О времени, о товарищах, о себе — страница 41 из 69

С советской стороны в переговорах участвовали трое — Тевосян, Григорович и я.

Доктор Шу, имевший большой опыт в ведении переговоров, сразу же взял быка за рога.

— Тот ребёнок, который родился пять лет тому назад, сегодня должен умереть. Мы прибыли в Москву с поручением договориться о ликвидации нашего соглашения.

После этой тирады о ребёнке Тевосян как-то замялся. — А на основании чего вы всё-таки пришли к необходимости порвать соглашение?

— Видите ли, — начал доктор Шу, — когда подписывался договор, мы рассчитывали на получение солидных заказов, но этого не получилось.

— Можно вопрос о заказах обсудить. Мы могли бы предложить вам новые, солидные заказы.

Шу замолчал.

«Неужели они все же хотят с нас за техническую помощь сорвать ещё что-то? — подумал я. — Мы и так платим много».

— Договор был заключён пять лет назад в долларах, как вы знаете, — снова начал Шу, — тогда курс доллара был в два раза выше. Сейчас доллар упал.

— Что же, вы хотите получить какую-то компенсацию? У вас есть какие-то конкретные предложения?

— Нет, у меня предложений нет, — устало и как-то безразлично ответил Шу.

— Может быть, тогда подумаете и этот вопрос мы обсудим завтра, если, конечно, вы готовы будете к такому обсуждению.

— Ну что же, можно переговоры на сегодня прервать и встретиться завтра, если вы этого желаете, — сказал Шу.

Мы распрощались и проводили представителей Круппа.

— Всё-таки, по-видимому, у них нет твёрдого намерения разрывать соглашение. Они просто хотят оказать на нас давление, — сказал Тевосян, когда немцы ушли. — Завтра они, вероятно, дадут какие-то предложения. Придётся, вероятно, пойти на некоторую компенсацию в связи с падением доллара. Хотя для этого и нет оснований. Валюты всех стран мира упали. По новым заказам легче будет договориться. Нам сейчас так много всего требуется. Никак не можем сами со всем справиться. Можно будет обсудить, что они могли бы взять на себя, но я не представляю, с кем можно было бы вести переговоры на эту тему. Доктор Эмке в состоянии обсуждать такие вопросы?

— Думаю, что нет. У него совсем другая область. Непосредственно вопросами производства он на заводе не занимается.

Наутро новая встреча. Только сели за стол, Шу вновь повторил своё предложение о необходимости прекратить действие соглашения.

— Непреодолимые силы вынуждают нас это сделать, — сказал он. И, как бы поясняя, добавил: — Раньше нити из Берлина шли в Москву, теперь они расходятся по другим центрам. Это типичный случай форс-мажора. Давайте разойдёмся по-хорошему, — предложил он.

— Но какие же вы выдвигаете формальные причины для разрыва соглашения? — задал вопрос Тевосян.

— Фактические я вам изложил, а формальные, если вы дело передадите в арбитраж, мы найдём. Сейчас я не намерен обсуждать это. И для заключения соглашения и для его разрыва всегда можно найти основания, — добавил Шу.

Да, видимо, сохранить соглашение не удастся. Нити разрывались. Мы холодно распрощались. Доктор Шу и доктор Эмке на следующий день выехали в Германию.

Через день выехал и я. Надо было ликвидировать все свои дела в Эссене.

В Берлине

Но на этом моя деятельность в Германии не прекратилась. Меня задержали в Берлине. Необходимо было временно исполнять обязанности уполномоченного Наркомтяжпрома по Германии. В эти годы из-за обилия заказов, размещённых на немецких заводах и большого количества разного рода соглашений о технической помощи, потребовалось организовать представительство для руководства всей этой сложной деятельностью.

В августе я перебрался в Берлин. В Берлине у Советского Союза было несколько своих домов, в том числе дом на Гайсбергштрассе. Там я и поселился.

Условия жизни и работы все усложнялись. Власти стали чинить разного рода препятствия, а штурмовики создавали многочисленные конфликты. Объём заказов стал сокращаться, хотя многие фирмы и хотели сохранить установившиеся торговые связи.

Переговоры о заключении нового торгового соглашения затягивались. Они велись в Москве, и нам, находящимся в Берлине, не были известны все перипетии.

Огромный аппарат торгового представительства фактически бездействовал. У приёмщиков не было работы. Старых заказов оставалось мало, новые не поступали. Многие сотрудники стали собираться домой. Разговоров о доме, Москве и её жизни стало больше. В это время на экранах Советского Союза появился новый фильм «Чапаев». Восторженные отзывы о фильме мы не только читали в газетах, но и слышали от приезжавших из Москвы в Берлин. Все горели желанием посмотреть его.

А у нас, работников торгпредства, была ещё одна причина желать поскорее увидеть этот фильм. Дело в том, что Анка-пулемётчица (Мария Попова) в это время работала в Германии в Торговом представительстве, и мы все её хорошо знали. Экземпляр фильма направляли через Берлин в Париж для показа сотрудникам посольства. Мы упросили задержать его до утра и всю ночь смотрели. Мы его прокрутили много раз. Слетела вся усталость, и мы вновь переживали героическое время гражданской войны.

