И так удивительно, милый мой, говорила такие все слова, что я сам никогда бы не поверил, если бы своими ушами не слышал! Говорила про души человеческие, куда они после смерти отходят, рассказывала, что она их видит и с ними беседует. Всякого узнавала, и при этом каждого такими словами наставляла, учила, что никто из находившихся там не мог удержаться от слез. Хотя глаза у нее постоянно были закрыты, она пальцами водила по книге и так ее читала. Говорила, сколько времени на часах, минута в минуту, когда часы прикладывали ей к сердцу. И про каждого из знакомых все знала. Старые господа оба заболели. При ней находилась только ее верная старшая горничная девушка да другие слуги, а народ валил к ней смотреть, будто на какое диво. Но когда приходил человек, тяжко перед Богом согрешивший, она его духовно прозревала еще с порога. Например, такой человек, который жил обманом или безбожник какой, в Бога не верующий, или такой, что любил непотребные, гнилые слова говорить, или такой, что худо в супружестве жил, дурной пример подавал детям. Она тогда говорила:
– Не пускайте ко мне этого человека! Это безбожник! Как только он войдет, мне будет плохо!
И вот разнеслась по всей округе молва, что с барышней Анной приключилась болезнь, да не простая! В сонном видении она все знает и дивные речи говорит. Повалил к ней народ, идет и идет в усадьбу! Я сначала не поверил, знаю ведь, что народ наш часто ерунду болтает, да еще, как говорится, к былям всякие небылицы приврать любит. Но потом и меня взяла охота побывать в усадьбе. Иду, но тут как раз повстречался мне ныне покойный батюшка, отец Андрей Левицкий. Он спросил меня:
– Ты был в усадьбе, видел барышню Анну?
– Сейчас вот собрался, – отвечаю. – Но не возьму я все хорошенько в толк, батюшка, что это народ к ней так повалил? Идут и едут без конца!
– Стоит идти и ехать, мой милый! Есть на что посмотреть, есть что послушать! Такое нечасто дается видеть и слышать человеку.
– Что же это такое? – спрашиваю. – Подлинно ли, батюшка, что она святая?
– Поистине святая, потому что душа ее чистая и богобоязненная. Если и были какие-нибудь грехи у нее, то лишь самые обыкновенные, и она очистила их своими добрыми делами. Издавна, сын мой, были люди добродетельные и чистые перед Богом, которые получали от Него такую благодать, что не только яснее видели здешнее, земное, но еще при жизни, в этом мире, возносились своей душой превыше земли и видели дела загробного мира. Такая и есть Анна. Она, видишь ли, жила вся в Боге, в молитве, в добрых делах милосердия и сострадания, и она поистине была не от мира сего. Потому что мир наш злой, лукавый, нечистый, грешный. Она явилась здесь лишь на короткое время, чтобы показать другим, как надо жить праведно, богоугодно. А теперь наступает конец ее земной жизни, она отходит в свое истинное Небесное Отечество, к чистым и светлым духам, но пока еще отойдет, говорит нам о небесном, чтобы мы покаялись и начали вести совсем другую жизнь, если хотим получить спасение.
– Вы были уже у нее, батюшка?
– Был, она велела позвать меня к себе, как только занемогла, с первого дня, и просила, чтобы я от нее не отходил. Я пробыл там четыре дня, но больше не мог выдержать ее слов. Кто ее слушал, все были не в силах удержаться от слез.
– Что же она говорила?
– В первый день, как только она впала в этот сон, велела позвать барина с барыней и всех слуг, всю дворню и сказала при мне, что обязательно умрет, но чтобы никто о ней не плакал, потому что отходит она в такое место, где нет ни горя, ни скорбей. Сказала, чтобы мы все жили по-христиански, в молитвах, в любви да в добрых и святых делах.
– Это ты, отец Андрей? – промолвила она. – Спасибо, что пришел проведать меня!
А потом она обратилась к Тимофею:
– Подойди поближе, Тимофеюшка! Ты верный мой слуга, и друг, и брат мой милый! Не плачь, зачем плакать?! Зачем все вы плачете?! И ты, отец Андрей, зачем плачешь?
Я не мог вымолвить ни слова, меня душили слезы, безмерная печаль сжала мое сердце! Выплакавшись вволю, я сказал ей:
– Как же о вас не плакать, когда вы так больны! Все мы вас так любим, барышня, госпожа наша милая! Душа невольно ноет и болит!
– Не называй меня ни госпожой, ни барышней! Это земные слова. Там, куда я иду теперь, нет таких слов. Один Бог – Господин всего мира, а мы все – братья и сестры. И я, видишь, говорю тебе «ты»!
Я спросил у батюшки:
– И она всегда так, с закрытыми глазами, говорила?
– Пока бывала в том сне, постоянно лежала с закрытыми глазами, но видела всякого, кто к ней приходил, всех узнавала, всякому что-нибудь особенное говорила. Мы даже давали ей книги и запечатанные письма, и она водила по ним пальцами и таким образом их читала! Не глазами, а именно пальцами, лучше сказать – прозревала своим духом!
