— Почему ты не пришел в студию вовремя? Избегаешь меня?
— А тебе не все равно?
Муся не ответила.
— Э, да вы ничего не пили! Обидно. Ну-ка, репетатум! — воскликнул Шокарев и снова налил шампанского в свой фужер.
— Мальчики, пьем!
— Как приятно, что ты меня тоже называешь мальчиком,— сказала Муся.
— Почему приятно? — спросил Елисей.
— Да так. Вероятно, каждой женщине хочется быть мужчиной.
— Только не такой красивой женщине, как ты,— галантно отозвался Володя.
Приятели чокнулись и выпили. На этот раз без тоста.
Вышли из кафе на улицу. За всех заплатил Елисей, не позволив Шокареву даже вынуть бумажник.
— Ладно! Сколько раз ты платил за меня, позволь уж и мне хоть один разочек.
Двенадцати еще не было,— значит, магазины открыты. Леська, предоставив Шокареву проводить Волкову, начал прощаться.
— Володя! — сказал он вдруг.— А почему бы тебе не жениться на Мусе? Она ведь такая прелесть.
— А почему не женишься ты?
— А чем я буду ее кормить?
— Одна сваха,— очень спокойно сказала Волкова,— одна сваха задумала выдать замуж дочь бедного портного за графа Потоцкого, но для этого девушке, которая была еврейкой, пришлось бы перейти в католичество. Сваха долго уговаривала родителей и наконец добилась согласия. «Половина дела сделана,— подумала сваха.— Теперь остается уговорить графа Потоцкого».
— Извини, Муся, но мы ужасно пьяны.
Елисей сбегал в магазин, купил большой кусок свиного сала и, придя домой, тут же заменил им кирпичишко господина прапорщика. В эту ночь спал он с великим наслаждением и чистой совестью, а утром, пригласив Акима Васильевича, задал пир. Поэт тоже не остался в долгу и притащил горчицу.
Сытость предрасполагает к доверию и откровенности. Леська рассказал о Мусе Волковой. Старик насторожился.
— Боюсь, как бы вы в нее не влюбились, Елисей.
— Это исключено.
— Заклинаю вас! Во-первых, вы не смеете соблазнять бедную девушку. А во-вторых, мы упустим Аллу Ярославну.
В университете Леська подошел к приват-доценту Карсавиной. И опять в нем возникло ощущение, какого давно не было: точно это не он вручал свое ошалелое письмо, а кто-то другой.
— Вот,— сказал Леська и положил конверт на кафедру.
— Не густо,— засмеялась Алла Ярославна.
Леська ничего не ответил и отошел. Он видел, как она повертела в руках конверт и, недоуменно поведя бровями, опустила его в портфель, как в почтовый ящик.
«Что я сделал?! — подумал в ужасе Леська.— Боже мой, что я сделал? Это непоправимо!..»
— Ну, что? Разыскал Шокарева? — спросил на улице Еремушкин.
— Разыскал. Оказывается, он служит в Осваге.
— Ну? Вот это здорово! Это ты молодец! Сказал он что-нибудь?
— Говорит, что белые взяли Тулу.
— Врет. А еще что?
— А еще Мамонтов прорвался к Тамбову.
— Это правда.
— Слушай, Еремушкин. Когда тебе нужно, ты являешься в университет. А я куда пойду, если захочу тебя видеть?
— Это вопрос,— раздумчиво сказал Еремушкин.— Это не так просто — дать явку. Но ты прав. Должен же ты меня информировать, если что срочное. Я сообщу своим, а дня через три-четыре заявлюсь сюда.
За время отсутствия Еремушкина ничего особенного в Леськиной жизни как будто не произошло. Однажды прапорщик Кавун явился на кухню и, показывая сало и тряпочке, изумленно заговорил:
— Лежало оно за ставней и разбухло. Но как!? Было два фунта, а теперь с гаком, а гаку тоже не меньше полфунтика. Чудеса!
— Чем же это плохо? — спросил Аким Васильевич.
— А черт его знает! Боюсь его есть.
— А вы отдайте студенту: он переварит и железо.
Прапорщик вернулся в свою комнату и снова ткнул сало за окно.
Став любимцем публики, Леська делал полные сборы и хорошо зарабатывал. Под ним ложились даже солидные борцы, тот же Марко Сватыно, который тянул около семи пудов. Когда Елисей смущенно заметил Мишину, что это в конце концов жульничество, арбитр очень резко оборвал его:
— Ты, Бредихин, в мою коммерцию не лезь. А вообще говоря, в цирке борьба — не спорт, а театр. У тебя будет одна ничья с Даудом, а положит тебя «Черная Маска».
— Кто же это? — с неудовольствием спросил Леська.
— Чемпион мира Чуфистов. Он сейчас в Алуште, но я его вызову.
Леськино положение в чемпионате нисколько не волновало остальных бойцов: благодаря «Студенту Икс» они получали высокий гонорар и оставались вполне довольны. Недоволен был один Стецюра. Однажды в борьбе с Елисеем он получил задание проиграть на десятой минуте. Леська, великолепный в своем белом трико, легко работал со своим противником, не подозревая ничего плохого. И вдруг во время особенно изящного пируэта очутился на обеих лопатках: Леська играл, а Стецюра боролся всерьез. Как это объяснить публике, которая дико свистела от разочарования?
Арбитр Мишин, выйдя на арену, зычно провозгласил:
— В поражении «Студента Икс» виноват я. Студент еще вчера заявил мне, что у него температура, и просил разрешения отлежаться, но имя его уже стояло на афише, и я ему отказал.
