— Что же случилось? — спрашивали мы друг друга. — Кто убил Кирова? У кого поднялась рука на любимца партии?
На этот вопрос мы не могли даже предположительно ответить. Нами овладела какая-то смутная тревога.
В ночь под Новый год
В Торговом представительстве в Берлине был установлен такой порядок: в воскресенье один из сотрудников назначался ответственным дежурным. Он должен был разрешать различные вопросы, не терпящие отлагательства, принимать необходимые меры по телеграммам или обращениям, поступающим в Торгпредство.
… Несмотря на сложную обстановку, многие сотрудники решили все же встретить Новый год празднично. Один из них, назначенный ответственным дежурным, приуныл. Он собирался в своей компании встречать Новый год, а тут совсем некстати его на первое января назначили дежурным. Он обратился ко мне:
— Я готов за вас два воскресенья отдежурить, только замените меня первого января. Ведь вы все равно, как мне сказали, не собираетесь встречать Новый год.
Моя семья находилась в Москве, а в Берлине среди работников Торгпредства знакомых у меня было немного. И поэтому предложение о дежурстве меня даже обрадовало. Я не только не собирался встречать Новый год, но даже не знал, как мне поступить. Лечь в постель ещё до 12 часов — нарушать давнюю традицию, а встречать Новый год одному — ещё более дико.
Рабочий день 31 декабря закончился раньше обычного.
Меня, как ответственного дежурного, предупредили, что в новогоднюю ночь не исключены нацистские провокации. Надо быть готовым к этому.
Вот и последний сотрудник ушёл из Торгпредства. Огромное здание опустело. Внизу, у парадной входной двери остался один только сторож — старик немец с собакой-овчаркой.
Дежурный обычно располагался в комнате на третьем этаже, где хранились все торговые секреты. Вместе со мной дежурными были оставлены инженер Горбунков и один из сотрудников Торгпредства.
В то время я брал уроки немецкого языка, и учительница усиленно рекомендовала мне читать немецких классиков. На дежурство я взял с собой томик Шиллера, решил в оригинале прочитать его «Разбойников».
Часов в десять вечера ко мне обратился Горбунков:
— Вы не возражаете, если я прилягу, вчерашнюю ночь я плохо спал. Что-то ко сну клонит.
— Ложитесь, я буду читать.
Горбунков снял туфли, вытянулся на диване, и через несколько минут я уже слышал его лёгкий, спокойный храп.
В соседней комнате находился третий дежурный, до меня доносилось его тихое, вполголоса, пение:
Трансвааль, Трансвааль, земля моя.
Ты вся горишь в огне.
Читать я устал, отложил книгу и зашёл к нему.
— Чего это вы о Трансваале запели?
— Как только вспомню об отце, так и начинаю петь эту песню, — отрываясь от бумаг, ответил он.
— Но какая же связь между вашим отцом и Трансваалем? Откуда у вас отец родом-то?
— Мы-то нижегородские. И отец, и я из Нижнего. Отец-то у меня в молодости воевал с англичанами, когда буры поднялись против них. Бросил все хозяйство и уехал тогда в Африку. Крюгер медаль ему дал, после войны-то и пенсию они ему установили. Вплоть до самой смерти он её получал, до 1926 года.
На меня смотрели восторженные глаза рассказчика. Он гордился своим отцом и, заканчивая рассказ, глубоко вздохнул:
— Ну, а мне вот бумагами приходится заниматься. У меня со слухом осложнение — почти ничего не слышу.
Я вышел из комнаты и снова стал читать «Разбойников».
Было тихо. И вдруг задребезжал звонок сигнализации и замигали красные лампочки. Тревога!
«Ну, кажется, начинается», — мелькнула мысль. Я вскочил, опустил перед дверью железные жалюзи и бросился будить Горбункова. Он спросонья ничего не мог понять, но, увидев мигающие красные лампочки, сообразил и стал быстро надевать туфли.
Я поднял трубку телефона, ведущего к сторожу у дверей.
Знакомый голос спокойно спросил:
— Was wünschen Sie?[102]
— Вероятно, где-то лезут: сигнализация пришла в действие.
— Сейчас иду к вам, с собакой.
Старик сторож поднялся к нам. Собака вела себя спокойно.
— Нигде ничего подозрительного нет — я обошёл все этажи.
— Но вы сами слышите и видите, что сигнализация действует.
— Пройду ещё раз везде. Но ведь собака почувствовала бы.
«Что же происходит? — подумал я. — Сигнализация начинает действовать только тогда, когда где-то разорвана цепь. Ну, а если перегорит пробка? Это и есть разрыв электрической цепи!»
Я полез к ящику, где находились предохранители, и заменил перегоревшую пробку — трезвон и мигание лампочек прекратилось. Причиной тревоги действительно оказалась перегоревшая пробка. Все успокоились, но читать больше я не мог.
