главным направлениям: а) путем создания стимулов не к накоплению капитала, а к «грабежу государственной собственности»; б) путем уничтожения «тех немногих достижений, которые оставила коммунистическая эпоха» (важнейшими из них Д. Стиглиц справедливо считает «высокий уровень человеческого капитала, особенно научно-технического» и «относительное равенство»).
Установленный в России в годы ельцинизма способ общественного производства можно характеризовать и как господство криминально-административного капитала, свободно парящего над гигантским массивом бедности, и как симбиоз аппарата власти и частного бизнеса. Такой симбиоз носит одновременно и антирыночный, и антигосударственный характер: государство отказывается выполнять общие общественные функции и не просто «уходит», а «бежит» от всех видов социальной ответственности; крупный бизнес, всходивший, как на дрожжах, на легализованном грабеже государственного имущества, вынужден функционировать в отсутствии гарантированных прав собственности; малый бизнес становится изгоем – экономическая политика ельцинизма отказывает ему в той государственной поддержке, которая превращает малое предпринимательство в двигатель современного экономического раз вития.
Надстройкой над таким базисом становится псевдоконституционная, псевдодемократическая, псевдофедеративная и антисоциальная структура власти, превращающая государственное поприще в заповедник реализации криминальных интересов и перманентной борьбы за эти интересы.
По своей философии ельцинизм принципиально и радикально противостоит либерализму. Уклад ельцинской России и либеральный капитализм – это структуры разной формационной природы. И не как родственные души поддерживал Запад ельцинистов, а как людей, подрядившихся сломать российскую государственность, уничтожить сильную промышленность и науку, разрушить армию, открыть перед транснациональными корпорациями путь к установлению прямого контроля над естественно-природными богатствами России.
Производственно-техническая, социально-экономическая и демографическая деградация, на которую обрек Россию ельцинистский режим, не была «трагической ошибкой», как полагает Д. Стиглиц, – она явилась следствием спланированной хаотизации и варваризации отношений собственности и власти.
Основными этапами этого процесса стали:
– ликвидация функции национальных денег как средства сбережения и оттеснение национальной валюты как средства обращения; результат – подрыв шансов формирования в России нового среднего класса собственников, привязка экономики страны к иностранной валюте (доллару США), устранение «демократического капитала» (малый и средний бизнес) из политической жизни страны;
– организация государственного переворота 21 сентября – 4 октября 1993 года с показательным расстрелом в Москве высшего органа представительной власти – Верховного Совета; результат – подавление воли оппозиции и принятие Конституции 1993 года с ее особой формой правления (фактической монополией на власть неконституционного органа – Администрации Президента) и консервацией юридически абсурдного федеративного устройства бывшего СССР;
– захват, раздел и монополизация узким кругом лиц важнейших объектов государственного имущества (ваучерная приватизация, кредитно-залоговые аукционы); результат – окостенение социальной структуры, исключающей полноценное гражданское общество, зато выделяющей полюс олигархического богатства с его идеологической обслугой и полюс массовой бедности;
– создание официальной финансовой пирамиды ГКО («государственных казначейских обязательств»); результат – еще один мощный удар по национальной валюте в 1998 году, позволивший уничтожить три четверти вновь накопленных рублевых сбережений населения;
– выведение стратегических природных ресурсов России из национального лицензионного режима; результат – создание такого режима недропользования, который стал гигантским насосом, непрерывно качающим из страны невозобновляемые природные ресурсы;
– закрепление бесконтрольной, с точки зрения закона, власти правительства и Центробанка над национальным денежным обращением; результат – создание таких схем валютного регулирования и обслуживания государственного внешнего долга, которые ведут к хроническому бюджетному и инвестиционному голоду;
– увеличение двойной (сырьевой и долговой) зависимости России при отказе государства от функции стратегического планирования и отказе от проведения сколько-нибудь внятной энергетической, промышленной и научно-технической политики;
– начало подготовки к новому витку «реформ», которые затронут теплоэлектроснабжение и жилищно-коммунальное хозяйство; наиболее вероятный результат – распад инфраструктуры жизнеобеспечения и организованной жизни на единой национальной территории.
По сумме воздействий на общество «реформы» 90-х годов вообще не имели никакого отношения ни к принципам либерализма, ни к свободному рыночному обмену, ни к демократии, ни к правовому обществу.