— Бесчеловечно! — завизжала какая-то женщина.
— Антигуманизм! — кричали студенты.
— Долой Мишина!
Мишин с наслаждением слушал эти горячие выкрики, потом поднял руку и снова провозгласил своим колокольным голосом:
— Реванш состоится через неделю. Я лично ставлю за студента сто рублей николаевскими против любого, желающего ставить за Стецюру. Прошу почтеннейшую публику посетить наш цирк в этот день.
За кулисами Мишин сказал:
— Спасибо, Стецюра. В день реванша я повышу цены вдвое, но тебя оштрафую так, что ты запомнишь меня на всю жизнь.
— Я убью вашего студента,— мрачно ответил Стецюра.
— Это твое дело. Но обманывать арбитра не смеешь, иначе получишь «волчий билет» и ни один чемпионат тебя больше не примет.
В назначенный день Стецюра и Бредихин снова встретились на ковре. Елисей, как всегда, был в белом, Стецюра — в синем, но сегодня на нем почему-то был пояс. Это показалось Мишину подозрительным. Накануне Мишин сказал Стецюре:
— Ты ляжешь после перерыва. Студент возьмет тебя на «передний пояс» и подымет. Ясно?
— Ясно.
— И чтоб комар носа не подточил. Смотри мне!
Теперь Елисей боролся осторожно. Ни «пируэтов», ни «мостов». Борьба проходила скучно.
— Работать надо! — кричали с галерки.
— Давай, давай, студент!
Шла восьмая минута. Елисей готовился к «переднему поясу», и вдруг раздался свисток. Борцы остановились. Мишин ястребом налетел на Стецюру и вырвал из его пояса металлическую пряжку, острый язычок которой был выдвинут наружу: если б Елисей, обхватив противника, поднял его на себя, он распорол бы себе брюшину.
Арбитр поднял пряжку высоко вверх и показал публике.
— Вот на что идут некоторые борцы! Стецюра хотел нанести студенту тяжелое ранение.
С галерки раздался львиный рев. Стецюра бросился за кулисы. Но толпа, перепрыгивая через барьер, хлынула за ним. Мишин развел было руки, чтобы приостановить бурю, но его отбросили в сторону. Стецюра кинулся на конюшню, выключил свет и мимо Анжело и его дамы нырнул в угол стойла вороного жеребца. Толпа заполнила конюшню, но жеребец мирно грыз овес, время от времени оглядываясь на толпу и посвечивая в полутьме фиолетовым глазом.
Стецюру, конечно, выгнали из чемпионата. Трецек дал в своей газетке двадцать строк под названием «Борец Стецюра — Джек Потрошитель», и целую неделю народ валом валил в цирк поглядеть на милого сердцу студента, который едва спасся от гибели. Его осыпали цветами, забрасывали записками с просьбой о свидании, бросали в конвертах деньги.
Когда волнение утихло и сборы снова начали падать, Мишин придумал новую сенсацию.
— Елисей! Ты будешь бороться с любым дядькой из публики на звание чемпиона Крыма полутяжелого веса.
— Что вы, Мишин, куда мне?! Здесь ведь будет уже не театр, а самое настоящее.
— Ну и что ж такого? Неужели ты не положишь любого дядьку твоего веса, если он не знает всех тонкостей борьбы?
— Все-таки страшно.
— Не робей! Все пойдет как по маслу. Жюри-то будет мое!
Когда Мишин объявил с арены о состязании «Студента Икс» с любым желающим из публики, он выдвинул условия, которые были жестче самого Дракона с его кодексом:
— Первое: раз борьба ведется на звание чемпиона Крыма, то и бороться со студентом имеют право только жители Крыма. Второе: вес каждого претендента на это звание не должен превышать пяти пудов, поскольку сам студент весит четыре с половиной. Третье: соперник должен знать основные правила классической борьбы. Хватать ниже пояса, подножки, а также зажим органов дыхания запрещаются.
На арену вынесли базарные весы, стол и три стула.
— Почтеннейшая публика! Прошу трех человек занять места за судейским столом!
Из ложи, не мешкая, вышел высокий и тощий полковник из отставных земгусаров (это был сосед Мишина по меблирашкам, с которым арбитр частенько выпивал), за ним — любовница Мишина и одновременно хозяйка меблирашек и, наконец, городской сумасшедший Ефремка. Ефремку в городе хорошо знали и встретили его смехом и аплодисментами.
— Желающие бороться со студентом — ко мне! — гремел Мишин.— Пожалуйста! Не стесняйтесь! Есть же силачи среди вас. Крымская земля, как говорится, не пуста стоит.
И вот с трибуны сошли: короткий приземистый татарин и двое русских. Мишин потребовал паспорта.
— Вы мелитополец,— сказал он одному из русских.— Извините, но участвовать в соревновании вы не можете.
Потом он велел двум другим раздеться до пояса, снять сапоги и взвеситься. Тут все было правильно.
— На арену вызывается «Студент Икс»!
Под громкие аплодисменты вышел юноша в белом трико. Он был подобен колонне.
— Борьба ведется пятнадцать минут! — снова объявил зычный голос.— Если схватка не приведет к прямому результату, победа присуждается нашему борцу. Начали!
Борцы сошлись. Елисей, как полагается, протянул противнику руку, но тот, не здороваясь, кинулся на Елисея и свалил его на бок. Публика засвистала и зашикала.