Кровава, увы, вся история человечества. Но если сравнивать Россию с другими странами, получится, что наши предки жили в странной — доброй и почти не агрессивной стране. Конечно, и в России были жестокие войны и междоусобицы, восстания и бунты, подавляемые со средневековой жестокостью. Но повторюсь — все познается в сравнения. И в сравнении не с сегодняшним днем, а с тем, что творилось в мире тогда, каковы тогда были нравы и нравственность человечества. Политика двойного стандарта применялась в отношении к России и Европе: европейцам «можно» то, чего никогда нельзя нам.
При Иване Грозном и его опричнине погибло максимум 7 тысяч человек. Это ужасно. За это Ивана Грозного объявили страшным тираном и патологическим убийцей. При Генрихе VIII только несчастных бродяг, потерявших землю и средства к существованию крестьян, повешено 72 тысячи. В 10 раз больше, чем убитых в опричнину! По приказу Елизаветы Английской уничтожены тысячи представителей правящего класса, много больше, чем все жертвы опричнины при Иване Васильевиче.
Но Елизавету в Англии называют «Великой», а Иван у нас, а значит, и во всем мире — «Ужасный», «The Terrible». Это определение распространилось на всю нашу историю: правление Грозного характерно и типично для русской истории, свидетельство исконной кровавости России.
И так во всех известных нам случаях.
Европа и Америка тычут нам в лицо. Мы соглашаемся и посыпаем голову пеплом.
Миф о долготерпении и покорности русского народа
Около трех часов я сидел, практически не шевелясь — боялся обжечься. Газета на глазах стала коричневеть — обугливалась. В эти три часа я хорошо понял истоки пресловутого долготерпения индусов.
Глава 1Истоки мифа
По усеянным трупами полям полчища плохо одетых и плохо вооруженных Иванов все шли и шли, пока не перегревались немецкие пулеметы, а пулеметчики больше не могли убивать.
Суть мифа
Вообще-то долготерпение — не всегда скверное качество. Умение стойко переносить неблагоприятные обстоятельства жизни, непогоду, неурожай, болезни, не бояться ждать и не спешить принимать необдуманные решения высоко ценилось во все времена и у всех народов. Но обозначенный миф подразумевает нечто иное: русский человек считается способным выносить самые ужасные условия жизни, лишь бы не совершать дополнительных усилий, «не напрягаться».
Это касается всех сфер жизни, и материальной, и общественной, и духовной. И, конечно же, касается политики.
В области материальной: русскому так мало надо, что он готов обходиться без хороших вещей и даже без еды, лишь бы не работать. Нет чего-то? И не надо. У русских испокон веков нищие города и особенно деревни. А что русские? Терпят и молятся, молятся и терпят. Или на печи лежат. Когда надо было бы упорно работать, преодолевать нищету.
Общественная жизнь? И здесь русские очень долготерпеливы и покорны. Они выносят столько унижений и насилия, сколько никогда не стерпели бы в Европе. Крепостные веками терпели барина. Почему? Таковы их скотские представления о самих себе и о жизни. Никогда ни один европеец не стерпел бы обращения, которому повседневно подвергаются русские.
«В ее (России) прошлом нет ни рыцарства, ни возвышенной романтики, в характере нет определенности, а литература слишком бедна… (во жулик-то! — В.М.). Не случайно Святая Русь так долго и покорно терпела татарское иго», — вздыхает британец Сомерсет Моэм.
Это, конечно, перебор — насчет рыцарства-то… Записки Моэма писаны в расцвет колониального правления в Индии. Вот уж там у британцев рыцарства было! Как жахнет пушка пленным сипаем, так сразу и вспыхнут в сердце истого сына Альбиона и романтика, и благородство.
В. Суриков «Смеющийся солдат». Этюд к картине «Переход Суворова через Альпы». 1897–1898 гг.
Вот он, чудо-богатырь, гордость Суворова, предмет зависти Фридриха, головная боль Бонапарта
А чуть дальше в глубь веков, — и как нам не вспомнить прославленного английского короля Ричарда Львиное Сердце? Вот уж в ком было рыцарства и благородства — по полное забрало в шлеме — на все баллады Вальтера Скотта хватило. Помнится, во время осады одной сарацинской крепости благородный Ричард предположил (!), что сарацинские пленники, не желая отдавать ему свои драгоценности, проглотили их. И приказал трем тысячам пленных… вспороть на центральной площади животы и выковырять оттуда все внутренности в поисках бриллиантов и золотых колец.
Интересно вот, сам ковырялся или смотрел со стороны?
И насчет великой русской литературы — сильно сказано. Конечно, Моэм — писатель, а не читатель, но все-таки мог бы хоть что-то узнать о стране, в которую его отправила британская разведка, кроме того, что там было татарское иго.
Ну да Бог судья этому англичанину, вернемся к русским.
Естественно, такой патологически терпеливый и покорный народ и от своего правительства постоянно выносит черт знает что. Правительство в России наглое, откровенно пренебрегает собственным народом, его интересами и мнением. Оно может себе это позволить — народ все слопает и не поморщится. Он очень терпелив и покорен.
Русских солдат можно послать в дальний поход без обоза и боеприпасов и заставить выполнить самый гиблый приказ. Русских можно заставить жить в любых, самых нечеловеческих условиях. Народ стерпит все: любые унижения, грубость начальства, невразумительность политики Кремля и Зимнего дворца, потери и тяготы бессмысленных войн, тяжелейшие налоги и физическое насилие. Это очень покорный народ, так уж он устроен. Там, где европеец давно бы взбунтовался, русский будет кротко терпеть, молиться и плакать.
Так было. Так есть и так будет.
В таком случае долготерпение и правда представляется совершенно отвратительным, вредным для развития народа качеством. Не проявлением мужества и стойкости, а тупой покорностью скотины.
Покорность русских внутренней политике собственного правительства оборачивается другим неприятным «цивилизованному миру» качеством. Точнее — является одной из причин перманентной русской внешней агрессии: власть в любой момент бросит русских на завоевательную войну, и они кротко пойдут, тупые, забитые, но жестокие, готовые из злобы своей превратить свободные народы в таких же духовных рабов, как они сами.
Русская неприхотливость: где и когда
Наши люди в булочную на такси не ездят!
Один из истоков мифа — способность русских обходиться меньшими материальными благами, чем европейцы. Вопрос, конечно, когда именно проявилась эта особенность? И где? В истории Древней Руси нет никаких признаков ни особой неприхотливости русских, ни черт их особой покорности обстоятельствам или своим правителям.
Более того, Русь считалась самой богатой, самой сытой частью Европы. Богатства и хорошее устройство «гардарики» — Страны городов, воспевают скандинавские саги. Богатство и гордость русских отмечают все византийские и немецкие путешественники.[39]
Солдаты Фридриха Великого. Гравюра.
Под начищенной униформой скрывались отбросы и наемники со всей Европы
Сама мысль о том, что русские неприхотливы, могла вызвать только улыбку у купцов с Немецкого двора в Господине Великом Новгороде. Это скорее немцы неприхотливы, и причина этого грустная: бедность. Русским нет необходимости быть неприхотливыми и терпеливыми, потому что нет нужды обходиться без чего-либо. У них-то все есть.