Единственное, что можно сказать о «реформах» периода ельцинизма с уверенностью, – это то, что они носили глубоко антинациональный характер. Они закрепили тенденцию нарастающего отставания России от современной технологической цивилизации. В способе жизнедеятельности десятков миллионов людей отчетливо проступили черты социально-культурной деградации.
Хотя в основу идеологии ельцинистских «реформ» было положено заклинание рынком, но в действительности денежно-кредитная политика «реформаторов» (создание хронического дефицита денег в экономике и искусственно дорогого кредита) стала политикой разрушения внутреннего рынка и рыночных связей. Так называемая политика «стерилизации денежной массы» явилась по своему экономическому содержанию политикой стерилизации национальных производителей.
В годы ельцинизма подавляющая масса граждан России по уровню реальных доходов дважды (в 1992 и 1998 годах) резко отбрасывалась вспять. Во второй раз, после происшедшего в августе 1998 года отказа государства платить по своим обязательствам, реальные доходы населения России только к 2003 году смогли достичь уровня 1997 года.
Ельцинизм закрепил дрейф России в направлении, противоположном вектору развития современной технологической цивилизации, в том числе и в области заработной платы. Доля заработной платы в валовом внутреннем продукте России, по официальным данным, в 2–3 раза ниже аналогичного показателя не только в США, Великобритании, Германии, но и в такой слаборазвитой стране, как Польша.
«Реформы» в огромной степени увеличили расслоение граждан по доходам. Отношение суммарных доходов 10 процентов самых богатых граждан к доходам 10 процентов самых бедных в 1991 году в СССР составляло 4,5 (в США – 5,6), а уже к 1994 году, то есть в течение трех первых лет правления ельцинского режима, этот показатель, по данным Госкомстата, подскочил до 15,1. Исследования социологов, определяющие фактический доход с учетом теневых заработков, давали на тот же 1994 год картину еще большего разрыва по доходам – в 18,9 раз. С тех пор этот разрыв продолжал расти. А по некоторым данным, к началу 2000-х годов он уже достигал 60-кратной величины (!!!).
Рост поляризации богатства и бедности по регионам, ослабив экономические связи внутреннего рынка, привел к критической для состояния национальной безопасности территориальной дезинтеграции страны. За период 1990–2000 годов разница между российскими регионами по объему розничного товарооборота на душу населения выросла с 3,1 до 24,4 раза, а по объему платных услуг – с 3 до 83,4 раза (!). Люди, уровень потребления которых отличается столь кричащим образом в зависимости от места их проживания, перестают ощущать себя жителями одной страны, происходит медленный распад единого национального сообщества.
Квинтэссенцией и интегральной характеристикой воздействия политики ельцинизма на общество стало вымирание людей.
В 1992 году в России впервые было зарегистрировано явление, названное «русский крест»: кривые динамики рождений и смертности на графике пересеклись. Специалисты по исторической демографии единодушны в том, что такие потери населения, какие выпали и продолжают выпадать на долю России, несут только воюющие страны. Ниспадающая кривая на графике сокращения населения России в 90-х годах действительно имеет такой же наклон, как в период Великой Отечественной войны и немецко-фашистской оккупации.
Ельцинизм не остался изолированным явлением, присущим только РФ. Ряд его черт характеризуют на сегодняшний день общественно-политическую жизнь многих постсоветских государств.
Ельцин. Смерть
Умер Борис Ельцин. У русского народа принято: об умершем – или хорошо, или ничего. Правильная традиция. Но тот поток елея, льющийся с телевизионного экрана и в радиоэфире, когда только редкие комментаторы пытаются сказать о неоднозначности этой фигуры, заставляет высказать то, что думаешь о нем.
Я не осуждаю большинство высказывающихся по поводу смерти Ельцина за их славословия. Прав Гайдар – человек, которому Ельцин позволил провести «шоковую терапию», приведшую к одномоментному обнищанию большинства русского народа. По-своему прав и Чубайс, с позволения Бориса Николаевича создавший лохотрон ваучерной приватизации, обеспечившей переход государственной, а по существу народной собственности в руки назначенных ближайшим окружением Б.Н. олигархов. По-своему правы многие люди, не помнящие своего родства, сделавшие карьеру на поношении отечественной истории, в том числе и такой святой для нашего народа теме, как Великая Отечественная война, ставившие знак равенства между Сталиным и Гитлером. И абсолютно правы те, кто в результате нечистоплотного присвоения национальных природных богатств, а также путем так называемых залоговых аукционов стали в 30–40 лет долларовыми миллиардерами.