ждать тоже неоткуда. Значит, остается надеяться на себя!..
Тетя Ида бормотала что-то во сне. Аарне подумал: «Она сделает меня эгоистом».