Главные трудности у нас позади
Новогодний номер «Правды» открывался цитатой Сталина:
«Лозунг «Техника в период реконструкции решает все» имеет в виду не голую технику, а технику во главе с людьми, овладевшими техникой. Только такое понимание этого лозунга является правильным. И поскольку мы уже научились ценить технику, пора заявить прямо, что главное теперь — в людях, овладевших техникой».
А в передовой статье подводились итоги прошедшего 1934 года.
«Простая вещь. С одной стороны, на рубеже 1935 года, через 5 лет после начала кризиса, промышленное производство капиталистического мира на одну треть ниже уровня, существовавшего до кризиса, а в важнейших странах находится на более низком уровне, чем до войны.
С другой стороны, за один год выплавка чугуна в Советском Союзе выросла на 45 процентов, а по сравнению с довоенным уровнем продукция социалистической промышленности выросла в несколько раз.
… Яркими огнями горят наши достижения за 1934 год. Его справедливо называют у нас годом рекордов.
Блистательная эпопея спасения челюскинцев и поход «Литке», захватывающие, как сказка, «подвиги Эпрона и мировые рекорды в авиации».
… Главные трудности уже позади.
Само слово «трудности» начинает все реже встречаться в лексиконе наших хозяйственников. Трудности ещё есть, они ещё будут. Но это уже такие трудности, которые ничего не стоят по сравнению с теми, что нам пришлось преодолеть.
«Мы выиграли самое дорогое — время и создали самое ценное в хозяйстве — кадры» (Сталин). И мы можем смело рассчитывать на дальнейший ещё более бурный рост всего хозяйства».
Читая эти строки, страстно хотелось скорее вернуться домой и использовать все те знания, которые были приобретены за годы пребывания в Германии.
Мы и они
… После всех треволнений дня, пересечения границ с их бесчисленными проверками паспортов и таможенным контролем, когда наконец все осталось позади и поезд спокойно двигался по территории Белоруссии, можно отдохнуть. Больше не будет никаких контролей и проверок.
Поздно, пора ложиться спать, но нахлынувшие воспоминания отгоняют сон.
Почему-то вспомнил совещание в Колонном зале Дома союзов. Оно проходило лет, вероятно, семь-восемь назад под девизом «Борьба двух миров». На совещании присутствовало много учёных. Академик Иоффе выступал тогда с докладом и говорил о городах будущего. Он говорил о той роли, которую играет в развитии цивилизации человечества энергия.
Иоффе перечислял все возможные источники энергии, объяснял, сколько энергии растрачивается зря, и рисовал перед слушателями рационально построенные города будущего, где все обдумано, рассчитано и ничего не будет производиться и расходоваться напрасно.
Много было и других докладов, посвящённых использованию достижений науки и техники. Радужные перспективы открывались перед нашей страной, вместе с тем выступавшие отмечали застой в капиталистических странах, загнивание капиталистического общества от самой вершины и до основания.
Тогда меня волновали яркие картины будущего нашей страны, но картины, изображающие западный мир, цивилизованную Европу, мне трудно было представить, они были для меня слишком абстрактны. Я никогда не был за границей.
И вот теперь я вдосталь на это насмотрелся. Познакомился с Европой не по рассказам других.
Как же велико различие между двумя мирами!
Мы и они.
Там, на Западе, они зашли в тупик, из которого, казалось, нет никакого выхода.
Они развили производство, создают хорошие машины, инструменты, изготовляют прекрасные ткани. Их магазины наполнены изящной обувью, красивыми платьями и костюмами. У них много всего, и они многое могут производить — добротно и дёшево. Они создали замечательные заводы, и над проблемами науки и техники в хорошо организованных лабораториях и институтах у них работают специалисты высокой квалификации. Они умеют решать задачи, связанные с производством. Но не могут решить проблему распределения того, что производят. И поэтому они ищут путей к сокращению производства, уничтожают то, что добыто, сделано, выращено.
Мне казалось, что выйти из этого кризиса они не смогут. Их мир идёт к катастрофе. Они уже близки к пропасти.
Гитлер развил бурную деятельность, но он зовёт не вперёд.
«Мы начинаем историю там, где она остановилась шестьсот лет тому назад», — вот что он говорил на митингах. Об этом же писал и в своей книге «Майн Кампф». — Уйти назад. Шестьсот лет назад — это средневековье.
Ещё вчера, когда мы стояли на какой-то небольшой станции перед Минском, я видел на дверях лавчонки написанную мелом фразу: «Карасину нет и не извесна…»
У нас трудности тоже, но совершенно другого рода. Нам нужно много всего. Двадцать лет тому назад в нашей семье никто не имел двух смен белья, мы ели из одного блюда деревянными ложками, мы не могли купить чулки или носки — их вязала мать. Так жило большинство. Многие предметы первой необходимости были недоступны для большинства и являлись привилегией лишь немногих.
Теперь мы все хотим это иметь. Мы хотим создать в стране такие условия, чтобы все, а не избранные могли хорошо питаться, одеваться, жить в хороших домах.