Нет, мы их обязательно догоним и… перегоним.
А механик цеха, когда мы осматривали печь, стал разворачивать что-то завёрнутое в старую газету.
— Вот ещё хочу вам показать, похвастаться.
В его руках была новая фреза. Тогда такие фрезы только что стали изготовляться Московским заводом «Фрезер», но их выпускалось мало и достать нашему заводу было практически невозможно (они шли на машиностроительные заводы).
— Ремонтные цеха могут пока обойтись и без такого инструмента, — отвечали нам на просьбы о фрезах.
— Сами сделали. В ноги никому кланяться не будем. Не хуже, чем завод «Фрезер» делает, — продолжал говорить механик.
В глазах его и улыбающемся лице можно было, как на страницах книги, читать все чувства — и радость удачи, и удовлетворение результатами решения поставленной задачи, и гордость.
— Мы их там, на Западе, обязательно догоним.
Только подумать, какими исполинскими шагами мы идём вперёд! Ведь когда включили первые электропечи и из них полетел сноп искр, капли жидкого шлака и металла, раздался рёв гигантских вольтовых дуг, а пламя слепило глаза и казалось, что в печь упал кусок солнца, — двое рабочих из пусковой бригады в страхе прыгнули с площадки прямо вниз. Они были так напуганы, что не могли работать, у них из рук вываливался рабочий инструмент. Прошло всего три года — и вот они же уверенно управляют печью.
Но это были чужие печи — мы ещё не умели изготовлять своих. А вот теперь сами и печи делаем. Теперь нас не испугаешь и не остановишь тем, что нет инструмента. Нет — так сами сделаем, каким бы сложным он ни был.
Вспомнил старую шутку:
«Ты часы починить сможешь?»
«Смогу. Вот если бы только было где топорищем развернуться».
Зачастую мы обходились только тем, что было доступно. Не хватало самого необходимого. Нередко приходилось «развёртываться топорищем» там, где нужен был специальный сложный инструмент. «Голь на выдумки хитра». Мы искали выход и находили его.
Рассматривая фрезу, я вспомнил проспект одной из немецких фирм, изготовлявших инструмент. На первой странице проспекта, отпечатанного на русском языке, стояло: «Догнать и перегнать Америку вы можете, пользуясь нашим инструментом».
Нет, мы догоним всех вас, пользуясь своим инструментом. Вот только бы нам не мешали! Как трудно быстро двигаться вперёд, держа в одной руке винтовку, а в другой — штурвал.
Ну ничего, выдержим!
Челябинский Архимед
Производительность реконструированной печи увеличилась вдвое. Но мы искали все новые возможности улучшения производства.
Кто-то вполне резонно заметил:
— У нас печи стоят очень низко, поэтому длина электродов очень велика, отсюда повышенный расход электроэнергии, а кроме того, электроды часто ломаются. Вот если бы можно было приподнять печи.
— Да как вы это сделаете? Вот кабы да во рту росли грибы.
Разговор происходил в цехе в присутствии бригадира по такелажным работам Муржина. Муржин был известным в Челябинске мастером своего дела. «Малограмотный человек с головой Архимеда» — так мне представили его в первые дни моего появления на заводе. Муржин всегда неожиданно оказывался там, где требовалось произвести какие-то особой важности такелажные работы. Нужно было убрать старую заводскую трубу — приглашали Муржина. Он внимательно осматривал трубу, расположенные рядом строения, тщательно все вымерял и потом спрашивал: «Ну вот, если я трубу сюда положу — вы довольны будете?» — и он аккуратно клал трубу точно на указанное место.
Сходил где-либо на станции или на заводской территории тяжелогружёный железнодорожный вагон — опять приглашали Муржина. Он внимательно осматривал поле деятельности, как военачальник, выбирал позиции для установки лебёдок, блоков, и легко, без напряжения члены его бригады ставили вагон на рельсы.
Весной 1936 года около электростанции на реке Миас образовался ледяной затор. Решили лёд взорвать и вызвали команду подрывников. Но взрыв провели не совсем удачно — сорвали одну из створок шлюза. Её необходимо было быстро поставить на место.
Дирекция электростанции пришла к нам на завод в полном составе.
— Пришли к вам челом бить. Отпустите на два дня Муржина. Воды для котлов не хватает. Вас же подведём, если сократим подачу электроэнергии.
Мы были встревожены и, конечно, Муржина отпустили.
На следующий день я встретил Муржина, деловито шагающего по берегу реки Миас. Он своим глазом-ватерпасом уже определял, где ему укрепить лебёдки и расставить блоки-полиспасты.
— Ну, как дела, Муржин, скоро все на место поставите? — спросил я его, здороваясь. — За два-то дня управитесь?
— А что здесь два-то дня делать? К обеду все на месте стоять будет.
Вот и теперь Муржин подошёл ко мне и спросил:
— А почему бы печи не поднять?
— Останавливать надо, а сколько мы потеряем металла за время остановки, вы знаете?
— А зачем останавливать?
