глад — голод, врата — ворота, град — город, драгой — дорогой, блато — болото, нощь — ночь, есень — осень, елень — олень, езеро — озеро, пребити — перебити, преити — переити, аще — если и др. Правда в некоторых случаях сферы употребления синонимичных славянизмов и русизмов были настолько различны, что никакого взаимодействия между ними не было. Например, глагол пребити применялся только в церковно-книжных памятниках (главным образом при описании распятия Иисуса), а глагол перебити — только в светских и в живой речи. В то же время члены таких пар, как градъ — городъ, брегъ — берегъ, долгое время употреблялись в одних и тех же памятниках, даже в одном и том же контексте: «поидоша через мост в город; града ж того некто житель везе рвом в баню отца своего мыти» («Повесть о Шемякином суде», XVII в.). Слова типа градъ, злато, древо, брег, врата и т. д. окончательно вышли из употребления довольно поздно — во второй половине XIX в., а в поэзии отмечены и еще позже. Корни этих слов зачастую сохраняются в составе производных и сложных слов: Ленинград, безбрежный, обезглавить, древонасаждение.
Многие славянизмы, выйдя из употребления, сохранились лишь в соединении с другими словами в составе так называемых устойчивых сочетаний. Например, слово преткновение, образованное от глагола претъкнутися — «споткнуться», сохранилось лишь в составе устойчивого сочетания камень преткновения, заимствованного из Библии и означающего «помеха, затруднение, на которое наталкивается кто-нибудь в каком-нибудь деле». Вот еще несколько сочетаний, в составе которых имеются вышедшие из свободного употребления славянизмы: глас вопиющего в пустыне; древо познания добра и зла; денно и нощно; власть предержащая. Все эти сочетания возникли тогда, когда слова преткновение, глас, древо, предержати и т. п. еще не были устаревшими. Постепенно эти слова перестали применяться, но некоторые их сочетания с другими словами вследствие частого повторения закрепились в языке. В составе таких сочетаний и сохранились славянизмы.
Как видим, многие из славянизмов закрепились в литературном языке в качестве окаменевших остатков некогда живых и активных образований. Вот еще примеры такого рода слов. В старо- и церковнославянском языках глаголы с приставками из- и пре- были довольно многочисленны и составляли продуктивные словообразовательные типы, по образцу которых активно создавались новые слова. Можно сказать, что эти глаголы входили в словообразовательную систему старославянского и церковнославянского языков как ее равноправные и активные элементы. В русском литературном языке эти глаголы, во-первых, не столь многочисленны, и, во-вторых, непродуктивны, т. е. не служат образцом для возникновения новых слов, а следовательно, не являются равноправными и активными членами словообразовательной системы. Это изолированные остатки некогда живых и продуктивных рядов слов. Те значения, которые выражали эти глаголы в старославянском языке, в русском языке выражаются с помощью приставок пере- и вы-. Глаголы с этими приставками составляют продуктивные словообразовательные типы, по образцу которых возникают новые слова.
Один из крупнейших языковедов конца XIX — начала XX в. Фердинанд де Соссюр писал о причинах сохранения или утраты языковых элементов: «Сохранение данной формы может объясняться прямо противоположными причинами: полнейшей изоляцией или же принадлежностью к определенной системе, неприкосновенной в своих основных частях и постоянно приходящей ей на помощь»[24]. Во многих случаях формами, сохранившимися благодаря изоляции, выходу из системы, являются славянизмы, а формами, сохранившимися благодаря принадлежности к живой, действующей системе, — русские языковые элементы. Возможны, однако, и противоположные явления. В русском литературном языке прочно закрепились суффиксы причастий -ущий, -ющий, -ащий, -ящий (текущий, лежащий и т. п.), заимствованные из старославянского языка. Соответствующие русские суффиксы -учий, -ючий, -ачий, -ячий, первоначально употреблявшиеся в причастиях, постепенно сузили сферу своего применения. Сохранившиеся немногочисленные образования с этими суффиксами изменили свое значение: вместо значения причастия они стали выражать значение склонности к тому действию, которое названо мотивирующим глаголом: текучий, лежачий, колючий, ходячий и т. п. Конечно, причастия, несомненно, более продуктивный и системный факт, чем прилагательные типа текучий, лежачий. Естественно, возникает вопрос, почему в одних случаях победил славянизм, а в других — русское слово?
