— И что заставит меня, как ты выразилась, слететь с катушек?
Мой разум быстро перебрал возможности и увидел, что выхода нет.
— Викарий, — ответила я. — Он и его жена отправились в Святого Танкреда. Канун Рождества.
Чистая правда, и, поскольку вряд ли это государственная тайна, меня нельзя обвинить в болтовне.
— Давно? — спросил инспектор.
— Думаю, нет. Не больше пяти минут назад, наверное. Дитер может уточнить.
— Их надо немедленно вернуть назад, — сказал инспектор. — Сержант Грейвс?
— Сэр?
— Попробуйте перехватить их. У них фора, но вы моложе и в лучшей форме, полагаю.
— Да, сэр, — сказал сержант Грейвс, и внезапно ямочки на его щеках придали ему вид застенчивого школьника.
— Скажи им, что, пока мы делаем все возможное, чтобы ускорить процесс, мои приказы нельзя нарушать.
Как умно, подумала я: сочувствие с колкостью в хвосте.
— А теперь, мисс де Люс, — продолжил он, — если не возражаете, мы начнем с вас.
— Самые младшие свидетели в первую очередь? — мило поинтересовалась я.
— Необязательно, — сказал инспектор Хьюитт.
14
К моему удивлению, инспектор предложил провести допрос в химической лаборатории.
«Где нас не потревожат» — так он сказал.
Это не первый его визит в мою святая святых: он был здесь во время дела Горация Бонепенни и назвал лабораторию «невероятной».
На этот раз, уделив Йорику, скелету на шарнирах, подаренному дядюшке Тару натуралистом Фрэнком Букландом, лишь беглый взгляд, инспектор уселся на высокую табуретку, поставил ногу на перекладину и извлек записную книжку.
— В котором часу ты обнаружила тело мисс Уиверн? — спросил он, переходя к делу без вежливого вступления.
— Не могу сказать точно, — сказала я. — В полночь, наверное, или в четверть первого.
Он сидел, занеся свой «биро» над страницей.
— Это важно, — заметил он. — На самом деле это решающий момент.
— Сколько времени длится сцена на балконе в «Ромео и Джульетте»? — спросила я.
Он, похоже, был захвачен врасплох.
— В саду Капулетти? Точно не знаю. Не больше десяти минут, полагаю.
— Это было дольше, — сказала я. — Они поздно начали, а потом…
— Да?
— Потом было это дело с Гилом Кроуфордом.
Я полагала, что кто-то его проинформировал об этом, но по тому, как он сжал «биро», поняла, что нет.
— Расскажи мне своими словами, — промолвил он, и я рассказала: о том, как прожектор не включился, чтобы высветить Филлис Уиверн при первом появлении… о том, как она спустилась с импровизированного балкона… подошла к лесам… вскарабкалась вверх в темноте… дала пощечину Гилу Кроуфорду.
Все это вылилось из меня, и я удивилась своему сдерживаемому до сих пор возмущению. К тому времени, как я закончила, я была на грани слез.
— Весьма печально, — заметил инспектор. — Какова была твоя реакция — в тот момент?
Мой ответ меня шокировал.
— Я хотела ее убить, — сказала я.
Мы сидели в молчании, показавшемся вечностью, но на самом деле, вероятно, прошло не больше десяти секунд.
— Вы запишете об этом в записную книжку? — наконец поинтересовалась я.
— Нет, — сказал он другим, более мягким голосом. — Это был скорее личный вопрос.
Слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее. Вот наконец шанс облегчить боль, которая тревожит мою совесть с того ужасного октябрьского дня.
— Простите меня! — выпалила я. — Я не хотела… Антигона… ваша жена…
Он закрыл блокнот.
— Флавия… — произнес он.
— Это было ужасно с моей стороны, — продолжила я. — Я сказала не подумав. Антигона, миссис Хьюитт имею в виду, должно быть, так разочарована во мне.
Я слышала, как мой голос звенит у меня в ушах.
«Почему у вас с инспектором Хьюиттом нет детей? Наверняка вы можете себе это позволить на зарплату инспектора?»
Это должно было прозвучать легко, почти шутливо.
Меня воодушевили ее присутствие, красота и, вероятно, химия слишком большого количества сахара в слишком большом количестве пирожных. Я объелась.
Я сидела и радостно смотрела на нее, словно какой-нибудь лондонский щеголь, только что сказавший превосходную шутку и ожидающий, пока ее поймут все в комнате.
«Наверняка вы можете себе это позволить на зарплату инспектора?»
Я чуть не произнесла это снова.
«Мы потеряли троих», — ответила Антигона Хьюитт с бесконечным горем в голосе, взяв мужа за руку.
«Я бы хотела вернуться домой», — резко заявила я, как будто внезапно разучилась произносить все остальные слова в английском языке.
Инспектор отвез меня в Букшоу в молчании, которое выбрала я сама, и я выпрыгнула из его машины, даже не поблагодарив.
— Не так разочарована, как печальна, — сказал он, возвращая меня к настоящему. — Мы не так хорошо справляемся с этим, как другие.
— Должно быть, она ненавидит меня.
— Нет. Ненависть — для ненавистников.
Я поняла, что он имеет в виду, хотя не могла объяснить.
— Вроде того, кто убил Филлис Уиверн, — предположила я.
