Модификации образов красоты сменяют друг друга всё быстрее и быстрее, и можно с уверенностью предсказать, что никакое представление об идеальном лице или фигуре не продержится с век человека, а вероятнее даже претерпит неоднократные переосмысления только за период его взросления. (Любой человек старше тридцати пяти уже пережил несколько радикальных сдвигов в идеалах красоты: от большой груди в 1940-х и начале 1950-х к мальчишеской фигуре в 1960-х, от тщательно выпрямленных волос к бурному афро и так далее.)
Что, на мой взгляд, более важно, чем какая-то конкретная перемена за последнее время, так это широкая осведомленность масс о переменчивости стандартов красоты. То, что ранее было областью знаний антропологов, историков одежды, социологов и экспертов моды, теперь известно всем. Каждый осознает «относительность» красоты: что в разных культурах красота выглядит по-разному и что в их собственной культуре понятие красоты имеет сложную историю. Красота — это идея, которая вошла в эпоху осознанности. Каждый стандарт красоты уже рождается с пониманием, что он долго не проживет; что он всего лишь «мода».
В каком-то смысле мы больше не можем относиться к красоте так же серьезно, как когда-то. Но теперь мы свободны играть с ней. Каннибализация стилей прошлого современной высокой модой становится иронией. Одежда превращается в костюмы. Некогда вызывавший неловкость факт влияния гомосексуальных веяний теперь принимается как данность. В эпоху невинности красоту воспринимали как вечную, истинную ценность. Потом пришло наше время.
Сейчас всё стремится развеять старый, статичный миф о красоте как о чем-то неизменном. Журналы с дорогими фотосъемками, которые формируют и распространяют моду, неосознанно разрушают консервативную идею красоты — как и бдительные критики индустрии моды вроде Блэр Саболь. И культ моды, и его феминистская критика подрывают устойчивость мифа о красоте. И красоты становится только больше. В обществах, приверженных «моде», как будто всё чаще встречаются привлекательные люди. Скорость, с которой меняются идеи красоты, — это не просто побочный эффект быстрого распространения информации, возможного благодаря технологиям современного мира. Эта скорость порождает качественный сдвиг в нашем представлении о красоте, раскрепощая ее, привнося в нее больше индивидуального, больше провокационного.
Красота продолжает усложняться, становиться более осознанной и подверженной хроническим (и отчасти вынужденным) переменам. Что, с феминистской точки зрения, совсем не плохие новости. Это хорошие новости и для эстетов, для чувственных людей. Кажется, в кои-то веки интересы моралистов (феминистских убеждений) и эстетов совпадают. И те и другие выигрывают от того факта, что сама суть красоты — теперь и в ее переменчивости тоже.
Сьюзен Сонтаг. Очарование фашизма(1974)
Первый экспонат. Это книга, которая содержит 126 великолепных цветных фотографий авторства Лени Рифеншталь; определенно, это самое блистательное издание такого рода за последние годы. В неприступных горах Южного Судана живут около восьми тысяч отрешенных, богоподобных представителей народа нуба, воплощений физического совершенства с большими, частично выбритыми головами правильной формы, выразительными лицами и мускулистыми безволосыми телами, украшенными шрамами; мужчины, покрытые пятнами священной серо-белой золы, горделиво стоят, сидят, размышляют, борются на бесплодных склонах. На задней обложке Последних нубийцев — удивительный коллаж из двенадцати не менее блистательных черно-белых фотопортретов Рифеншталь, хронологическая череда выражений (от чувственной замкнутости до улыбки техасской матроны на сафари), не поддающихся неумолимому течению времени. Первая фотография сделана в 1927 году, когда ей было двадцать пять и она уже стала звездой кино, последние фотографии — в 1969-м (она обнимает голого африканского младенца) и 1972-м (с камерой в руках), и каждая из них демонстрирует некое идеальное присутствие, неувядаемую красоту, которая, как и у Элизабет Шварцкопф, с годами становится только более радостной, глянцевой, здоровой. На суперобложке — биографическая заметка о Рифеншталь, а в начале книги — предисловие (автор не подписан) под заголовком «Как Лени Рифеншталь начала изучать нубийское племя месакин в Кордофане», полное пугающей лжи.
Предисловие, где подробно описывается паломничество Рифеншталь в Судан (вдохновленное, как нам говорят, прочтением Зеленых холмов Африки Хемингуэя «бессонной ночью в середине 1950-х»), лаконично определяет фотографа как «почти мифическую фигуру режиссера довоенного времени, полузабытую народом, решившим стереть из памяти эпоху своей истории». Кто еще (хочется надеяться), кроме самой Рифеншталь, мог выдумать эту сказку про туманный «народ», который по неведомой причине «решил» совершить презренную трусость и забыть «эпоху» — тактично не названную — «своей истории»? Вероятно, хотя бы некоторых читателей ужаснул этот завуалированный намек на Германию Третьего рейха.
