«Чекистская деятельность, — писал Менжинский своему старому товарищу по революционной работе, выдающемуся ученому-историку Михаилу Николаевичу Покровскому по случаю его шестидесятилетия, — не располагает к душевным излияниям и поглощает целиком».
Так работал Менжинский.
Человек огромной культуры, высокообразованный марксист, Менжинский обладал поразительными способностями лингвиста. Он владел едва ли не всеми западноевропейскими и славянскими языками, хорошо знал историю России и Франции, особенно историю французской буржуазной революции и французскую литературу. До последних дней жизни он был близким другом Горького. Человек большого обаяния, одаренный тонким чувством юмора, он вместе с тем был человеком непреклонной воли, беспощадным к врагам революции.
Последние операции «Треста» осуществлялись чекистами под руководством Вячеслава Рудольфовича Менжинского…
Кутепов писал из Парижа: «Я считаю, что вам следует пригласить вождей нашей молодежи в Москву, обласкать, продемонстрировать силу и организованность „Треста“».
То есть он предлагал принять на советской территории самых отъявленных террористов. Ожидая, что «Трест» откажется от этого предложения, сославшись на отсутствие средств, Кутепов надеялся на американского миллионера Мак-Кормика. Вообще предполагалось попросить у него 15–20 миллионов на организацию переворота, пообещав ему в будущем торговые льготы.
Кутепов предлагал «Тресту» осуществить покушение «большого масштаба». По его мнению, только такое действие могло иметь резонанс в Европе. Он сам хотел возглавить террористическую группу. Этот акт, по его мнению, мог бы заставить раскошелиться Мак-Кормика.
В то же время шла оживленная переписка Гучкова с «Трестом» по «техническим» вопросам — о доставке снарядов и газов.
Об этих планах Кутепова и Гучкова, разумеется, хорошо знало руководство ОГПУ. Сомнительно, чтобы планы Кутепова могли осуществиться, но следовало принять меры и выяснить, насколько серьезна их подготовка. Поэтому деятелям «Треста» был предложен в качестве эксперта по газам слушатель академии Красной Армии Андрей Власов. Так привлекли к операции «Трест» еще одного «военного монархиста», на самом деле преданного Советской родине патриота.
Его направили в Париж вместе с Захарченко…
Командировка была утверждена Менжинским, и 26 октября 1926 года Власов отправился вместе с Захарченко в Париж, через минское «окно».
Первая встреча произошла на квартире Гучкова с инженером-галлиполийцем Прокофьевым. В присутствии Марии Захарченко решаются технические вопросы. Прокофьев предлагает свой метод химического анализа газов. Власов не согласен. Свою программу испытаний он излагает письменно. Предполагалось опробовать газ на контрольных животных. Присутствовать на испытаниях должен был немец, химик, предложивший газ.
Наконец встреча с Кутеповым. Спрашивает о здоровье Николая Михайловича Потапова.
— Немного лучше. Перед отъездом генерал принял меня и просил передать вашему превосходительству лучшие пожелания.
— Благодарствую. От всей души желаю его превосходительству поправиться. Он нужен России. Вы часто имеете возможность его видеть?
— Не часто. Я ведь рядовой член организации.
Кутепов смеется:
— У вас, я вижу, дисциплина. Это хорошо.
Кутепов спрашивает об академии, в которой учится Власов.
— Прокофьев говорит, что ваши познания в химии не оставляют желать лучшего. А немец? Как, по-вашему, немец?
Власов доложил, что немца, предложившего газ, он не видел…
— Мне кажется, — с раздражением говорит Кутепов, — что этот газ имеется только в голове Гучкова… Кстати, в каком вы чине? По-большевистски, разумеется.
— Если по-старому… капитан.
— Так вот, капитан, у нас вы будете полковником. Нет красной или белой армии, есть русская армия. И эта армия исполнит свой долг. Я бы желал, чтобы вы познакомились с нашей молодежью.
— Буду счастлив.
Кутепов бросает взгляд в сторону Захарченко:
— А там… может быть, представим… Его высочеству будет интересно…
Военное совещание, на котором Кутепов должен был встретиться с представителем «Треста», намечалось на конец марта 1927 года.
Для придания веса этому совещанию предполагалось, что в нем будут участвовать Потапов и представитель Военно-Морского Флота. Накануне совещания Менжинский пригласил к себе Николая Михайловича. Он знал Потапова еще раньше, по первым годам революции.
Конечно, и Потапов хорошо знал Вячеслава Рудольфовича. Этот человек всегда удивлял Николая Михайловича разнообразием своих способностей. Особенно восхищали лингвистические знания Менжинского. Потапов в те годы руководил кафедрой иностранных языков в Военной академии РККА и мог по достоинству оценить эту сторону дарования Вячеслава Рудольфовича. Удивительно для Потапова было и то, что Менжинский, несмотря на болезнь и серьезнейшую работу, отличался тонким чувством юмора и был почитателем произведений Марка Твена, Джерома К. Джерома и О. Генри.