Земляки

В декабре в Берлин прибыла группа директоров советских заводов, которая возвращалась из Англии с выставки промышленного оборудования. Среди них был Борис Львович Ванников, в то время директор Тульского оружейного завода. Он зашёл ко мне и попросил оказать ему содействие в посещении некоторых заводов Германии.

Закончив разговор, я предложил Ванникову пойти перекусить. Время было обеденное, а в здании Торгового представительства была столовая для сотрудников. Мы все обедали здесь каждый день, кроме воскресений. По воскресеньям она закрывалась, и нам приходилось обедать в немецких ресторанчиках. Несмотря на длительное пребывание в Германии, мы никак не могли привыкнуть к немецкой кухне. В особенности к отсутствию хлеба и к жидким бульончикам, приготовляемым из кубиков, поставляемых фирмой Магги.

В столовой Торгпредства была русская кухня, а на столах всегда стояли большие стопки нарезанного хлеба.

Мы заняли с Ванниковым столик и заказали обед. В это время мимо проходил Левон Шаумян, сын Степана Шаумяна, одного из двадцати шести бакинских комиссаров. Левон в эти дни также находился в командировке и Берлине.

— Здравствуйте, земляки, — протягивая руку, приветствовал нас Шаумян.

— Ну, мы-то с тобой земляки, а он какой же земляк? — сказал Ванников, кивая в мою сторону.

— Тоже наш, бакинец, — сказал Шаумян.

— Ты разве бакинец? — спросил меня Ванников.

— Да, конечно.

— Долго там прожил?

— Семнадцать лет.

— А когда выехал из Баку?

— В 1921 году.

— В 1919 году в партии был?

— Да.

Шаумян уже пообедал и подсел к нашему столику, внимательно слушая наш разговор с Ванниковым.

— А в какой же организации ты состоял?

— В ячейке союза металлистов.

Ванников положил ложку, посмотрел на меня и вдруг резко бросил:

— Ну знаешь, я сам в этой же ячейке состоял, и у нас таких не было.

— А я секретарём ячейки был и тоже не знаю такого члена организации.

Мы оба отодвинули тарелки.

Вот так история!

Встретились двое из одной и той же подпольной организации. В организации было тогда всего четырнадцать членов ячейки, и один не знает другого! Что же это такое?

— Ну, скажи, а кто тогда был секретарём райкома? — вдруг задал мне новый вопрос Ванников.

— Ваня, — ответил я и в свою очередь спросил: — А как его фамилия?

— Тевосян. Теперь об этом можно сказать.

Тут только я заметил, что Шаумян смеётся. Он нас обоих хорошо знал по Баку. И, все ещё смеясь, спросил:

— Ну разобрались теперь?

Я стал вспоминать. Действительно, в организации был один чем-то напоминающий Ванникова. И наконец, в памяти встал энергичный молодой мастеровой с доков. Ванников в то время работал на ремонте судов. В нашей партийной организации он состоял недолго — перешёл в другую.

И вот встреча в Берлине. Через пятнадцать лет.

Обед у нас прошёл в воспоминаниях. А вечером мы опять были вместе. Он, оказывается, остановился в том же самом доме на Гайсбергштрассе, где жил и я. Спать легли часов в двенадцать.

Кого убили?

Поздно ночью меня разбудил сильный стук в дверь.

— Wer ist da? — спросил я спросонья по-немецки.

— Открой, это я, Ванников.

Он был сильно возбуждён.

— Кто там?

— Я только что говорил с Москвой. Звонил жене. Только успела она мне сказать, что в Ленинграде убили секретаря, как связь с Москвой прервали. Вторично я соединиться не смог.

— Кого же убили? Сталина или Кирова?

Ванников сел на кровать.

— У тебя есть какие-нибудь возможности связаться с Москвой?

— Откуда же у меня эти возможности? Они такие же, как и у тебя?

— Пойдём разбудим Арутюнова, — предложил Ванников.

Арутюнов, один из директоров, прибывших в Берлин из Англии, был ошарашен сообщением, как и мы.

Стрелки на часах показывали уже около пяти часов утра. Примерно через час выйдут газеты. Можно будет хоть узнать, что случилось — кто убит?

В начале седьмого вышли из дома. Было ещё темно. Прошли втроём в сторону Цоо[101].

По вот наконец первые газетчики. Они пронзительно кричат. На первой странице крупными буквами напечатано — в Ленинграде убит секретарь областного комитета партии Киров.

Мы остановились как вкопанные.

— Что ещё пишет газета?

— Больше ничего нет.

— Не может быть! — буквально взревел Арутюнов.

— Может быть, на других страницах что-нибудь есть?

Мы сели на скамью в саду зоопарка, и я стал шарить глазами по листам газеты, но, кроме этого короткого сообщения, ничего не мог найти.

— Я пойду ещё газет принесу, — сказал Арутюнов. — Может быть, в других есть что-нибудь.

Зашли на вокзал Цоо. И я купил все вышедшие в то утро газеты. Но во всех было только лаконичное сообщение об убийстве и никаких комментариев.