Тогда же на проспекте Вернадского Московской епархии передали помещение церкви, так как в этом районе вообще не было ни одного храма. За время моей работы в Моссовете передано пять-шесть зданий церквей.
Наверное, самое отчаянное было наше с Сайкиным решение накануне празднования 1000-летия Крещения Руси по вопросу о закладке камня, где будет построен храм в честь этого события.
Проблема долго не решалась, в том числе и потому, что Московская патриархия не могла определиться с местом постройки храма. И вот накануне празднования 1000-летия ее представители приходят в Моссовет: «Мы приняли решение строить на Борисовских прудах в Орехово-Борисово. Там место высокое, красивое».
Бросились звонить в Совмин, а дело было в субботу – никого нет. То же – в ЦК партии. Сайкин даже Горбачева пытался найти, но его с ним не соединили.
Тогда мы по собственной воле выпустили распоряжение Моссовета за подписями Сайкина и Прокофьева о том, что даем согласие на закладку камня на Борисовских прудах, где будет сооружен храм в честь 1000-летия Крещения Руси. Дали команду строителям отвезти туда закладной камень, который Московская патриархия уже подготовила. И мероприятие состоялось!
В июле 1988 года 1000-летие Крещения Руси уже было отпраздновано как государственное событие. Заключительное действо празднования – торжественный концерт по случаю этой даты – проходило в Большом театре СССР.
Общаясь с церковным руководством, пришлось заниматься и восстановлением после пожара Духовной академии в Загорске, и реконструкцией Даниловского монастыря. Гостиницу, правда, так и не удалось построить до праздника 1000-летия, но патриаршие покои успели сделать.
Приходилось бывать на стройках и встречаться с разными священнослужителями, в том числе и с православными строителями, которые в подрясниках трудились, как простые прорабы.
Особенно плотно пришлось познакомиться с руководством Духовной академии, поскольку восстанавливали ее с большим напряжением: работы были очень сложные, а строители наши – народ необязательный. Восстановить требовалось к 1000-летию, так как слушателям академии приходилось жить в нишах монастырских стен, которые забивали досками, оставляя маленькое окошечко. Другого помещения не было.
Ректор Духовной академии произвел на меня впечатление очень умного, широко образованного человека. Я был у него дома и видел его обширную библиотеку с большим количеством светских книг.
Запомнилась встреча с патриархом Пименом – чисто протокольная, когда мы с Сайкиным на Рождество приехали в Загорск. Во главе большого стола сидел Пимен. На столе большое количество салатиков, чай. В торце стоял видеомагнитофон, и патриарх внимательно смотрел, как он сам выступает на каком-то церковном соборе.
Нас посадили за стол, налили чаю и дали по куску пирога. В соседней комнате стоял огромный противень с пирогом, и красивый молодой монах резал пирог на куски и приносил гостям. Разговор был формальный: о здоровье, погоде. Говорил Пимен с трудом и, кажется, не очень понимал, с кем разговаривает. Он был, видимо, сильно болен.
Никаких изменений в моих взглядах на религию после встреч с этими людьми не произошло. Я остался на своих позициях.
Как-то я попросил организовать экскурсию по Духовной академии, по музею. Это было, когда я еще работал в Куйбышевском райкоме и мы шефствовали над Загорским районом. Местные власти договорились об экскурсии. Когда приехали туда, нас встретил человек, который занимался внешними сношениями Троице-Сергиевой лавры.
Обстановка такая же, как и у нас, светских работников, во всех деловых кабинетах; только вместо портрета Ленина висел портрет патриарха Пимена. Меня тогда удивила большая фотография наших и американских космонавтов. Заметив мое недоумение, хозяин кабинета объяснил, что есть такая традиция, в соответствии с которой все наши космонавты перед полетом приезжают в Загорск.
Пока мы ждали, когда придет экскурсовод, нас угостили квасом. Принимающий нас священнослужитель был вроде бы с хорошего подпития. Развлекал он нас всячески. Потом пришел другой монах, у него был совсем другой облик, огромные глаза горели каким-то внутренним блеском. Экскурсию он провел прекрасно. Понимая, с кем имеет дело, ничего не навязывал.
Нас привлекла одна картина: первый переписчик Библии на славянском языке и позади него – ангел. Экскурсовод так трактовал этот сюжет: видите, человек настолько воодушевлен, что ему представляется: рядом с ним ангел. Потом мы ему задавали вопросы. Он охотно отвечал, в частности, что черному духовенству – монахам – не положено иметь семью. А на прощание сказал: «Вы не можете себе представить, насколько жизнь верующего богаче жизни человека неверующего!»
Если говорить о непосредственной работе среди верующих, то это было уже в последние годы, когда я работал в Моссовете и секретарем райкома. У нас в районе было шесть действующих церквей. Больше, чем в любом другом районе Москвы в то время.