Причину сохранения только что рассмотренных старославянских суффиксов причастий следует, по-видимому, усматривать в том, что в старо- и церковнославянских текстах причастия употреблялись гораздо чаще, чем в древнерусских. Это происходило потому, что причастия использовались для перевода очень употребительных греческих причастий, а также в различных сложных синтаксических конструкциях, более свойственных старославянским и церковнославянским текстам, чем древнерусским.
В судьбе славянизмов в русском языке решающую роль играло их значение. Поскольку судьбу славянизма, как нам известно, во многом определяла частота его применения в церковно-книжных памятниках, естественно, что слова абстрактного значения или слова, по значению тесно связанные с церковной тематикой, побеждали синонимичное русское слово, если оно имелось (сравните благо, прельстить, время и др.). Столь же естественно, что слова, означающие конкретные предметы и физические действия, легче закрепляются в русской форме (так закрепились глаголы движения, а также, например, солома, а не слама; дорога, а не драга; болото, а не блато и т. п.). Но это наиболее массовое правило знает немало исключений, которые показывают, что для объяснения судьбы слова в языке недостаточно общих предварительных соображений, а необходимо конкретное изучение сферы распространения и контекстов употребления слова в языке разных памятников. Исходя лишь из значений славянизма и русского слова трудно было бы ответить на вопрос, почему, например, в паре глаголов прекреститися — перекреститися, означающих церковно-ритуальное действие, сохранился русский глагол, а славянизм вышел из употребления. Глагол прекреститися не вышел за пределы книжных текстов, так как вне их, в описаниях церковного быта, близких к разговорной речи, был употребителен глагол перекреститися. Вот отрывок из «Чиновника» (описания церковных обрядов) патриарха Иоакима (1674—1677): «патриархъ, перекрестя рукою трижды новорожденного младенца, говоритъ отрицательные молитвы». Таким образом, в судьбе глаголов прекреститися — перекреститися решающую роль сыграл тот факт, что описание церковного быта велось не по-церковнославянски, а по-древнерусски. Такого рода конкретные факторы часто определяют судьбу славянизмов в русском литературном языке.
Однако главными факторами являются, во-первых, частота употребления славянизма в церковнославянском языке, определяемая его значением, во-вторых, наличие или отсутствие русского синонима. Но существовал еще и третий фактор — наличие или отсутствие условий для изменения значения славянизма. Если славянизм изменяет свое значение, то он перестает быть синонимичным русскому слову, а это способствует сохранению славянизма в русском языке.
Изменения значений слов весьма разнообразны и индивидуальны. И тем не менее в языкознании намечены основные тенденции, закономерности этих изменений.
Некоторые из этих закономерностей свойственны и славянизмам.
Количественные изменения переходят в качественные
Одна из важных закономерностей изменений в языке состоит в том, что наиболее частое, типичное использование постепенно становится единственно возможным. Таким путем изменяют свое значение очень многие славянизмы. Количественные изменения в их употреблении способствуют серьезным качественным изменениям. При этом на основе конкретных значений слов очень часто развиваются абстрактные.
От конкретного к абстрактному
Сопоставляя такие современные слова, как краткий и короткий, здравый и здоровый, власть и волость, преступить и переступить, рождать и рожать, участие и участок, совратить и своротить, равный и ровный, пристанище и пристань, избрать и выбрать, свергнуть и сбросить и многие другие, мы замечаем, что они различаются по значению. Иногда, правда, есть и нечто общее в значениях этих слов, например, можно сказать краткая речь и короткая речь; однако можно сказать короткие волосы, но нельзя сказать краткие волосы. Чем же объясняется различие в их значениях?
Славянизмы краткыи, здравыи и другие употреблялись в древней письменности главным образом в церковно-книжных текстах, а соответствующие исконно русские слова — в светских. Как нам уже известно, в церковно-книжных памятниках религиозно-моралистические рассуждения преобладали над сюжетными рассказами; для светских памятников типично конкретное, динамическое описание. Поэтому естественно, что, например, слово краткыи сочеталось главным образом со словами абстрактно-духовного характера (врѣмя, житие, жизнь, животъ — «жизнь», вѣкъ, лѣто, царьствие