Первые рассказы о долготерпении, покорности судьбе и властям, о невероятной выносливости русских рождаются в ту же эпоху, что и остальные черные мифы о России — в XVI–XVIII веках. Источник — иностранные послы, путешественники, а в большей степени — авантюристы.
О невероятной стойкости русских и их способности к долгому сидению в осадах пишет наемник Маржерет[40], сам при этом — участник долгой и крайне тяжелой осады, которую выдержало иноземное войско в Кремле в 1612 году. Но о причинах стойкости иноземцев он упоминает вполне буднично: выхода не было. Не верили, что останутся в живых. Вот и приходилось биться до последнего.
А когда бандам захватчиков в Смуту яростно сопротивляется Троице-Сергиев монастырь, когда вооруженные монахи и присоединившиеся к ним миряне стоят насмерть на стенах, здесь он разглагольствует о долготерпении и неприхотливости русских. Странно выходит — двойной счет налицо.
Характерны причины, по которым опричник Ивана Грозного, немецкий наемник фон Штаден считает русских очень надежными при осадах крепостей: «Русские могут долго жить в осаде, если у них есть только вода, мука и водка. Русский может так жить, а немец не может» (Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002). Простая мысль, что «штаденским» немцам, подданным Ливонского ордена, просто было не за что воевать, и потому они легко сдавали крепости, а русским было за что воевать, совершенно не приходит ему в голову.
О невероятной покорности русских охотно писал в самом конце XVII века Лейбниц, делая вывод: когда Швеция, наконец, завоюет Россию, русские легко покорятся иноземному владычеству.[41] Их будет не так уж трудно не только завоевать, но и «цивилизовать». Они ведь не умеют сопротивляться своему правительству, из кого бы оно ни состояло и что бы ни затеяло.
Привычка к лишениям может трактоваться как стойкость, и тогда это комплимент. Прусский король Фридрих Великий откровенно восхищался русскими солдатами: «Они способны на такое величие и стойкость, на которые, увы, не способны даже мои солдаты».[42]
То есть он считал почти как Штаден, что русские могут то, чего не могут немцы. И сделал ту же самую ошибку: сравнил русских солдат-патриотов с солдатами своей собственной армии — навербованной по всей Европе голытьбой, боявшейся палки капрала больше, чем пуль неприятеля.
А.Ф. Пахомов «На Неву за водой». Из серии «Ленинград в дни блокады». Литография. 1942 г.
Потомки Фридриха Великого не могли поверить, что в невыносимых условиях блокады гражданское население Ленинграда не выбросит белый флаг
Наполеон тоже говорил о неприхотливости русских, нашей «скифской» готовности довольствоваться самым малым.
К XIX веку миф, что называется, был готов. И сами мы в него, как обычно, охотно поверили. Да, мы терпеливы и покорны! Не только не умеем, мы и не хотим работать. Почему? А нам много не надо. Такие представления о самих себе мы даже превращаем в некое достоинство. Вспомните Федора Ивановича Тютчева:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.[43]
Ф.И. Тютчев. Величайший патриот сам ненароком подливал масло в пламя мифотворчества о нашей стране
Граф А. Толстой напрямую полемизирует с великим русским патриотом-империалистом Тютчевым:
Одарив весьма обильно
Нашу землю, Царь Небесный
Быть богатою и сильной
Повелел ей повсеместно.
Но чтоб падали селенья,
Чтобы нивы пустовали —
Нам на то благословенье
Царь Небесный дал едва ли!
Мы беспечны, мы ленивы,
Все у нас из рук валится,
И к тому ж мы терпеливы —
Этим нечего хвалиться![44]
Но и он согласен: мы беспечны, ленивы, патологически терпеливы. Этим нечего хвалиться, пора сделать свою Родину богатой и сильной… Но мы, увы, — такими уж уродились.
Миф жил весь XIX век и перекочевал в XX. О «неприхотливости русских солдат» Второй мировой много говорили и немецкие фельдмаршалы, и «наши доблестные союзники» — британцы и американцы. В этом можно найти много и нелепого, и даже забавного. Скажем, великий норвежский путешественник Тур Хейердал в 1944 году был десантирован британцами на самый север своей страны, на границу Норвегии и Финляндии. Он с восхищением писал о русских солдатах, которые «имеют при себе только теплую одежду, документы и свое оружие». И при этом наступают без горячей еды и тепла в условиях арктической зимы.[45]
В действительности же советские солдаты тогда наступали так стремительно, что оторвались от своих баз. Они питались сухарями на морозе не всю войну, а лишь несколько дней наступления. Вообще же солдат в 1944 году сравнительно неплохо кормили. Так что спасибо на добром слове, господин Хейердал, но все было немного не так.
А вот для местных норвежских партизан «Сеньор Кон-Тики» доброго слова не находит. При том, что эти партизаны месяцами сидели в горах, действительно в снежных норах и без теплой пищи (боялись разводить костры, чтобы не быть обнаруженными). Но их подвиг проходит мимо сознания ученого и писателя. Тем более не делается никаких далеко идущих выводов о том, что норвежцы и финны в принципе могут жить, зарывшись в сугроб, как собаки-лайки, и грызть там промороженные косточки, такие вот они неприхотливые и покорные своим командирам.
Миф существует до сих пор. Мы обычно даже хвастаемся своей неприхотливостью, как чертой невероятной приспособленности к любым суровым обстоятельствам. Иногда почему-то стыдимся своей способности обходиться без удобств, как черте недостаточной цивилизованности. Вроде получается — культуры нам недостает. Потому мы и можем обходиться без двухслойной туалетной бумаги с перфорацией, шотландского виски и маринованных ананасов.
Но все же чаще звучит гордость: хоть в чем-то мы да превосходим Запад! Можем жить хоть в Антарктиде, питаясь хоть гвоздями, хоть картофельными очистками, — и при том еще вершить великие дела.
Корни мифа
Существуют две вещи, которые делают слугу несовершенным, и эти вещи — богатство и почет. Если человек остается в стесненных обстоятельствах, он не будет испорчен.
Очень легко найти, по крайней мере, одну особенность России, как будто «работающую» на миф. Это громадность территории России, ее суровый климат, редкое население, жизнь человека рядом с большими массивами почти не затронутых деятельностью человека лесов, гор и степей. Жизнь в такой стране поневоле формирует другое отношение к потреблению, чем в Европе.
Западные части исторической Руси, современные Украина и Белоруссия, больше похожи на Европу по климату и плодородию почв. Но народный характер современного русского народа выкован в междуречье Волги и Оки, с появлением Великороссии. Здесь поведение людей и массовая психология и, правда, существенно меняются. Это земля малонаселенная, покрытая беспредельными лесами. Природа заметно беднее, чем на юге и западе Руси. Зона рискованного земледелия: каждые несколько лет — неурожай.[46] Чтобы психологически комфортно жить на такой земле, человек должен стать равнодушнее к потреблению. Стало голоднее, чем было раньше? Ну, ничего не поделаешь, на какое-то время придется затянуть пояс.