– Стало быть, она знала будущее, что должно случиться?
– Нет, этого она не знала, будущего не предсказывала и ни о чем таком, что еще только должно случиться, кроме своей смерти, не говорила. Когда мы ее спрашивали насчет будущего, кто сколько лет проживет, например, или что другое, она или молчала, или отвечала коротко, что это знает только Господь.
– Я не понимаю, как могло быть, чтобы она видела за тысячи верст, где что на свете происходит!
– Душа вне тела совсем иначе все видит и знает, чем душа, находящаяся в теле, потому что земное тело грубое, тяжеловесное и держит душу как бы в темнице, в неволе.
– А ее душа была разве не в теле?
– Такова была воля Божья, что, не совсем еще отделившись от тела, она могла уже вознестись в другой мир.
– Мне почему-то просто не верится, чтобы так могло быть на самом деле!
– Если мне не веришь, то поверь святому апостолу Павлу. Он говорит: знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 2–4). Значит, уже во времена апостола Павла в числе обратившихся ко Христу людей были такие, что еще при жизни вознеслись духом. Один до третьего неба, а другой – гораздо выше, в сам рай, и этот другой слышал там какие-то слова, которых человек и сказать не может, не в силах!
Еще батюшка мне говорил, что Анна три дня рассказывала про ад. Ей явился в первый же день болезни Ангел-путеводитель, который водил ее по тем бедственным местам, что мы называем адом. Рассказывала про тьму и страшные муки, в которых пребывают великие грешники, те, что при жизни здесь, на земле, противились Богу и Его заповедям. Но долго смотреть на это она не могла, только все повторяла:
– Люди, братья! Почитайте образ Божий – свою душу, любите Господа и ближнего, хвалите Бога и старайтесь исполнить Его заповеди, чтобы не прийти в это несчастное место! Всякий, кто попадет сюда, будет безмерно и безконечно жалеть о своем неразумии, потому что здесь грешник проклинает час, когда родился. Но сильнее всех мучаются те, которые других доводили до греха, наставляли на зло!
Когда Анна говорила про эти муки, слезы текли у нее из глаз, а люди, слушая ее, плакали, и много было таких, кто искренно каялся.
– Но все это она говорила во сне?
– Да, во сне. Но когда сильно уставала и не могла больше выносить того, что видела, приказывала себя будить. После того как она открывала глаза, то была такая измученная, усталая, что не могла промолвить ни слова.
– А про жизнь на Небесах тоже говорила?
– Про это я и хочу теперь рассказать тебе как очевидец, потому что я был у нее уже на четвертый день, вместе с отцом Андреем Левицким. Когда мы вошли, она уже лежала во сне с закрытыми глазами, но она сразу нас узнала и назвала шепотом наши имена. Мы подошли к ней. Она лежала на спине со скрещенными руками, только едва заметно дышала. Потом вдруг заговорила:
– Ах, я вижу свет, прекрасный свет! О, как тут сладко, как любо! Слышу вдали тихие звуки. Ах, какое дивное пение! Но это не земное пение, не земные голоса! Это такое пение, что и сказать вам не могу, потому что в нашем человеческом языке для этого нет слов!
Вид ее совсем изменился: грудь тихо воздымалась, на лице было написано великое счастье, блаженство. Отец Андрей стал ее расспрашивать:
– А есть теперь рядом с тобой твой путеводитель, Анна?
– Есть, но он уже не такой грустный, как в те дни, когда мы ходили по темным местам, среди темных и несчастных духов. Ах, какой он сейчас прекрасный, какой ясный! Не могу наглядеться на его красоту, не могу надышаться и насытиться той любовью, что разлита по всему этому небесному воздуху и наполняет собой все!
– А видишь ли, Анна, каких-нибудь блаженных духов?
– Вижу и сама уже нахожусь между ними!
– Видишь ли кого из знакомых?
– Вижу много знакомых.
– А кого видишь ближе всех?
– Старую бабушку Семеновну из нашего села, которую мы недавно хоронили, которую никто не хотел проводить по-христиански до могилы, потому что она была бедна, не на что было поминки справить, водки купить… Она здесь не старая, а прекрасная, дивно прекрасная, преображенная.
– А как ты ее узнала?
– Души здесь все между собой знакомы, потому что видят все ясно.
– Что же она тебе говорит?
– Благодарит за то, что я ей рубашку сшила и тело ее проводила до могилы.
– Разве такое доброе дело – проводить покойника до могилы?
– Да, это означает любовь, а любовь выше всего.
Затем она ненадолго замолчала, как будто от усталости, потом опять начала сильнее дышать и снова заговорила:
– Люди, братья мои! Сколько между вами таких грешников, которые никогда не думают о загробной жизни, не ходят в церковь от лености, не молятся, предаются недобрым мыслям, творят злые дела, ни о чем не заботятся, кроме тела! А что такое наше тело? Ничтожная оболочка, подобная той, что сбрасывает с себя крылатое насекомое, улетая на вольный возду