— Ну, зачем ты так, Василий? — произнесла Агафья.— Здравствуйте, желанный, здравствуйте…
— Вот! Рыбок принес! — торжественно объявил хозяин, наливая третью пару.
— Очень вами благодарны,— певуче сказала Агафья.
— И штаны. Штаны тоже.
— Вот то-то же. А ты скаредничал.
— Врешь, дура-баба! И вовсе я не ска…
Он икнул.
— Скажите, господа. А можно мне пройти к Васене? Я хотел бы с ней поговорить.
Отец нахмурился и взглянул на мать.
— Пускай идет. Что он ей исделает? Мы-то — вот мы! — тихо сказала Агафья мужу.
Леська подошел к двери и постучался. Ему не ответили. Он приоткрыл дверь и увидел Васену: она сидела на кровати и уныло глядела в пол.
— Можно?
Васена подняла голову и отрешенно взглянула на Леську. Леська вошел и прикрыл за собою дверь.
— За что вы меня ненавидите? Что я вам сделал?
— Ничего я не знаю,— ответила Васена.— Что вам от меня нужно?
— Вы такая прекрасная! Такая красавица! — почти скороговоркой забормотал Леська, сам не зная, что говорит.
— Вот-вот. Оно самое! — сказала Васена.
— О таких, как вы, только песни поют: «Брови соболиные, речи соловьиные…»
— Ну, уж от моих речей не поздоровится,— угрюмо усмехнулась Васена.
— Зачем вы такая хмурая? Угрюмая? Вы должны быть счастливы. Когда вы вошли в избу, мне показалось, что вся комната осветилась.
— Как будто самовар внесли? — сказала Васена, все так же горько усмехаясь.
Дверь распахнулась. На пороге показался отец.
— Хватит вам, молодой человек, девчонку улещивать. Не про вас она.
— А тебе какое дело? — вдруг со страшной злобой прорвалась Васена.— Уходи прочь! Оставь меня! Оставьте меня все! Все, все! Слышите? Все!
Она вскочила и кинулась на улицу. Леська побежал за ней — ему уже было все равно, что подумают о нем родители.
Васена большими шагами стремительно понеслась по улице к парку. На ней панева в красную и желтую клетку, резиновые с лаком сапоги. Высокая, вся наклоненная вперед, она чуть-чуть изгибалась в талии, и в этих изгибах таилась та звериная грация, какая свойственна только деревенским девушкам, приученным к тяжелой работе.
Он догнал девушку в парке и легонько взял ее за руку. Васена отбросила его ладонь, даже не повернувшись к нему. Леська снова поймал ее руку и теперь держал крепко.
— Чего вам нужно? — сказала она, резко остановившись и строго глядя ему в глаза.
— Ничего. Только видеть вас. Только видеть,— горячо заговорил он, задыхаясь и не слыша собственных слов.
— Вы думали — что? Если отбили меня от гайдамаков, так имеете право сами?
— Боже сохрани! И в мыслях не было.
— Было!
— Ей-богу, не было. Клянусь, чем хотите.
— Было. Я угадала по глазам. Думали: «Моя будет!» Ну, нет. Фигушки!
Пока она выясняла проблему, Леська, крепко держа ее за руку, ласкал мизинцем кожу на ее пальцах. И вдруг почувствовал, что и она начала гладить мизинцем его руку, хотя разговор ничуть не смягчился. Она продолжала укорять его, а заодно и всех мужчин.
— У вас, мужиков, одно на уме. Подарил девушке полушалок и уже считает, что с нею можно все! Ну, может, с которыми и можно, но только не со мной. Понятно? Не со мной! Я кобыла норовистая.
Леську царапали ее грубые выражения и в то же время сладко волновали.
— Честное слово, я не тот, за кого вы меня принимаете.
— Ну да, вы — интеллигентные. А еще что?
— Этого достаточно,— добродушно засмеялся Леська.— В этом все.
Не столько слова его, сколько этот уверенный смех, прозвучавший как бы из другого мира, подействовал на Васену.
Она вырвала руку, но стала смотреть на него мягче.
— Пойдемте, Васена, к озеру. Хорошо? Я видел между деревьями воду.
— Эта вода соленая. Здесь грязи берут,— сказала Васена и вдруг разъярилась: — Вот! Корят меня вековухой, заставляют идти работать в грязелечебницу. А что мне там делать без образования? Стариков пузатых купать? Да я лучше в омут головой! Эх, хоть бы кто подвернулся… Верите? Я бы за горбатого пошла.
Они присели на какую-то колоду. Леська взял ее руку в обе свои ладони. Девушка не отнимала. Сзади послышались шаги.
— Эге! Ты тут с кавалером? А с нами не желаешь? Ну, погоди, Васенка,— все батьке расскажу.
— Иди ты! — спокойно бросила Васена, не оборачиваясь.
— А твоего кавалера обработаем — забудет где и живешь.
Когда шаги удалились, Васена спросила:
— Испугался? — И тут же поправилась: — Хотя… гайдамаков не испугался.
Посидели тихо. Потом Васена сказала:
— Вот вы говорите: «красота», «любовь»… Думаете, я вам верю? Ведь вы не женитесь на мне, а? Ведь не женитесь, правда?
— Правда,— наивно сказал Леська, не успев подумать.
Васена засмеялась и крепко стиснула его руку.
— Хороший ты парень. Только зачем приехал? Ничего, милый, от меня тебе не будет. Тоской изойду — а не будет. Тут либо весь мой, либо езжай домой.
— Но как же я могу жениться? Ведь я еще гимназист.
— А ты брось эту свою гимназию.
— А что же я буду делать?