И. Шишкин «Лесные дали». 1884 г.
К. Юон «Купола и ласточки». 1921 г.
Сдержанность в еде, аккуратность и простота в одежде, умение ставить духовные ценности выше телесных радостей — во всех культурах эти качества считались похвальными. В такой стране, как Россия, они неизбежно станут важными частями культурного кода. Россиянин веками привыкал не безразлично, нет, но более спокойно относиться к сугубо материальному.[47]
Огромное значение в жизни людей имел лес. Даже выйдя из избы среди деревни, россиянин видел зубчатую стену леса, замыкавшую горизонт. Пропалывая огород, женщина оказывалась в нескольких шагах от опушки леса.
Лес определял способ ведения хозяйства. Зачем разводить сад, если в лесу полно ягод и грибов? Зачем заводить большое стадо, если лес изобилует дикими зверями? Лосей, кабанов, птицы много, их не нужно выращивать, они обходятся дешевле домашней скотины, предназначенной на убой, и ничуть не менее вкусны и полезны.[48]
Если уж о народном характере… Кости лосей, медведей, кабанов постоянно находят в кухонных ямах русского Средневековья. Т. е. охота на крупного зверя была совершенно обычным, повседневным делом. С рогатиной или копьем шли на медведя или кабана, и не чтобы развлечься, показать удаль молодецкую — для пропитания себя и семьи. Лось… Полтонны жилистой плоти, с копытами, крупнее коровьих, с рогами-лопатами. Раненый лось, не раздумывая, бросается на человека. На лосей охотились поздней осенью, во время свадеб. Разъяренный храпящий зверь, пар из ноздрей, налитые кровью глаза, а брать его надо в упор, подставляя копье. Впечатляет!
Дикая… ну, почти дикая природа окружает и маленькие деревушки, и даже крепости и городки. Вокруг сотни рек, где нет ни причалов, ни набережных. В диком лесу — только круговерть тропинок и, протоптанные людьми, незаметно переходят в звериные. В этих ландшафтах он должен постоянно жить и работать, и желательно — любить их, получать удовольствие от такой жизни. Иначе ведь жизнь в муку превратится.
Обитатель стран, где вся земля давно возделана, не стремится в лес, на берег лесного озера. Ему не хочется поваляться на траве, постоять в обнимку с березкой, принять лицом пахнущий травами ветерок на лесной опушке. Как у Высоцкого, которого запойный бес водил по городу Парижу:
Я рвался на природу, в лес,
Хотел в траву и в воду, —
Но это был — французский бес:
Он не любил природу.[49]
В Европе французы, а на востоке китайцы даже с некоторой иронией относятся к нашему стремлению отдыхать «на природе». Нет у них, как правило, такого желания.
Но чтобы и трудиться, и отдыхать вне города или села, надо отказываться от части удобств… Желательно не хотеть этих удобств, не стремиться к ним и не ценить их. Если для человека важнее увидеть журавлиный клин над головой, чем вкусно пообедать за бокалом изысканного вина, приятнее слышать птичий щебет, чем любоваться представлениями менестрелей на городской площади, жизнь в средневековой Руси для него будет приятна и комфортна.
Русские дворяне и интеллигенты могли сколь угодно считать себя «русскими европейцами», своего рода культурной агентурой Европы среди «русских туземцев» — простонародья. Но не были они европейцами по бытовым привычкам и культуре. Жизнь в удаленных «дворянских гнездах» была менее комфортной, чем в Москве и Петербурге, но они все равно просто маниакально, с неодолимым влечением «расползались» по деревням, как только представлялась такая возможность.
Интеллигенция старалась жить на даче все теплое время года. Например, банальнейший сбор грибов — уютная семейная забава. Но это и необходимость уходить далеко от дома в сырой, шумящий кронами деревьев сумрак. Это промокшие ноги и обязательная физическая усталость от постоянного нагибания. Это необходимость потом, уже при свете свечи или лампы, разбирать «добычу», чистить ее и обрабатывать.
Рыбалка, катание на лодке, охота. Все это забавы, требующие физической силы, неприхотливости, подготовки.[50]
Значит, россияне и правда неприхотливее, выносливее европейцев? Терпеливее их, меньше стремятся к комфорту? Не торопитесь… Не стоит уподобляться гламурным героям глянцевых журналов и считать европейцами только невнятную космополитичную тусовку с Лазурного берега. Европа состоит из многих очень разных стран и очень разных народов.
Вот, к слову, отдельная тема для иронического самоанализа. Возьмите в руки любой из бесчисленно расплодившихся в последнее время модных толстых глянцевых журналов: VOGUE, GLAMOUR, InSTYLE, COSMOPOLITAN, MAXIM, GQ и бог знает какие еще. Их десятки, и все они похожи друг на друга как две капли воды. Собственно, журналами их назвать язык не поворачивается, потому что как такового «журнального», т. е. «литературного» текста в них практически нет: одни «картинки» и бесконечная реклама. Этакий рекламно-маникюрный фотокомикс для блондинок из анекдотов. Т. к. номер весит иногда по 2 кг, то я все же предполагаю, что некую пользу эти журналы читательницам приносят, по крайней мере, отчасти заменяя фитнес: все-таки какое-никакое, а отягощение. Некоторые наиболее законопослушные из этих изданий даже откровенно заявляют о себе в выходных данных, что являются не «периодическими средствами массовой информации» (как нормальный журнал), а «рекламными изданиями». Делают они это вынужденно, соблюдая ФЗ «О рекламе», потому что пропорция прямой рекламы к собственно объему издания в них давно и намного превосходит норму, разрешенную для СМИ. Попробуйте как-нибудь внимательно просмотреть в этих журналах т. н. фотоотчеты о «светских мероприятиях». Обычно они расположены в конце издания, занимая иногда несколько страниц подборок из мелких фото. Обратите внимание: на всех этих тусовках из серии «Рублевка лайф», что бы ни праздновали: приезд в Москву престарелой поп-звезды эпохи раннего Брежнева или открытие очередного бутика/кафе/салона красоты, юбилей радиостанции или лонч новой марки сигарет/БМВ/нижнего белья, — на всех этих тусовках одни и те же лица! Причем не только более-менее известные стране с голубых экранов Останкинской фабрики грез, — великие и ужасные Собчаки, Зверевы, рудковские/малиновские и пр. герои Домов терпимости — Раз/Два. Если бы так. Вкупе с ними и совершенно непонятные, незнакомые даже самому преданному фанату каналов ТНТ/МТВ/МузТВ лица и фамилии: типа «мисс N — фотомодель», «мадам NN — владелица арт-галереи», «мистер NNN — стилист». Ощущение, что они только и делают, что изо дня в день, точнее из вечера в ночь ходят на эти «светские мероприятия» просто как на работу, ставя своей высшей жизненной целью угодить физиономией в поле объектива циничного фотографа. А потом показывать подружкам: вот, видишь, и я попала в глянец. Вот так, господа. В отличие от времен Антона Павловича Чехова сегодня совершенно необязательно попадать под лошадь, чтобы о тебе написали в газетах. Только не надо думать, что это — настоящая жизнь. Настоящая Россия. И они — настоящие люди.