— Именно, — сказал он и после паузы добавил: — Итак, на чем мы остановились?
— На Гиле Кроуфорде, — напомнила я. — И потом она продолжила играть в пьесе, как будто ничего не произошло.
— Это было примерно в семь двадцать пять?
— Да.
Инспектор почесал ухо.
— Странно, не так ли? Собрать всю деревню в такую суровую погоду ради десятиминутного представления.
— Филлис Уиверн была лишь гвоздем программы, — сказала я. — Думаю, викарий планировал больше. Это для того, чтобы собрать средства на ремонт крыши, видите ли. Может, он планировал попросить выступить сестер Паддок, а потом закончить представление собственной декламацией, например «Альбертом и львом»[35]. Он, наверное, дал ей возможность выступить первой, потому что это было бы неуважением — заставлять ее ждать любителей. Хотя это мои догадки. Вам следует спросить викария, когда он вернется.
— Я так и сделаю, — сказал инспектор Хьюитт. — Возможно, ты права.
Он отодвинул манжету указательным пальцем и взглянул на часы.
— Еще пара вопросов, — продолжил он, — и я бы хотел, чтобы ты помогла мне с экспериментом.
О радость! Наконец быть признанной равной ему — или что-то в этом роде. Сам Дед Мороз не мог бы придумать лучшего подарка. (С внезапным удовольствием я припомнила, что у нас со старым джентльменом есть дело, которым мне предстоит заняться через несколько часов. Возможно, я смогу поблагодарить его лично.)
— Думаю, я справлюсь, инспектор, — ответила я, — хотя у меня довольно много дел.
Прекрати, Флавия! — подумала я. Прекрати немедленно, пока я не откусила твой язык и не выплюнула его на ковер!
— Что ж, хорошо, — сказал он. — Зачем ты пошла в Голубую комнату?
— Я хотела поговорить с мисс Уиверн.
— О чем?
— О чем угодно.
— Почему в такое время? Разве было не слишком поздно?
— Я слышала, как доиграла музыка в фильме. Я знала, что она еще не спит.
При этих словах я почувствовала холодящий ужас. Почему я не подумала об этом раньше? Может, Филлис Уиверн была уже мертва.
— Но, возможно, — добавила я, — возможно…
Глаза инспектора неотрывно смотрели в мои, подбадривая меня продолжать.
— Катушка шестнадцатимиллиметровой пленки играет сорок пять минут, — сказала я. — Две катушки на фильм.
Это факт, в котором я уверена. Я отсидела достаточно нуднятины в приходском зале, чтобы знать до секунды, сколько продлится моя пытка. Кроме того, однажды я спросила у миссис Митчелл.
— Фильм закончился прямо перед тем, как я дошла до Голубой комнаты, — продолжила я. — Я услышала слова: «Я никогда не забуду Ястребиный замок», перед тем как начала спускаться по лестнице из своей спальни. К тому времени, как я нашла тело мисс Уиверн, конец пленки уже шлепал по катушке. Но…
— Да? — Глаза инспектора были такими же острыми, как у хорька.
— Но что, если она была уже мертва, когда начался фильм? Что, если это ее убийца запустил проектор?
В моем сознании части головоломки быстро вставали на место. Более раннее время смерти объясняло, почему на теле Филлис Уиверн уже выступили пятна, когда я нашла ее. Я не сказала об этом инспектору. Пусть он хоть немного поработает.
— Блестящая догадка, — сказал инспектор. — Помимо шлепанья пленки ты слышала что-нибудь еще?
— Да. Дверь захлопнулась, когда я пересекала вестибюль. И в туалете слили воду.
— До или после хлопка двери?
— После. Дверь захлопнулась, когда я спускалась по лестнице. Бачок слили, когда я была на полпути через вестибюль.
— Так быстро? Как странно, — сказал инспектор Хьюитт.
Только позже я поняла, что он имел в виду.
— Из людей, спавших в вестибюле, кого ты точно видела?
— Викария, — ответила я. — Он вскрикивал во сне.
— Вскрикивал? Что?
Почему я ощущаю, будто предаю доверие? Почему чувствую себя такой болтушкой?
— Он сказал: «Ханна, пожалуйста! Нет!» Очень тихо.
— Больше ничего?
— Нет.
Инспектор что-то записал в блокнот.
— Продолжай, — сказал он. — Кто еще спал в вестибюле?
Я начала загибать пальцы.
— Миссис Мюллет… и Альф, ее муж… доктор Дарби… Нед Кроппер… Мэри Стокер… Банни Спирлинг… Макс — имею в виду Максимилиана Брока, нашего соседа. Макс построил стенку из книг вокруг себя.
— Кто-то еще?
— Это те, кого я заметила. О, и Дитер, конечно. Он устроился на лестничном пролете. Мне пришлось красться на цыпочках мимо него.
— Ты видела или слышала кого-то или что-то еще по пути в Голубую комнату?
— Нет. Ничего.
— Благодарю, — сказал инспектор Хьюитт, захлопывая блокнот. — Ты мне очень помогла.
Простил ли он меня, подумала я, или просто вежлив?
— Теперь, — продолжил он, — как я сказал, мне потребуется твоя помощь в маленьком эксперименте, но у меня будет время только позже.
Я понимающе кивнула.