Приходилось встречаться с руководителями «десяток», церковными старостами, которые приходили со своими проблемами: то необходим ремонт или пристройка, а то и разобрать склоки, которые у них бывали. Да-да, с этим тоже в райком партии приходили! Жаловались, например, верующие на старосту, что тот не туда деньги тратит, или кто-то груб.
От некоторых вопросов я не отгораживался по простой причине. Скажем, реконструкцию или ремонт патриархия не могла без нас решить. А если возникали вопросы по внутренним взаимоотношениям, я, конечно, в это дело не вмешивался и посылал в патриархию или исполком райсовета, где был заместитель председателя, который курировал и вопросы религии: «Вот идите к ним и беседуйте». Но со своей стороны я просил этого заместителя, чтобы он принял без задержки и внимательно выслушал…
…А моя точка зрения какой была, такой и осталась: все верования, если только они не наносят вред человеку, как некоторые изуверские секты или, к примеру, ваххабиты, имеют право на жизнь и поддержку.
Хочу еще раз подчеркнуть, что вырос в терпимом отношении к вере. И сказать, что я был воинствующим атеистом в комсомоле, в партии, – нет. Потому что тоже испытывал влияние бабушки в детстве, которую очень любил и уважал. Может быть, чтение художественной литературы в больших объемах, наших классиков, которые в большинстве своем были людьми религиозными, повлияло на меня. Не знаю. Но сейчас я могу сказать таким образом.
В свое время к французскому ученому Декарту обратились с вопросом, верит ли он в Бога. Он ответил так: «Никто еще пока не доказал, что Бога нет. Никто еще не доказал, что Бог есть. Поэтому лучше считать, что он есть. На всякий случай». Вот что ответил Декарт. Ну, это в порядке шутки. Говорить строго, что все, что записано в религиозных канонах, соответствует действительности, нельзя. Но то, что историческая правда в определенной мере есть, уже подтверждается историками и учеными. И наличие такой личности, как Христос, – это уже факт исторически доказанный. Это одна сторона вопроса.
А если говорить по существу, то Церковь, конечно, – я имею в виду нашу Русскую православную церковь – сделала очень много и для становления русской культуры, потому что монастыри вообще были источниками и книгопечатания, и летописных историй наших. Кроме того, Церковь – особенно до Петра I – играла огромную роль в становлении русского национального государства. Ведь только Петр I ликвидировал патриаршество на Руси, а до него патриарх был равен, а в ряде случаев был выше князя, царя, и во многом государственные решения принимались под влиянием Церкви. Церковь сыграла огромную роль в объединении русских земель. Потому что была единая вера. И хотя князья были разные, но вера-то была одна, и люди собирались под знамена православной веры. Поэтому это обязательно надо учитывать и отдать должное Церкви.
Конечно, было и другое. С одной стороны, похвально, что русский народ и вообще православные люди воспитаны в духе терпимости. Но терпение тоже должно иметь определенный предел, и я не сторонник толстовской идеологии.
Бывало много искривлений, хотя в православной церкви их было меньше, чем в католической и протестантской. Не организовывались крестовые походы. Не было инквизиции. Если, скажем, и были гонения, так это на староверов, да протопоп Аввакум сидел на цепях в яме за свое инакомыслие. Но в принципе, жестоких гонений со стороны Церкви не было. И, кроме того, православная церковь относилась достаточно терпимо и к другим верованиям и конфессиям. Поэтому так относительно безболезненно прошло создание и элиты Российской империи, куда входили и язычники, и мусульмане, и буддисты, поскольку православная церковь с пониманием и уважением относилась к чужим верованиям, не занималась гонениями на другие религии.
Миссионерская деятельность у Церкви тоже была большая, и язычников на том же Севере старалась привести в лоно православия. Это все было. Поэтому я считаю, что надо подходить к религии с исторических позиций. И если придерживаться исторической правды, то вывод такой: деятельность православной церкви в России сыграла огромную роль и в становлении государственности, и в развитии языка, культуры и нравственности. В значительной мере потому, что русский народ еще помимо всего был богобоязненный. Он боялся грешить, хотя можно было пройти очищение покаянием в церкви. А ведь на Западе католическая церковь бессовестным образом продавала индульгенции, и за любое убийство можно было заранее купить прощение. В Русской православной церкви ничего такого не было.
Если говорить о современном положении, я бы так объяснил тягу к Церкви. Ведь сейчас в храмах появляется много молодежи, много мужчин. Человек жить без веры не может. Я рассказывал, как во время поездки в Финляндию – я тогда молодым был, что-то лет двадцать пять – на диспуте на религиозную тему я говорил, что коммунизм – это тоже своего рода вера. Можно верить в загробную жизнь, можно верить в коммунизм. Но вот веры в капитализм сейчас не может быть. Таковая отсутствует.