Это — суррогат жизни. Точнее, плохо вымытая витрина этого суррогата. Точно так же витрины с девушками в Квартале красных фонарей Амстердама — не есть настоящая Голландия. И набережная Круазет в Ницце — не Франция. И Лазурный берег — не Европа.
Культовый советский журналист-международник В. Овчинников в своей книге «Корни дуба» хорошо показывает, почему британские аристократы так любили конный спорт, подвижные игры на свежем воздухе, прогулки быстрым шагом через поля и луга. Причина проста: климат. Он в Британии, конечно, не таков, как у нас. И снег лежит недолго, и февраль — уже весенний месяц. Все так, но, тем не менее — климат в Британии сырой и прохладный. Не случайно зонтик стал в Англии обычным элементом мужского туалета. Пусть сейчас ясная погода, но через полчаса может пойти дождь, а еще через два часа опять станет ясно.
Другим обычным элементом туалета джентльмена была тяжелая трость. Мало ли кто может встретиться во время прогулки? Ведь красивые парки незаметно переходят в леса и болота… Сэр Баскервиль погиб, встретившись с фамильным чудовищем — страшной собакой Баскервилей, потому что калитка его парка прямо выходила на болота. Не все британцы имели дело с мистическими собаками, вызванными к жизни беспутством предков. Но и волки, и одичалые псы, и бродяги — очень реальны, на случай общения с ними лучше прихватить трость, в конец которой залито с фунт свинца.
Английские дворяне любили свою страну и ее природу, им нравилось много времени находиться вне дома (и в чем же тут отличие от русских, позволю себе спросить?) Но чтобы получать удовольствие от пребывания на свежем воздухе, им приходилось все время двигаться, согревать себя движением.[51]
Жесткий контактный спорт под названием «ножной мяч» родился на берегах Альбиона. Понятно, что не случайно: приходилось бегать, греться. Вскоре футбол стал популярен в России, даже в Сибири. Тоже понятно почему…
Футбольная сборная Англии. 1876 г.
Футбольная команда Томска. Начало XX в.
В английских домах было не просто прохладно: в них всегда было сыро и зябко, а большую часть года довольно холодно. Камин — это ведь даже не печка, это горящий в комнате костер. Пока он горит, возле него тепло. То-то английские аристократы и интеллигенты — те же Шерлок Холмс с доктором Ватсоном — садятся поближе к камину, с наслаждением протягивают к нему ноги. Кстати говоря, потому они так любят потягивать бокал с виски весь вечер — и доза спиртного небольшая, и сугревает.
А согревшись у камина живым огнем, виски и приятной беседой, британцы разойдутся по своим нетопленым спальням. Еще в XIX веке англичане считали, что отапливать спальню чуть ли не безнравственно. Спали под теплыми одеялами, в длинных и плотных ночных рубашках — в спальне царила по сути такая же температура, как на улице. Стандартная практика подготовки ко сну англичанина (кстати, и сегодня иногда встречается в небольших гостиницах, особенно на севере): сначала под матрас кладется несколько грелок с очень горячей водой, постель немного прогреется, а только потом ложишься спать, в пижаме и колпаке.
Вспоминаю, пару лет назад останавливался в Лондоне в начале декабря в 4-звездочной гостинице в центре. Первое потрясение: в фойе отеля сидеть просто невозможно. Двери нараспашку, на улице градусов 5–6 тепла, в холле — максимум +15. При этом на ресепшн работают англичане… в рубашках! Мне, приехавшему из «холодной России», было зябко даже в свитере и куртке.
Второе потрясение: как англичане одевают своих маленьких детей. Те же 5–6 °C на улице, промозглый ветер, но родители весело гуляют по парку, катаются на коньках по открытому катку с полуискусственным льдом со своими 3-4-летними карапузами, которые не просто без всяких шапок (что немыслимо для любой заботливой русской мамаши), но и без курток. Максимум дутая жилетка поверх традиционного sweatshirt и шарфик. Вот что значит многовековая привычка к холоду!
Кстати, «нормальная» поддерживаемая температура в английской школе/детсаду — 19 °C. Это, извините, как в казарме российской армии, и то призывники жалуются, что мерзнут по ночам. Поэтому единственное, что я мог стыдливо бормотать, глядя на закаленных британцев: «Ничего, настоящий сибиряк не тот, кто не мерзнет. Настоящий — кто тепло одевается».
Не в одном и не в двух романах разных английских авторов описывается, как герой или героиня, или их служанки поутру разбивают лед в тазике для умывания.[52] Это представляется не как некий экстрим, а самое обычное бытовое действие: надо же умыться перед тем, как, стуча зубами, натянуть дневную одежду, выйти в холл к горящему камину… Халаты английских аристократов и интеллигентов — это вам не легкие ситцевые одеяния. Шерлок Холмс ведь носил плотный халат мышиного цвета и часто надевал его не ВМЕСТО, а ПОВЕРХ костюма. Зачем? Явно не для красоты. Очевидно, для тепла.
В среде победнее, менее утонченной, часто надевали вместо халата пальто. Тоже поверх обычной одежды. Так в пальто и ходили в своих нетопленых, холодных домах.
Собирались у камина холодным утром для того, чтобы приготовиться к новой пешей прогулке (с тростью или с зонтиком), игре в гольф или катанию на лодке: в тумане, при моросящем дожде и промозглом ветре.
Какие они неприхотливые, эти англичане! Как они долготерпеливы, как они кротко, покорно сносят свой ужасный климат и тяжелые бытовые условия!
Действительно, почему особенности английского быта не считают признаками скотского долготерпения и покорности обстоятельствам? Не считают ни в Англии, ни в любой другой стране? Вроде бы очевидно, что многие черты народного быта и характера порождены именно природой и климатом. Вы не сможете питаться бананами с дерева в Скандинавии и охотиться на лося в Африке. Если вы хотите долго и счастливо жить в Африке, вам следует полюбить бананы и поменьше думать о лосях. Вроде логично?
В культуре любой страны Европы мы легко найдем точно такие же черты приспособления к ее природе: самоограничения, отказ от комфорта и удобств, чего-то слишком дорого стоящего.
Не от хорошей жизни французы стали еще в Средние века есть всяких полумертвых желеобразных улиток и полипов, отскребая их длинными ногтями от стенок раковин.
Британия оказалась наиболее в этом плане похожей на Россию. Но возьмем теплую, богатую Францию с ее луковым супом, поеданием улиток и лягушек. Да, тепло… Яркие краски, пышная природа, благодатный юг. Только вот еды не хватает. Это русские мужики едят сдобренную салом кашу и густые, наваристые щи. Это британцы уписывают толстые бифштексы и сытные пудинги.
