Газеты приводят исторические документы, связанные с прошлой деятельностью Серго, телеграммы времён гражданской войны, посылаемые им Ленину, и телеграммы Ленина Орджоникидзе.
Надежда Константиновна Крупская в очень теплом письме пишет: «Дорогой Серго. 50 лет Вам исполняется. Будет чествовать Вас завтра вся страна. Хочется и мне пожать Вам крепко руку. Не умею я говорить великоторжественных слов. Вы всего себя отдаёте великому делу строительства социализма, в этом все…»
Демьян Бедный написал стихи:
Полвека прожито. Геройский пройден путь.
В привете нелегко осилить эту тему.
Родной Серго, большой поэт когда-нибудь
Из биографии твоей создаст поэму.
… В 1936 году Серго очень много выступал на разного рода совещаниях представителей основных отраслей тяжёлой промышленности.
Каждое такое совещание оставляло глубокий след — на них поднимались основные вопросы промышленности и намечались пути их решения.
В середине 1936 года были ликвидированы коллегии наркоматов, а вместо них созданы советы при наркомах. В советы при наркомах были привлечены руководители предприятий, крупные инженеры, передовые мастера и рабочие.
29 июня, выступая на первом заседании совета при народном комиссаре тяжёлой промышленности, Серго поднял вопросы, которые являются главными вопросами нашей промышленности сегодня — через тридцать лет!
Серго говорил: «Качество наших машин до сих пор заставляет желать очень многого.
Качество, товарищи, становится одним из краеугольных вопросов нашего дальнейшего развития».
На этом же совещании он поднял вопрос о недостатках нашего планирования: «Пора нам отказаться от планирования выполнения плана по валовой продукции.
Надо планировать выполнение программы не по валовой, а по товарной — сколько готовой продукции мы выпустили для нашего населения, для нашего народного хозяйства».
Все участники совещания шумными аплодисментами горячо поддержали оба предложения Серго.
Но он их, к сожалению, не смог осуществить — смерть помешала этому.
Но не всегда все шло гладко
Как-то уже поздно вечером только что я возвратился с завода, отпустил машину и, не успев ещё снять пальто, услышал телефонный звонок. Звонили из первого цеха. Там в эти дни на одной из больших печей производили первые плавки 75%-ного ферросилиция — это было новое производство, и управлять печами было очень трудно. Звонил заместитель начальника цеха.
— Не можем с печью справиться, приезжайте. Мы за вами послали дежурную машину.
Пришлось возвращаться на завод. Когда я подошёл к зданию цеха, то у входа увидел группу рабочих, которые что-то оживлённо обсуждали. Войти в цех было невозможно. Из огромной печи, как из кратера вулкана, летели куски оплавившегося кварца, кокс и брызги жидкого металла. Закрывая полой пальто лицо, я буквально влетел на площадку печи, а с неё в будку управления печью. Там сидела бледная, со следами слез на щеках, девушка-регулировщица.
— Что случилось?
— Не знаю! Печь работала все время не очень спокойно, и нагрузка сильно колебалась, а теперь и совсем управлять нельзя.
В будку вбежали и мастер и заместитель начальника цеха. Что делать? Если выключить печь, все застынет и тогда скоро ввести её вновь в действие будет невозможно. Стекловидная масса кварца станет не электропроводной. Тогда надо будет вырубать сплавившийся кварц, а это означает остановку на несколько дней и связанные с этим потери производства.
Но думать долго тоже нельзя.
— Переходите на низкокремнистый сплав, грузите железную стружку и уберите из шихты кокс, замените его древесным углём, снизьте количество восстановителя в шихте.
Эту ночь спать не пришлось.
К утру зигзагообразная кривая нагрузки на приборах стала спокойной, проплавили все, что было загружено. После того как процесс наладился, стали разбирать причину «вулканической» деятельности печи.
В чем же дело? Неправильная загрузка шихты — вот и все. Внизу много кварца, а сверху кокс, перекрытый опять кварцем.
После ряда неполадок наконец овладели и этим процессом и перешли к производству ещё более сложных продуктов — девяностопроцентного ферросилиция и чистого кремния.
На заводе любили новые производства, и интерес к ним был настолько велик, что забывали обо всем. Это была какая-то неуёмная страсть, и она захватывала всех.
Помню, как-то поздно ночью — было около трёх часов — раздался телефонный звонок. Телефон стоял у меня на тумбочке рядом с кроватью. Звонок в такой поздний час говорил обычно о неблагополучии на заводе. Я поднял трубку, и знакомый голос одного из инженеров спокойно спросил меня:
— Я вас не разбудил?
— Конечно, разбудил, а в чем дело?
— Мне в голову пришло объяснение, почему всё-таки реакция восстановления хрома идёт не до конца.
Мне сначала было досадно, что по такому вопросу он мне звонит на квартиру поздно ночью, а затем стало радостно. Молодец — не может до утра дождаться.