— Найдем. Как у других, так и у нас. Отцу помощник вот как нужен. А умрет если — все наше: изба, две лошади, телка, овцы, земля.
Леське было приятно, что она говорила о себе и о нем «мы». В ее сознании они уже были мужем и женой. Но как он может бросить гимназию? И вообще: он превратится в Лесю — Десять Тысяч, а то и того меньше.
В парке послышались пьяные шаги и тоскливый зов:
— Васена! Васенушка! Где ты-ы?
— Отец! — со злобой прошептала Васена.— Ноги бы себе переломал, ведьмак.
Она встала — статная, величавая.
— Прощай, парень! Жениться надумаешь — приезжай. За тебя пойду. Ты хороший. Не такой, как все.
День спустя Елисей снова пошел в село Саки.
У забора заглянул во двор: Васена с матерью пилили ствол, уложив его на козлы. Леська вошел, точно к себе домой, снял пиджак, повесил его на штакетник и, подойдя к Агафье, сказал хозяйским тоном:
— Тетя Агаша, позвольте мне.
Агафья мягко улыбнулась и передала пилу. Леська уперся левой рукой в ствол, взглянул на Васену и сказал:
— Начали!
Васена глядела на него веселыми глазами, которые, как показалось Леське, из темно-синих стали голубыми. Есть что-то чувственное в пилении дров, когда этим заняты юноша и девушка. Васена почувствовала игру и, перестав улыбаться, смущенно опустила ресницы. Почувствовала и Агафья.
— Ну, я отдохнула,— сказала она.— Давай буду пилить. А ты наколи дров. Вон сколько их!
Леська поставил полено на попа, схватил колун и с одного маха рассек пень пополам.
— Вот был бы работничек! — вздохнула Агафья.
Дочка ничего не сказала, отложила пилу в сторону и ушла в дом. Как только девушка исчезла, Леська отбросил колун и пошел за своим пиджаком. Мать собирала дрова и складывала их в горку.
Леська уселся на ступеньках крыльца и стал утирать носовым платком пот с лица и шеи. Вскоре вернулась Васена и присела рядом с Елисеем. На голове у нее появился газовый шарф лазоревого цвета. Не обращая на мать никакого внимания, она заговорила своим низким голосом:
— Ну вот видишь, гимназист: думал, ничего не умеешь, а оказывается, лихой дровосек.
Леська молчал.
— А у нас новость: жеребеночек народился,— умиленно сказала Васена.— Ну до чего же миленький, симпатичный. Я его целую, а он брыкается, не хочет.
— Эх, мне бы на его месте! — вздохнул Леська и подумал, что сказал пошлость.
Но Васена увидела в этом тонкий юмор и от души засмеялась.
— Завидуешь?
— Очень.
Она взяла его руку в свою.
— Но ведь ты меня не любишь.
— Люблю.
— Неправда. Если любят…
Она прикусила нижними зубами верхнюю губу, и, когда отпустила, Леська видел, обмирая, как нежная кровь снова входит в побелевшие заливчики.
— Не могу я бросить гимназию, понимаешь?
— Вот уже и лошонок родился. Тоже нашим будет,— задумчиво говорила Васена, мечтая вслух.
— Гимназию бросить не могу. Всю жизнь мечтал об университете — и вдруг бросить! И потом — что скажет дядя Андрон? Он остался полуграмотным, чтобы дать мне образование…
— А тогда нечего тебе тут делать! — в сердцах вскричала Васена и кинулась в избу так стремительно, что над ней взлетел ее газовый шарф и, плавно отплывая на четырех концах, нежно опустился на Леськины колени. Леська, не замечая, принял его на ладони. Так и сидел.
— Зачем ты к нам ходишь, Леся? — мягко спросила мать.
— Не знаю.
— А кто же знает? Жучка?
— Не могу я без Васены, тетя Агаша! Ну вот просто не могу!
— И она без тебя не может. А что дальше?
Леська молчал.
— Полюбовницей твоей она не будет. Убьет ее отец, коли что.
— Отец пусть молчит. Я-то видел, как он боролся за ее честь.
— А видел, так смотри, как бы я тебе гляделки не вышиб,— раздался хриплый голос.
Хозяин стоял на крыльце и свирепо глядел на Леську:
— Духу твоего чтобы тут не было, кобель! Марш отседа!
18
Отель «Дюльбер» — самое роскошное здание Евпатории. Построенный в швейцарском стиле, он напоминал о горах и этим как бы перекликался с Чатыр-Дагом, который высился против него через все море и сизым очертанием красовался в окне.
Владельцем «Дюльбера» был актер Художественного театра Дуван-Торцов. Невозмутимый, необъятно тучный, он много лет подряд играл в этом театре одну-единственную роль Хлеба в сказке Метерлинка «Синяя птица». Наконец это ему надоело, он переехал в Киев, где взял в аренду театр Соловцова, и зажил в украинской столице со всей многочисленной семьей. Но в этом году Киев испытал на себе такие ужасы от частой смены властей, что жить в нем стало уже невозможно. Беженцы устремились кто на север к большевикам, кто на юг за немцами. Эта стихия подняла и Дуванов, которые прикатили к себе в Евпаторию.
Хозяева «Дюльбера» стали жить открытым домом. Все знаменитости, приезжавшие в Евпаторию, останавливались, конечно, в дувановском отеле и неизменно навещали хозяев. Усиленно начал посещать этот гостеприимный дом и Леська, хотя он и не был знаменитостью: просто один из сыновей Дувана, Сеня, перевелся из Киева в седьмой класс евпаторийской гимназии и очень подружился с Леськой. Леська втянул его в свой спортивный кружок, познакомил с братьями Видакасами, с Шокаревым и Улиссом Канаки. Теперь это была уже одна компания.