Утонченная кухня Франции, где чуть не каждая травка употребляется в пищу, а улиток собирают с каменных оград и запекают, — дитя бедности. Нужно пройти очень грустный исторический путь, замешать в одной кровавой ступе кельтов-галлов, латинян-римлян, германцев-франков и бургундов, викингов-норманнов, стать ареной бесконечных столетних и тридцатилетних войн всех против всех, пережить инквизицию, жакерию и бесконечные великие и не очень революции, чтобы научиться есть улиток, певчих птичек и ловить по болотам лягушек.
Какие они долготерпеливые, эти французы! Не разбежались из своей нищей, голодной страны, не смели в благородном порыве разом всех тиранов, обрекающих их на голод! Эти рабски покорные французы стали есть то, что никогда «у нормальных людей» пищей не считалось.
Заметим, люди умеют не просто приспособиться к трудностям. Они умеют жить так, что это приспособление превращается в достоинство и преимущество. Если судьба вручает лимон, народ умеет превратить его, по словам знаменитого психолога-примитивиста Дейла Карнеги, в лимонад.
Британцы гордятся закаленностью и стойкостью предков. Они считают, что суровая жизнь, в которой пребывание на природе и отсутствие удобств, важнее комфорта и готовила их предков к свершению великих дел, к созиданию громадной империи.
Не случайно же в самых лучших, самых аристократичных английских закрытых школах и сегодня, в эпоху газа и электричества, условия жизни как раз самые жесткие. С неотапливаемыми спальнями и спортивными состязаниями на свежем воздухе независимо от погоды.
Великие британцы были правы! Люди, получившие необходимую закалку, оказывались прекрасными работниками и солдатами. Британцы не только приспособились к климату и природе своей страны, но и сделали это с пользой для здоровья. И получают от этого образа жизни удовольствие.
А нам почему так нельзя?! Черты народного характера, которые считаются признаками долготерпения русских, на 90 % есть черты приспособления к природе и климату. Именно этот образ жизни русских выковывал характеры людей, которые в XVII веке прошли всю ледяную беспредельность Сибири и достигли Великого океана, а в XVIII–XIX веках осваивали Кавказ и Среднюю Азию. Но нам, почему-то исходя из идиотской логики самоуничижения, гордиться этим нельзя; мы ведь не цивилизованные англичане.
Материальная неприхотливость и духовная роскошь — вечный парадокс Великороссии
Но если цель жизни — не материальный успех, то — в чём она? В сегодняшнем заблудшем человечестве мы не слышим вразумительного ответа на этот неуклонимый вопрос.
Россиянин, живя в громадной малонаселенный стране, был по понятиям европейца неприхотлив. Особенно богатого европейца. Людям из обеспеченной верхушки Европы казалось странным многое в быту своих русских собратьев по классу: дворян и верхушки горожан. Но одновременно россиянин имел то, что в Европе всегда было предметом роскоши — хорошее образование. Для Европы сочетание бытовой неприхотливости и хорошего образования — парадокс. У нас, скорее, норма.
Действительно, во всех странах Европы и во все времена высокий уровень образования ассоциировался с высоким уровнем доходов.
Бедняки не имели возможности платить за образование, и это всеми принималось как ситуация естественная.
А в России было не так! Россиянам, возможно, меньше было свойственно стремление к механическому зарабатыванию денег, к тому, чтобы их копить, растить, холить, лелеять, приумножать накопленное, наращивать собственность. В этом, как и во всем другом, есть свои и хорошие, и плохие стороны, но ведь никто не стал разбираться. Русские ведут себя не так, как европейцы? Значит, они отстали. Им надо догнать Европу (Америку). Стать «нормальными европейцами».
Не очень понятно, правда, на каких именно европейцев нам надо сделаться похожими? На британцев, которые не отапливают спальни, а по дому передвигаются в пальто? На французов, с аппетитом хрумкающих лягушачьи лапки и улиток? На ирландцев, шведов или испанцев? Но как раз такие вопросы задавать считается очень неприличным.
Итак, богатство и образованность. У нас они мало связаны, находятся не в прямой пропорции. Почему?
Во-первых, образование в России всегда стоило дешево. Способный юноша из небогатой семьи, как правило, вполне мог его получить.
Во-вторых, получивший образование сразу поднимался по общественной лестнице. Касалось это самых неожиданных сторон жизни Российской империи: например, еврей-иудей из житомирского местечка, окончив Университет, получал право селиться в столице: высшее образование автоматически давало ему право на пересечение т. н. «черты оседлости».
В Европе часть богачей становилась интеллектуалами. У нас часть интеллектуалов становилась богачами. Давайте без идеализации — но тем не менее… Конечно, до 70 % русских были неграмотны — правда, это большевистские оценки, точных цифр мы не знаем. Не будем спорить, согласимся, подавляющая часть крестьянского населения была неграмотна.
Однако вместе с тем: 1913 год — в России 150 тысяч студентов, а во Франции со всеми ее Сорбоннами 40 тысяч. В части женского образования Россия на первом месте в мире — около тысячи женских гимназий, а также высшие женские курсы, то есть университеты, во всех крупных городах.
Далее — самое важное. В России, подчеркну, самое дешевое образование, если оно вообще платное. Обучение на юридическом факультете стоит примерно в двадцать раз дешевле, чем в университетах США. При этом подавляющее число неимущих студентов имеют возможность подать прошение и вообще освободиться от оплаты.
В-третьих, образование в обществе ценилось. Ценилось, отмечу, гораздо выше, чем на Западе. Дело, конечно, не в самом по себе формальном образовании, а в системе ценностей. Традиционно умник, интеллектуал, думец в России оценивались «обчеством» высоко. Гораздо выше необразованного богача.
В старушке Европе, особенно в протестантской ее части, как-то исстари повелось, что положение в обществе определяется богатством. В некоторых случаях частью облика джентльмена становится образование. Не ум и талант, а именно некий тип формального образования, соответствующий людям этого круга. Британского джентльмена, который окончил престижную закрытую школу в Итоне, а потом университет в Кембридже, видно сразу: он выглядит именно так, «как подобает». И слова родного английского языка произносит с особым «итонско-кембриджским» акцентом. С выговором, который ему поставили за годы обучения. Джентльмена не только сразу видно, но и сразу слышно.
Но джентльмен — это тот, кому хватает средств, чтобы быть джентльменом.[53]
Герберт Уэллс описывает, как жестко разделялись в университетах дети джентльменов и те, кто учились за государственный счет («бюджетников», как бы сейчас сказали). «Неджентльменам» не предлагали сесть в деканате, профессора разговаривали с ними «через губу». Не своего круга люди!
Незашоренный английский джентльмен Джеймс Александер, коего я в этой книге столь обильно цитирую, подробно описывает несколько высших учебных заведений суровых времен «Николая Палкина». Он в восторге от Горного института в Санкт-Петербурге: «В Горном учатся 330 студентов, заботятся о них просто превосходно. Спальни и столовые очень удобны и содержатся в образцовой чистоте».
«Мне очень понравились некоторые принципы воспитания, принятые в русских семьях Петербурга. Вместо того, чтобы загромождать юные умы мертвыми языками и тратить 5–6 лет на изучение латыни и древнегреческого, которые в девяносто девяти случаях из ста в дальнейшем не понадобятся… огромное значение уделяется сначала изучению родного языка, а потом — иностранных. В Петербурге обычно изучают английский и французский, в Москве — немецкий и французский. Многие русские владеют пятью языками (конечно, он имел в виду дворян. — В.М.)».