Это хорошо!
В течение этих двух лет я часто задерживался на заводе на сутки и даже больше. В особенности когда мы осваивали новые сорта феррохрома с очень низким содержанием углерода. Это было очень трудным делом. Процесс не ладился. В какой-то бригаде, вероятно, нарушалась технология. Нужно было установить, кто нарушает и что именно. Я решил сам просмотреть работу всех бригад. Ведь я одно вижу, а другой — другое. Если кому-либо поручить, он сможет и не заметить то, что вижу я, так же как и я могу не обратить внимание на то, на что другой обращает. Ничего не случится, если пробуду у печи сутки. Нет, не сутки, ведь надо пробыть во всех четырёх бригадах, каждая работает по восемь часов — это тридцать два часа нужно будет пробыть у печей и поймать в конце концов то, что ускользает от нашего внимания.
… Сменились уже три бригады и вернулась в цех опять первая, а я все находился у печи.
Ещё не принимая смены, ко мне подошёл бригадир и с какой-то особой нежностью в голосе спросил:
— А вы совсем не уходили? Так и свалиться можно.
Мы вам сейчас лежак принесём к печи. Вы хоть немного прилягте. Если заснёте, мы вас разбудим. Слово вам даю, что разбудим.
Эта человечность и какая-то особая теплота трогала до глубины сердца, и хотелось сделать все, чтобы быть достойным такого отношения.
Производственный план 1936 года закончили досрочно со значительным перевыполнением. Все были довольны и успехами на производстве, и всеми условиями как дома, так и на работе. На заводе велось интенсивное жилищное строительство, большинство работающих было неплохо устроено, и открывались перспективы дальнейшего улучшения жилищных условий. Коллектив был крепко спаян общими интересами большого, нового производства.
Празднование Нового года решили провести всем инженерно-техническим коллективом вместе. Такие встречи мы проводили уже не раз, и на заводе действовал неписаный закон. Если директор мог позволить себе на вечере немного выпить, технический директор в этот вечер ни капли спиртного в рот не брал. Если на вечере выпивал главный механик или главный энергетик завода, то их заместители не притрагивались к рюмке. Все чувствовали ответственность за дела на заводе, и кто-то из руководства должен был быть готовым руководить производством.
Кстати сказать, среди руководящих работников завода никто не имел пристрастия к спиртному.
В этот новогодний вечер дежурными по заводу был я вместе с заместителем главного механика Сюткиным. Сюткин был очень интересный человек. Большого роста с красивой окладистой русой бородой и правильными крупными чертами лица, он напоминал мне былинного русского богатыря. Спокойный и сильный человек — Сюткин уже самой своей внешностью внушал доверие. Он обладал большими природными способностями и богатым жизненным опытом.
Как-то, рассказывая о своём детстве, он поведал мне о том, что за всю свою жизнь в школе был всего один день и выучился грамоте дома самоучкой. В день начала занятий в школе, когда он вернулся с первых уроков, отмечая начало его учения, домашние устроили праздничный чай и опрокинули на него самовар с кипятком. Он долго проболел и после этого уже в школу не пошёл.
Итак, на этот вечер в «горячем резерве», как это называлось, были мы с Сюткиным. И вот, когда мы сидели за новогодним столом в клубе завода, ко мне подошёл Сюткин и, чтобы не расстраивать других, наклонившись, тихо сказал:
— На заводе авария. Только что звонили, надо ехать. — И мы вместе с Сюткиным вышли из-за празднично убранного стола.
— В чем дело? — на ходу спросил я Сюткина.
— По всей видимости, прорвало магистральную трубу, питающую завод водой. Я звонил на насосную станцию, у них все в порядке, все насосы работают, а на печах воды нет. Что же ещё может быть? Надо ехать на линию. Все печи отключены.
Водоснабжение для ферросплавного завода было так же важно, как и электроснабжение. При ограничении в подаче электроэнергии, так же как и при недостаче воды, мы вынуждены были отключить часть электропечей.
Мы поехали к месту, где проходили магистральные трубы водопровода.
Стояла лунная ночь. На небе ни облачка, и в чистом морозном воздухе особенно ярко светили звезды. Мороз достигал тридцати двух градусов.
Когда мы подъехали к месту аварии, перед нашими глазами открылась фантастическая картина. В месте соединения двух труб пробило прокладку, и фонтан воды под большим напором бил вверх на высоту нескольких десятков метров и падал в сторону железнодорожной ветки, по которой доставлялся уголь на районную электростанцию. Падающие струи воды немедленно замерзали, образуя нагромождения льда причудливой формы. Была серьёзная опасность, что лёд перекроет полотно железной дороги и прекратится подача угля на станцию. Тогда авария примет районный масштаб.
Сюткин сразу оценил опасность и крикнул шофёру:
— Топор!
У каждого шофёра на заводе в багажнике всегда лежал топор.