Менжинский не очень хорошо себя чувствовал, когда к нему пришел Потапов. Несмотря на просьбу Потапова не подниматься, Вячеслав Рудольфович встал, пошутив насчет вечной молодости Николая Михайловича, и перешел к делу:
— Мы посоветовались и решили придать совещанию «Треста» с Кутеповым сугубо военный характер. Таким образом, Якушев не поедет в Хельсинки, поедете вы, как начальник штаба «Треста», и один товарищ, по фамилии Зиновьев, как представитель флота. Покорнейше прошу вас взять на себя эту нелегкую миссию.
Потапов подумал, как неожиданно звучит в устах руководителя такого учреждения «покорнейше прошу».
— В последних полученных «Трестом» письмах Кутепов настаивает на том, чтобы приехал Стауниц-Опперпут. Но вы знаете, что это нежелательно. Вам придется дать объяснение, почему Стауниц не поехал: совещание чисто военное, идет, мол, вопрос о сроке военного выступления. Придется встретиться в Хельсинки и с известной вам Марией Захарченко. Она выедет вслед за вами. Зная вас, Николай Михайлович, я уверен, что вы сумеете ее осадить. А ее пожелал видеть Кутепов. Вы имели случай знать лично генерала Кутепова в свое время?
— Не имел случая, но знаю, что это за человек: мне много о нем рассказывал Якушев.
— Уязвимое место у Кутепова — Врангель. По отношению к Врангелю советую вам держаться позиции грустного недоумения: как это барон мог допустить распад белой армии? Посеял рознь между верными слугами отечества! Посетуйте на образ жизни Врангеля — чересчур роскошный, контраст с жалким положением офицеров. Между прочим, полезно будет беседовать с Кутеповым как с будущим «главнокомандующим» вооруженными силами России, а себя мыслите как начальника штаба. Срок выступления оттягивайте, есть много причин, чтобы не спешить. Они, мол, вам известны, а ему нет. Теперь о терроре: всеми мерами старайтесь скомпрометировать идею террора, ссылайтесь на то, что даже такому специалисту, как Савинков, когда он был во главе боевой организации эсеров, террор ничего не дал.
Менжинский подумал немного и продолжал:
— Надо сказать, что существование «Треста» несколько затянулось. В конце концов, они же не считают ОГПУ слепым учреждением. Оно не может проглядеть такую солидную контрреволюционную организацию. Так долго «Трест» мог сохраняться только благодаря соперничеству между эмигрантскими организациями и разочарованию иностранных разведок в эмигрантах. Иностранцы делают ставку на так называемые внутренние силы. Но и господа иностранцы, которым нужны чисто шпионские сведения, тоже их не получают. Мы бы могли однажды сделать вид, что «Трест» провалился, что мы, так сказать, его поймали. Но вслед за этим последуют попытки усилить, террор. Нам будет труднее сдерживать Кутепова и кутеповцев. У нас достаточно сил, чтобы ловить их и обезвреживать, но еще лучше, если мы будем действовать на них изнутри, сеять мысли о вреде, никчемности террора. Пусть их молодцы играют на балалайках в ресторанах Парижа. Мы им в этом не будем мешать. И наконец, разведка попробует от вас выведать разные военные секреты. Вы напустите им тумана, я в этом уверен.
Менжинский перевел дыхание. Потапов понял, что он устал, посоветовал ему отдохнуть.
— Вернетесь, мы обсудим, как быть дальше с «Трестом», — сказал на прощание Менжинский…
Перед Косиновым лежала записка Стауница-Опперпута. Он писал, что теперь вне пределов досягаемости ГПУ. Угрожал разоблачениями.
— Конец «Тресту», — сказал Косинов.
События сложились так, что он, Косинов, под именем Колесникова в 1922 году начал операцию «Трест», потом стоял в стороне и теперь присутствовал при ее конце.
Письмо немедленно показали Артузову.
— Конец «Тресту», — сказал он.
Из Ленинграда сообщили, что Стауниц-Опперпут и Мария Захарченко прошлой ночью, воспользовавшись «окном», перешли финскую границу.
Это произошло в ночь на 13 апреля 1927 года.
В следующие дни в Москве и на периферии были арестованы все члены МОЦР — подлинные контрреволюционеры. «Трест» перестал существовать. Контрразведывательная операция ВЧК — ОПТУ, длившаяся в течение почти шести лет, была закопчена. Значение этой операции трудно переоценить. «Трест» все эти годы служил как бы громоотводом, срывая заговоры и террористические акты озлобленной белой эмиграции и контрреволюционных групп внутри страны. Деятели «Треста» Якушев, Потапов, Ланговой и другие чекисты проявили редкое искусство маневра в тайной войне, которую навязали Советскому государству его враги. Успех операции «Трест» объяснялся тем, что ею руководили такие замечательные люди, как Дзержинский, Менжинский, Артузов, Пилляр…
Лев Никулин. Мертвая зыбь.
М., 1983, с. 275, 281–283,
319–320, 332.
Александр Поляков. Покушение на ГОЭЛРО не состоялось
В начале 30-х годов германская разведка — абвер, — объединив свои усилия с английской и американской спецслужбами, заметно активизировала свою деятельность на территории СССР. Сотрудники абвера свили гнездо в представительстве торговой фирмы, условно названной автором «Континенталь», поставив своей це