В России европеец и сегодня сталкивается с совершенно отличными от их понятий оценками людей. Большинство русских представляются ему людьми неприхотливыми и равнодушными к потреблению. Очередной раз подчеркиваю: во-первых, я пишу не летопись современности, а более — об исторических предпосылках сегодняшнего дня. Во-вторых, даже говоря «СЕГОДНЯ» и «РУССКИЕ», отнюдь не имею в виду «квазинарод», составляющий 0,1 % от оставшихся 140 млн, сконцентрированный в Барвихе Luxury Village, кафе «Галерея» и Третьяковском проезде. Об этих персонажах читайте Дyxless, Робски и журнал HELLO. Россия в целом несколько больше.
Приехавший в Россию европеец видел странное для него сочетание невысокого уровня потребления и высокого уровня интеллектуальной и духовной жизни. Таковы были даже аристократы и богатые купцы.
…Если читатель не бывал в превращенных в музеи дворянских имениях, горячо рекомендую ему это немедленно сделать. Съездите хотя бы на экскурсию в Пушкинские Горы — и мои слова получат полное подтверждение, превратятся в зрительные образы.
В Михайловском и Тригорском поражает простота и бедность быта. Но тут же, в тех же небогатых комнатках: гравюры, картины, книги, музыкальные инструменты. Некрашеные полы. Стены побелены, без обоев. Все «удобства» — во дворе. Ванны с подогревом нет, вместо нее — баня, метрах в 300 от барского дома. Скромность обстановки объясняется удаленностью от Петербурга? Но ведь и каждую книгу, и фортепиано, и гравюры сюда тоже везли издалека. Трудность доставки рояля ничуть не меньшая (собственно, гораздо большая), чем модной роскошной мебели или тисненых обоев из свиной кожи. Обои и мебель, кстати, можно было бы изготовить и в самом имении: позвать мастера, и пусть научит крепостных, благо их много, возьмет себе нужное число помощников.
Михайловское. Литография. 1837 г.
Скромное обаяние русского дворянства
Но в том-то и дело, что быт в Михайловском и Тригорском был очень прост, помещики поколениями «упускали» множество возможностей сделать свою жизнь роскошнее. Зато тратили немалые деньги на книги, гравюры и фортепиано.
Даже совсем бедные дворяне, владельцы буквально нескольких крепостных, или вообще не имевшие поместий, тоже жили не столько материальными (преуспеть и нажиться!), сколько духовными ценностями. Точнее, как бы сейчас сказали, не считалось приличным особо радеть о материальном, оперировали они не финансово-буржуазными категориями, а скорее некими отвлеченными рассуждениями о «благе Отечества, дворянской чести и славе России». Именно об этом — вся русская литература XIX века.
Эти дворяне были как бы «карьеристами на определенных условиях». Не были в чести те, кто продвигался по служебной лестнице «любой ценой», нарушая установленную систему ценностей.
Алексей Орлов, Григорий Потемкин и Александр Суворов пользовались сословным авторитетом и популярностью именно потому, что соответствовали дворянскому идеалу. Орловы стали графьями, создавая русский флот и отстаивая интересы Отечества. Громадные богатства Потемкина — лишь толика тех богатств, которые обрела Россия его трудами. Суворов вообще особых капиталов не нажил и умер в долгах. Зато на его посмертном парадном мундире (ни разу не надетом при жизни «в полной версии») красовались ВСЕ ордена Российской империи, которые тогда мог получить мужчина.[54] Великий человек, по понятиям русских, был не обязательно богат. Наоборот, он часто потому и велик, что стяжает богатства не материальные, а духовные.
Так же в представлении современников велики были генерал Скобелев, врач Пирогов или профессор Менделеев. А ведь все они были людьми не богатыми.
Во множестве имений и городских квартир в Петербурге и в армейских гарнизонах на дальних окраинах Российской империи на протяжении XVIII и XIX веков шла активная умственная работа. Все, что мы сейчас называем русской культурой XVIII — первой половины XIX века, создано примерно 1 (одним) миллионом дворян. Мало того, что дворянство и примыкавший к нему слой чиновников выдвинули из своей среды Пушкина и Лермонтова, Толстых и Тургеневых, Гончарова и Глинку, Римского-Корсакова и Айвазовского… Не буду всех перечислять — и долго, и незачем.
Но это не всё, точнее не все. Чтобы песня стала частью культуры, ее должны петь. Чтобы стихи и книги жили веками, должны быть те, кто читает книги и заучивает стихи наизусть. Уже к концу XVIII века для дворянина быть необразованным, не знать литературы, не жить культурными ценностями было стыдно. И если разночинец хотел уважения от представителей старых родов, претендовал войти в их круг, он сам должен был соответствовать не только или не столько материальной, сколько культурно-образовательной планке.
Да и простонародье было примерно таким же. Русский мужик охотно «рассуждал». Когда городские интеллигенты в середине XIX века «пошли в народ», они с удивлением обнаружили в деревнях множество самодеятельных философов, а в простолюдинах — большой интерес к отвлеченным проблемам.
А масштаб меценатства у русских купцов? Сколотив состояние, откупщик или фабрикант охотно финансировал научные экспедиции, технические изобретения, платил огромные деньги за картины и статуи. В Историю вошли братья Третьяковы, чью фамилию до сих пор носит знаменитая картинная галерея в Москве. А сколько таких Третьяковых было по всем провинциальным городам![55]
«Русская духовность» и «нестяжательство» производили странное, даже диковатое впечатление на европейцев. Русские представлялись непонятными и странными чудаками.
Вот характерный пример.
Сомерсет Моэм: «У них (русских) не появилось ни одного философа хотя бы второго разряда… Откровение, которое русские преподнесли миру, на мой взгляд, не отличается большой сложностью: тайну вселенной они видят в любви».
Извольте, а что в этом плохого? Что плохого в любви? Если это не любовь Чайльд-Гарольда к самому себе и не любовь Оскара Уайльда непонятно к кому, в лучшем случае к своему портрету. Не любовь героя романа самого Моэма «Луна и грош» к абстрактным полу-буддийским божествам… Не знаю, мне кажется, этим можно гордиться.
Не менее странным было для европейцев и равнодушие большинства русских к тем формам личной независимости, которыми гордилась Европа. Для европейца казалось очевидным, что человек должен стремиться к утверждению своих неотъемлемых личных прав. Так же естественно, как он должен стремиться к материальному благосостоянию.
А здесь какие-то странные люди, которые совершенно равнодушны к праву голоса при выборе бургомистра или к праву на предпринимательскую деятельность… А дети купцов даже отказываются быть бизнесменами, чтобы стать интеллигентами… безумцы!
Русские духовно жили вне тех ценностей, которые европейцы считали само собой разумеющимися, эталонными.