По сравнению с предисловием обложка значительно больше фокусируется на карьере фотографа, вновь пересказывая ложные факты, распространением которых Рифеншталь занималась последние двадцать лет.
Именно в упадочные и переломные 1930-е годы Германии Лени Рифеншталь достигла мировой славы как режиссер. Она родилась в 1902 году, и первой ее страстью стало танцевальное творчество. Так она начала появляться в немом кино, а в скором времени снимать собственные звуковые фильмы и исполнять главные роли, в частности в ленте Гора 1929 года.
Эти насыщенные романтизмом картины получили большое признание у зрителей, среди которых был и Адольф Гитлер. Придя к власти в 1933 году, он поручил Рифеншталь съемку документального фильма о Нюрнбергском съезде 1934 года.
Нужна определенная смелость, чтобы назвать эпоху нацизма «упадочными и переломными 1930-ми годами Германии», свести события 1933 года к тому, что Гитлер «пришел к власти», и заявить, что Рифеншталь, большую часть работ которой еще современники корректно называли нацистской пропагандой, «достигла мировой славы как режиссер», по всей видимости, наравне с Жаном Ренуаром, Любичем и Флаэрти. (Могли ли издатели дать самой Рифеншталь написать аннотацию на обложке? Не хотелось бы позволять себе такую недобрую мысль, но «первой ее страстью стало танцевальное творчество» — фраза, выдумать которую едва ли бы мог носитель английского языка.)
Факты эти, конечно, неточные или выдуманные. Мало того что Рифеншталь не снимала фильм под названием Гора (1929) и не играла в нем главную роль. Такого фильма не существует. Что касается остального: не было такого, что Рифеншталь просто сначала снималась в немом кино, а потом, когда появился звук, стала режиссером и звездой собственных картин. Во всех девяти фильмах, в которых снималась Рифеншталь, она исполняла главную роль; семь из них не были ей срежиссированы. Вот эти семь фильмов: Священная гора (1926), Большой прыжок (1927), Судьба дома Габсбургов (1928), Белый ад Пиц Палю (1929) — все немые фильмы — и вслед за ними Бури над Монбланом (1930), Белое безумие (1931) и S. O. S. Айсберг (1932–1933). Все, кроме одного, снял Арнольд Фанк, автор эпических альпийских лент, пользовавшихся огромной популярностью с 1919 года. После того как Рифеншталь ушла и начала собственную карьеру режиссера в 1932 году, он снял только два фильма — и оба провалились. (Фильм, поставленный не Фанком, — это Судьба дома Габсбургов, роялистская слезливая драма, снятая в Австрии, в которой Рифеншталь сыграла Марию Вечера, любовницу кронпринца Рудольфа в Майерлинге. Копий картины, по всей видимости, не сохранилось.)
Поп-вагнеровские ленты Фанка, написанные под Рифеншталь, не просто «насыщенно романтические». Разумеется, на момент создания они не задумывались как политические, но в ретроспективе, как отмечал Зигфрид Кракауэр, они воплощают собой антологию протонацистских настроений. Восхождение на гору в фильмах Фанка — мощнейшая визуальная метафора безудержного стремления к мистической высшей цели, одновременно прекрасной и ужасной, что позже стало идеологическим фундаментом поклонения фюреру. Рифеншталь, как правило, исполняла роль дерзкой девушки, отважившейся покорить вершины, которые прочие люди, «свиньи из долины», обходили стороной. В своем первом фильме, Священная гора (1926), она играет молодую танцовщицу по имени Диотима, за которой ухаживает увлеченный скалолаз и посвящает ее в здоровые радости альпинизма. Персонаж ее с каждым разом приобретал всё больший масштаб. В первом звуковом фильме, Бури над Монбланом (1930), Рифеншталь предстает в образе одержимой горами девушки, влюбленной в молодого метеоролога, которого она во время бури спасает из снежного плена в обсерватории на Монблане.
Сама Рифеншталь сняла шесть картин, первая из которых, Голубой свет (1932) — еще один горный фильм. В нем она тоже сыграла главную роль, похожую на героинь Фанка, столь обожаемых зрителями («среди которых был Адольф Гитлер»), но в этот раз аллегорически затронула мрачные темы страстного стремления, чистоты и смерти, с которыми Фанк обходился с осторожностью. Как обычно, гора предстает одновременно в высшей степени прекрасной и опасной, величественной силой, которая побуждает к предельному утверждению личности — и отказу от нее в пользу братства отваги и смерти. Для самой себя Рифеншталь отвела роль примитивного существа, имеющего уникальную связь с гибельной силой, — только Юнта, деревенская девушка-изгой в лохмотьях, может достичь источника загадочного голубого света на вершине горы Кристалло, тогда как другие молодые жители деревни, которых манит голубой свет, все разбиваются насмерть в попытках вскарабкаться по склонам. В итоге причиной смерти девушки становится не недосягаемость цели, которую символизирует гора, но материалистичный, прозаичный дух завистливых жителей деревни и слепой рационализм ее возлюбленного, городского туриста-благожелателя.