Товарищ Менжинский в те дни почти не уходил из Государственного банка. Он своей преданностью и оперативностью заражал нас всех. Он терпеливо учил нас, разъяснял нам, как выполнять каждому из нас работу на своем участке. Менжинский был всесторонне образованным человеком, очень вдумчивым, серьезным. Он всех нас учил, как работать с людьми, как разговаривать с ними. Благодаря его умению говорить с людьми кое-кто из саботажников начал возвращаться на работу, помогать нам. Это были преимущественно низшие служащие, счетчики.
Постепенно мы набирали и новый штат из рабочих, солдат, матросов. Потом постепенно организовалась в Госбанке партийная ячейка. Менжинский много внимания уделял организации настоящего контрольного аппарата. Он сам подбирал контролеров, и мы знаем, какую огромную работу проделали контролеры под руководством Менжинского, чтобы сохранить казну, чтобы сберечь народные деньги от разворовывания, которым занимались саботажники и враги.
Сам Менжинский работал днем и ночью, все свое время он проводил то в Госбанке, то в Смольном, то в Наркомате финансов.
Несмотря на огромную занятость, сложность в работе, Менжинский проявлял большую заботу, чуткость и внимание к товарищам. Он постоянно заботился о том, чтобы мы имели возможность питаться по-человечески, отдыхать. Сидя в Государственном банке на мешках с деньгами, мы, комиссары и руководящие работники Госбанка и Наркомфина, не получали зарплату. Товарищи Менжинский и Осинский написали по этому поводу письмо В. И. Ленину. И Ленин тут же предложил принять постановление Совнаркома о нашей зарплате. И мы получили первую зарплату из тех 5 миллионов, которые Госбанк выдал правительству 17 ноября.
…Менжинский совершенно не щадил в работе себя: мало спал, плохо питался, не обращал внимания на свое здоровье и потому быстро сгорел. И вся семья его была такой же преданной делу партии, делу народа, каким был сам товарищ Менжинский.
Уже работая в Москве, я бывала в доме, в семье Менжинских. Я работала в женотделе ЦК партии вместе с сестрой Менжинского — Людмилой Рудольфовной. Это была удивительно скромная женщина, глубоко образованная. Знала я и Веру Рудольфовну. Все они — и Вячеслав Рудольфович, и его сестры — были настоящими ленинцами. Беззаветно преданные партии, народу, образованные, культурные, скромные и простые, они отдавали все делу рабочего класса.
Из книги «Рассказывают
участники Великого Октября»
М., 1957, с. 44–46
с дополнениями автора.
A. Е. Аксельрод. Требовательный и отзывчивый
На мою долю выпало счастье работать в первые годы революции рядом с таким большим человеком, как Вячеслав Рудольфович Менжинский. В то время товарищ Менжинский фактически был наркомом финансов.
Как товарищ и человек Менжинский был исключительно мягким и отзывчивым, но в руководстве работой, когда он осуществлял мероприятия правительства, был чрезвычайно требовательным и настойчивым. Этими своими качествами товарищу Менжинскому очень быстро удалось сломить саботаж чиновничества и привлечь к работе лучших старых финансовых специалистов. Сам Менжинский с поразительной быстротой осваивал финансовое хозяйство республики и давал директивы, всегда ясные и отчетливые… Он руководил национализацией банков. Много старых специалистов, работавших тогда в Наркомфине, сейчас с глубоким чувством вспоминают о товарище Менжинском…
«Экономическая жизнь» 1934, 14 мая.
Н. Н. Крестинский. Верный солдат партии
Товарищ Менжинский в самом начале 900-х годов примкнул к революционному движению и без колебаний стал членом большевистской партии. Человек дела, он выбирал для себя опаснейшие участки партийной работы, шел туда, где прямо перед ним стоял классовый враг, где можно видеть непосредственный результат своей работы и борьбы. В революции 1905 года и первые годы после нее Вячеслав Рудольфович работал в Военной организации, организовывал солдатское восстание против реакционного офицерства и царского правительства, был членом комитета Петербургской военной организации большевиков.
Арестованный на заседании комитета, товарищ Менжинский должен был предстать перед военным судом, но ему удалось скрыться за границу. Вернувшись из эмиграции в 1917 году в Петроград, он опять идет в Военную организацию и принимает непосредственное участие в подготовке и совершении октябрьского переворота.
С именем товарища Менжинского, первого народного комиссара финансов, связаны захват Государственного банка и первые революционные шаги в области финансов. В марте 1918 года, когда после подписания Брестского мира столица была переведена в Москву, Вячеслав Рудольфович по решению ЦК остался на работе в Петрограде. Вместе со мной перешел на работу в Комиссариат юстиции Петроградской трудовой коммуны. Он взял в свои руки уголовный сектор, чтобы иметь возможность при помощи вердиктов революционного трибунала непосредственно карать врагов революции, не прекращавших попыток организовать контрреволюционный переворот. Одновременно товарищ Менжинский принял самое активное Участие в работе руководимой тогда Урицким Петроградской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем[61]. После некоторого Перерыва он навсегда связал себя с работой в ВЧК — ОГПУ.