Люди, равнодушные к протестантским ценностям, казались им или отсталыми, или равнодушными к собственной судьбе. Раз не хотят демократии и не борются за права человека, значит они любят государственное насилие, приспосабливаются к любой жестокости. Мордуй их как хошь угодно, русские и не почешутся.
Сатира и реальность
Дураком быть выгодно. Но очень не хочется.
Как?! — скажут мне. А как же быть с сатирой? Фонвизин? «Недоросль»? Разве в этой комедии речь идет о духовных и умственно одаренных людях? «Нас, детей, было восемнадцать человек, да кроме меня с братцем все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о святой неделе с колокольни свалились, а остальные сами не стояли, батюшка!»
Н-да… То-то у нас время от времени речи заводят о генетическом вырождении России… Как, оказывается, давно начали вестись эти беседы!
Причем если кто-то из Скотининых и выживет, все равно дураком живет, дураком и помрет. Потому как их батюшка грозит проклятием всякому из всех восемнадцати детей, кто «чему-нибудь учиться захочет».[56]
В общем, царство кошмара и фильм ужасов.
А пьесы Островского о «темном царстве» купцов? Их же без отвращения читать невозможно.
Д.И. Фонвизин.
Самое удивительное и смешное, что его «Недоросля» до сих пор, спустя 230 лет, смешно читать. Эта комедия даже выпущена в современном формате аудиокниги
Но ведь ответ совсем прост. Отнестись к этим произведениям нужно так же, как ко всякой сатире… как к сатире! Видеть в них не фотографию, а карикатуру того, что в жизни не нравится автору.
Разве Митрофанушка — положительный персонаж Фонвизина? Разве его считало нормальным тогдашнее русское общество? Отнюдь…[57] Митрофанушкой разве что дочерей пугать в духе педагогики XVIII века. Никакой розги не надо: «Доченька, будешь плохо учиться, выдам замуж за Митрофанушку». И готово, и девица, вздев юбки, несется зубрить французские глаголы, только бы не за Митрофанушку.
Да и вся семья Скотининых — символ того, какими дворяне становиться ни в коем случае не должны.
Исключения из правила
Разумеется, из всякого правила есть исключения. Отвратительную память о себе оставили купцы-выскочки. Нувориши, сколотившие неожиданные состояния. Малокультурные, дикие, они прославились пьяными дебошами в трактирах и кабаках (в рестораны для «чистой публики» их не пускали), невероятными выдумками на всякие гадости: любой ценой обратить на себя внимание, продемонстрировать свое богатство.
Этот типаж широко представлен в художественной литературе. Таков Хлынов у А.Н. Островского: вечно пьяный, с компанией прихлебателей ловит путников на дороге, упаивает до морока. Таков у него же Тит Титыч Брусков, по поводу которого впервые произнесено и вошло в русский язык слово «самодур».[58]
Таковы купцы-«золотишники» у Шишкова.[59]
Здесь в очередной раз приходится огорчиться: не вывела классическая русская литература, увы, ни одного образа умного и образованного купца-мецената, щедрого и разумного. Есть Хлынов, но нет Третьякова. Есть спившийся Прохор Громов, но нет персонажей, восходящих к просвещенным сибирским купцам, строителям прекрасных зданий Иркутска, основателям гимназий и картинных галерей в этом «медвежьем углу».
Но даже и в той литературе, которая есть, мы не увидим поэтизации грубости и пьянства. Демонстративное мотовство купцов-нуворишей антипатично Островскому. Его герои — скромные правдоискатели, люди духовные и умные. Видимо, таков и был народный идеал.
Казалось, опровержением написанного может показаться жизнь царей, а более — цариц XVIII столетия. Никакой сложной духовной жизни невозможно обнаружить у Анны Иоанновны, обожавшей грубые забавы шутов и шутих, никогда ничего не читавшей, двор которой побивал все рекорды расточительства.
Веселая и добрая Елизавета Петровна, конечно, посимпатичнее Анны Иоанновны, но и она считала, что в Англию можно проехать сухим путем, а после ее смерти нашли ни много ни мало 15 тысяч ни разу не одеванных платьев и несколько сундуков с чулками, подвязками, рубашками, пуговицами и башмаками. Прямо скажем: не светоч умственной жизни. Как бы сказали сейчас героини Кэндес Бушнел, откровенная «шопоголичка», с явной склонностью к сверхпотреблению.
Да и сама Екатерина II, далеко не глупая, прекрасно образованная правительница, обожала роскошь и, говорят, даже поощряла дворян к расходам, намного превышавшим доходы.[60]
Анна Иоанновна. Гравюра из книги «Сказание о венчании русских царей и императоров». 1896 г.
Кстати, именно по ее инициативе в Москве и Петербурге завели уличное освещение, так что доброе слово можно найти в истории даже для нее.
Но отметим — все это характерно именно для «прозападного» XVIII века, века «дворцовых переворотов». Один из многих парадоксов нашей истории: в XVII веке царь Алексей Михайлович был сдержан в еде, вне парадных выходов и «сидения» в тронном зале одевался подчеркнуто просто. Был столь же прост в обращении. Любил истории про заморские путешествия, охотно общался с вернувшимися из дальних стран. С Семеном Дежневым царь проговорил несколько часов, расспрашивал его о Ледовитом океане и моржах. Любил читать, собирал диковинные механические игрушки и часы. Очень русский царь, очень соответствующий всему, о чем говорилось: низкий уровень потребления при высоком уровне умственных интересов и интенсивной духовной жизни.
Это был царь настоящий, уверенный в себе и взошедший на трон по закону.
В XIX веке у нас тоже правили цари, законно наследовавшие трон. Потомственные владыки, а не «случайные» («случаем» на престоле). И тоже как один просты, естественны в поведении, образованны, культурны и ставят духовное куда выше материального.
Александр I посвятил сад в Царском Селе «Дорогим моим сослуживцам».
Николай I не считал зазорным пойти за гробом отставного солдата, которого некому было проводить в последний путь. Оценки императором русской литературы обнаруживают очень высокий уровень его личной культуры, царь Николай I вообще слыл одним из самых образованных людей своей Империи.
Александр II обожал собирать грибы и проводить время в кругу семьи. Он же написал на проекте Третьяковской галереи «Принять с благодарностью», поддерживал Пирогова и надеялся, что освобожденные им крепостные люди быстро поднимутся до культурного уровня дворянства.
Александр III называл свою деятельность «службой», был сдержан в еде, не любил украшений и вообще ничего нарочитого и яркого. Что не мешало ему свободно говорить на нескольких языках, много читать и организовать Русский и Исторический музей.
Давным-давно одна очень немолодая дама рассказала А.М. Буровскому историю, которую я попытаюсь пересказать вам своими словами. В далекой юности каталась она на велосипеде по Летнему саду и сбила пожилого господина с тростью: тот прогуливался по аллеям. Девушка кинулась поднимать господина, а он ее. В ходе взаимной помощи гимназистка покраснела как маков цвет и присела в глубоком книксене — она узнала Императора. Ведь ЕГО портрет в гимназии висел в каждой классной комнате.
— Ох, извините! Мне нет прощения, Ваше императорское величество!!!