— Как — зачем? А как же их поднимать? Нельзя же одновременно и металл в печах плавить и сами печи поднимать?
— А почему нельзя? — донимал меня Муржин.
Я знал его способности решать сложные задачи и недоумевал. Неужели он возьмётся поднимать действующие лечи!
Как будто читая мои мысли, Муржин сказал:
— Доверьте, не ошибётесь. Мы вам работать не помешаем.
Обсудив возможность проведения сложной и смелой операции по подъёму печей на ходу, мы решили пойти на этот эксперимент.
Тремя большими домкратами Муржин стал осторожно поднимать печь. Делал он это в то время, когда работа производилась на верхней площадке и внизу никого не было. При выпуске металла из печи, когда бригада собиралась внизу, Муржин убирал своих людей и прекращал работы. После того как печь была поднята, каменщики нарастили фундамент, и Муржин плавно опустил её на новое основание.
Из осторожности договорились, чтобы, прежде чем поднимать все печи, проверить результаты сначала на одной и в случае успеха произвести такую операцию на всех остальных.
Первая же неделя работы показала все преимущества печи, установленной по-новому, и мы провели такие же работы на всех остальных печах цеха.
Но всё-таки Муржин кончил плохо. Он увлёкся, стал слишком самонадеянным, полагаясь только на своё чутьё. Производить необходимые расчёты он не мог, так как не обладал необходимыми знаниями. Не имея ни опыта, ни знаний в области строительства, он взялся со своей бригадой установить на одной из строек стропила. Работу ему поручили, не проверив, в какой степени он подготовлен для выполнения таких работ. Слова Муржина были достаточным свидетельством о том, что он успешно справится.
Муржин взялся поставить стропила в невероятно короткий срок. Он спешил быстрее их установить, но но успела его бригада закрепить поднятые стропила, как сильный порыв ветра опрокинул одну из них, а за ней, как карточный домик, повалились все остальные.
Несколько человек было изувечено. Были и убитые. Муржина, как руководителя работ, привлекли к судебной ответственности. Ему было предъявлено обвинение в нарушении основных правил техники безопасности.
Я не знаю, чем закончился этот судебный процесс — меня в это время уже не было в Челябинске.
Мне было жаль Муржина — это был самородок-алмаз. Если бы только дать ему инженерное образование, огранить его, он блистал бы в технике, как бриллиант.
Позже я встретился ещё с двумя такими же яркими самородками.
Один из них работал на металлургическом заводе имени Ильича в Мариуполе. Я забыл его фамилию. Небольшого роста, худенький, ничем с виду не примечательный, с недостающим пальцем на левой руке — его оторвало при взрыве, — он был пиротехником, влюблённым в свою специальность.
В те годы, когда я его встретил, мы только что стали налаживать на заводе отливку крупных слитков весом более ста тонн. Никогда до этого ни один из заводов Советского Союза таких крупных слитков не отливал.
Для нас очень важно было разрезать вдоль первый же отлитый слиток и посмотреть его структуру. Но мы не знали, каким инструментом, на каких станках, используя какие приспособления и устройства, можно было бы провести эту трудную операцию резки.
И вот, когда мы стояли в сталелитейном цехе завода около огромного слитка и тоскливо смотрели на него, не имея возможности предложить что-то разумное и реальное, к нам подошёл этот молодой пиротехник. Он, видимо, слышал наш разговор и спросил:
— Как вам требуется расколоть слиток?
Я взглянул на этого молодого с виду парня, с давно не стриженными волосами, торчащими во все стороны из-под рваной кепки. Меня немного заинтриговало произнесённое им слово «расколоть». Термин-то какой-то необычный, не применяемый в металлургическом производстве. Он, вероятно, думает, что разрезать эту махину так же просто, как расколоть деревянное полено.
Паренёк поднялся на площадку мартеновских печей и вернулся к нам с куском мела в руке.
— Покажите, как его вам развалить-то требуется.
У меня начинало нарастать раздражение против этого молодого парня, так бесцеремонно вмешавшегося в наш разговор со своими словечками «расколоть», «развалить».
Но я видел, с каким вниманием слушал его начальник цеха, а паренёк протянул стоявшему рядом начальнику заводской лаборатории кусок мела и попросил его наметить, как требуется «расколоть» слиток.
Заведующий лабораторией прочертил белую линию по всей длине слитка и, обращаясь к нам, спросил:
— Вот так, что ли?
— Очень хорошо было бы разрезать слиток так, как вы начертили, но как это сделать?
— Ну что же, будет сделано, — сказал пиротехник.
Я не утерпел и спросил:
— Как же вы это сделаете, хотелось бы знать?
— Очень просто: пироксилиновыми шашечками взорву, вот и все.
Позже мне рассказали, что этот паренёк просто чародей какой-то. На шихтовом дворе завода находилось много огромных забракованных слитков металла, старых чугунных изложниц, крупных стальных и чугунных деталей машин, вышедших из строя и присланных сюда на переплавку. Одним словом, за многие годы здесь скопился так называемый негабаритный лом.