Непримиримая ненависть к классовому врагу и настороженно-бдительное отношение ко всем попыткам врага прикрыть свою контрреволюционную работу личиной друга Советской власти и даже иногда коммуниста являлись отличительными свойствами верного стража революция товарища Менжинского.
Правда, 1934, 11 мая.
М. Е. Сонкин. Генеральный консул
Нам придется на время возвратиться в Берлин и познакомиться с событиями, предшествовавшими ноябрьским дням 1918 года.
В августе и сентябре генеральный консул Менжинский несколько раз встречается с управляющим министерством иностранных дел д-ром Иоганнесом. Потом Менжинского посещает фон Шнех, полковник генерального штаба, и Ф. Валлмихрат, представитель синдиката Гуго Стиннеса. В качестве компенсации за продажу угля немцы настаивают на поставке резины, лома черных и цветных металлов, асбеста. Менжинский и Красин находят это требование чрезмерным — достаточно будет меди, марганца и льна. Советская позиция — не отдавать ничего, что нужно для восстановления народного хозяйства России. Эта позиция последовательно выдерживается на переговорах. Стиннес пытается шантажировать: у него есть покупатели в северных странах, они предлагают более высокую цену, чем русские. Но он уступит, если ему будут поставляться стратегические товары, прежде всего резина и каучук. Менжинский не соглашается, тогда Стиннес отправляет в Москву своего представителя с полномочиями от имперского ведомства экономики.
В Москве господин Дейбль ведет себя словно в бывшей своей африканской колонии. Он требует за уголь цену, едва ли не в десять раз превышающую мировую. В компенсацию хочет непременно получить резину и каучук. Москва запрашивает советских представителей в Берлине. Менжинский телеграфирует в Москву: «О ценах будем договариваться здесь. С Дейблем будьте осторожны, прожженный коммерсант может надуть. Для ориентировки сообщаем мировые цены на уголь…»
После упорных переговоров обе стороны приходят к согласию. Германское правительство поставит в Петроград «сто тысяч тонн угля из Рурско-Вестфальского угольного района по срокам доставки так, чтобы пароходы до конца навигации могли возвратиться из Петрограда». Перевозить уголь будут пароходы Гамбургского союза судовладельцев «за счет и риск Российского правительства». После трудных переговоров достигнуто соглашение о ценах на уголь и о товарах для обмена. Оставалось договориться с судовладельцами о фрахте и страховании пароходов.
В самом начале октября из Гамбурга в Берлин приехал Христиан Шмидт, один из директоров Гамбургской судоходной компании. С ним советники и эксперты. В. Менжинский тоже пригласил советников. Это члены делегации советско-германской комиссии по вопросам торгового мореплавания: капитан дальнего плавания К. М. Булдырев (впоследствии профессор, видный советский ученый), судовой механик В. Т. Пошехонов и инженер Л. М. Ловягин — опытные моряки, прошедшие суровую школу в боях за национализацию торгового флота.
— Драка предстоит жесточайшая. Немцы уже передали нам свой проект. Они шантажируют, хотят содрать с нас десять шкур. Но мы должны быть дипломатами: себя в обиду не дать и своего добиться.
Менжинский зачитывает немецкий проект. Генеральный консул и моряки условливаются, как действовать.
Переговоры начались 3 октября. Директор Шмидт и его советники приехали за три минуты до назначенного часа. Стриженный бобриком, мясистый и потный, Христиан Шмидт тяжело дышит. Он садится напротив Менжинского и вытирает шею платком с вензелями. Потом курит, медленно, с нескрываемым любопытством оглядывая консула и его советников. Вячеслав Менжинский, в пенсне, с пышными усами и густыми прядями волос, зачесанными от пробора влево, размеренным движением длинных пальцев выравнивает листы, лежащие перед ним.
— Не будет ли возражать герр директор, если мы начнем обсуждать немецкий проект постатейно?
Шмидт кивает головой и подает знак своему советнику. Тот, вертлявый, напомаженный, с усами жгутиком, блестя очками, раскрывает кожаный портфель и достает такие же листки, как у Менжинского.
— «Договор фрахтов, — читает советник. — Статья первая. Провозная плата за тонну угля устанавливается 125 марок».
— Это принимается, — говорит Менжинский.
— «Статья вторая. Депозит[62]> устанавливается из расчета 700 марок с регистровой тонны…»
— Семьсот марок? — громко спрашивает капитан Булдырев и тут же на бумаге производит расчеты. — Получается 140 миллионов марок… Да это же, господа, три четверти стоимости сорока немецких судов, которые мы xoтим зафрахтовать!