— Что Вы, барышня! Я давно так не смеялся.
Император отряхнул одежды барышни, несмотря на ее смущение, и ушел, широко улыбаясь.
Я буду считать Россию до конца выздоровевшей страной, когда наш Президент будет гулять по паркам без охраны, а в налетевшей на него старшекласснице будет видеть не «террористку» и не попытку покушения, а милую девочку.
Мне возразят: Президентов США тоже вон как охраняют. Возможно. Но я и не считаю США здоровой страной, с которой необходимо брать пример.
В общем, цари-нувориши — такое же исключение из правила, такая же историческая случайность, как купцы-нувориши, расточавшие свои случайные богатства в пьяном кураже по кабакам и публичным домам.
Давайте подумаем еще вот о чем: как отразились эти цари в русском народном сознании. Анна Иоанновна с ее фаворитом Бироном и «бироновщиной» уже века служит своего рода историческим пугалом.
К Елизавете отношение не злое, но скорее насмешливое, легкое — под стать ей самой.
Екатерину Великую дворянство боготворило — «Золотой век Екатерины». Но при этом в ней ценили не любовь к парадным платьям и роскошным каретам.
У А.С. Пушкина Екатерина ведет себя как раз в полном соответствии с народным идеалом простоты, в том числе простоты в одежде и украшениях. Пожилая дама, которую встречает капитанская дочка Маша Миронова в садах Царского Села, выглядит как небогатая дворянка.[62] Чтобы читатель мог полюбить Екатерину, Пушкин просто не мог описать ее иначе.
Малокультурная и грубая Анна Иоанновна — Хлынов в юбке, и притом Хлынов/Тит Титыч на случайно занятом ею троне. В народное сознание она вошла именно как царь «ненастоящий».
Екатерина II имела права на престол еще меньше, чем Анна, но стала в представлении людей настоящей царицей. То есть вела себя просто, естественно и притом поддерживала идеи просвещения, сама писала фельетоны и пьесы, помогала Сумарокову и Державину.
И высшие царедворцы XVIII века оценивались так же. Расфуфыренный, как павлин, Шувалов вообще не оставил о себе никакой памяти в народе.
Прочно запомнился Алексей Орлов, который любил кулачные бои, в праздники ходил по улицам Москвы и запросто разговаривал с «простым народом». Единственным украшением, которое носил до конца своих дней Алексей Орлов, был железный перстень, подаренный Сен-Жерменом. Он же вносил правки в переводы с французского, если переводчики врали.
Наказание шпицрутенами.
Отвратительное действо, перенятое, кстати, из прусской армии. Даже слова русского для предмета пыток — и то не смогли подобрать
Григорий Потемкин мог при желании есть исключительно фуа-гра на золоте. Но он, составляя сложнейшие планы развития артиллерийского парка России и чертя мудреные формулы, прихлебывал обожаемые им кислые щи из стеклянной бутыли с широким горлышком, чтобы не накапать на чертежи.
Александр Пушкин знал историю как профессиональный историк. Писал стихи на французском[63], профессионально фехтовал и стрелял из пистолетов, сидел на коне так, что во время путешествия на юг получал предложения вступить на военную службу. И притом тратил деньги на книги, а не на наряды. Не будь Пушкин прост и доступен, и ему не стать бы народной легендой.
Все эти люди: и цари, и царедворцы, и «рядовые» дворяне (как камер-юнкер Пушкин) в глазах иностранцев сочетали несочетаемое: неприхотливость в быту и высокий уровень культуры. А свое высокое положение в обществе ценили в гораздо меньшей степени, чем европейцы.
Как писал Николай Некрасов, перефразировав недоуменные слова графа Ростопчина, сказанные после восстания декабристов:
В Европе сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует, — понятное дело!
У нас революцию сделала знать:
В сапожники, что ль, захотела?..[64]
Впрочем, пока мы говорили только о бытовой неприхотливости русских вне зависимости от сословного статуса. Миф же — не только об этом.
Миф — о том, что русские якобы были всегда неприхотливы и в общественной жизни. Их устраивала жесткость, даже жестокость властей. Им нравилось быть рабами начальства.
Проверим, насколько это соответствует действительности.
Рабы начальства: русские или немцы?
Невозможно оценивать поведение предков, исходя из современных представлений. Слишком многое в жизни людей XVIII, даже XIX веков кажется нам диким, жестоким, нелепым. Но все познается в сравнении: надо сравнить, как вели себя и как осознавали себя люди в одну и ту же эпоху в разных странах.
Стоит проделать такую работу, и мы убедимся: совершенно разные оценки даются одним и тем же по смыслу событиям. Елизавета Петровна и Фридрих II Прусский — современники, люди середины XVIII столетия. Приведу два случая из придворной жизни этого времени, связанные с названными коронованными особами.
Случай первый. Петербург. Царица Елизавета Петровна из-за бессонницы вышла из своих покоев раньше обычного. И обнаружила: ее фрейлина, 15-летняя княжна Гагарина, сигает из комнаты вместе с каким-то гвардейским поручиком.
— Рано начинаешь, милая… Не обессудь… — вздохнула императрица.
Царица, как была в шлафроке (т. е. попросту в ночной рубашке), так за ухо и отвела юную фрейлину к дивану, разложила и собственноручно выпорола розгами. Если верить придворной легенде, княжна вопила так, что сбежавшиеся придворные стали просить царицу о прощении «подлянки». В их числе был и тот самый поручик.
Елизавета экзекуцию не прекратила, Гагарина получила сполна. Но позже царица пару поженила, а на их свадьбе пила водку, кричала «горько», плясала и закусывала своими любимыми морковными пирогами.
Случай второй. Резиденция прусских королей, Берлин. Юный принц Фридрих (будущий король Фридрих II Прусский) собирается жениться на некой Клариссе Риттер, бедной дворяночке. Его отца, тоже Фридриха, такой брак совершенно не устраивает. Чтобы остудить пыл принца, папа-король отсылает его подальше, предварительно излупив тростью. О дальнейших событиях есть две близкие версии. Согласно одной, король Фридрих I собственноручно лупил несчастную девицу Клариссу Риттер палкой, «пока окровавленные одежды не упали с нее в виде лохмотьев». Согласно другой версии, прусский монарх пригласил палача, а сам сидел в кресле и упивался воплями Клариссы… Ну да, опять же пока окровавленные одежды не упали. А потом отправил Клариссу в тюрьму, где содержались воровки и проститутки. Девицу отпустили из тюрьмы только после того, как Фридрих Фридрихович, будущий король, наконец, женился на креатуре его папы.
В этих историях оба монарха друг друга стоят, но поведение Елизаветы все же как-то… беззлобнее, что ли. А главное, у современников было совершенно одинаковое отношение к событиям такого рода — по обе стороны российско-прусской границы. Никак нельзя сказать, что немцы были возмущены поведением своего короля, а русские — своей императрицы. Король «справедливо» наказал негодницу, без всякого права посягнувшую на трон. Императрица, взяв в свой штат девицу Гагарину, тем самым взяла на себя и обязательства по ее воспитанию. А маменька и должна время от времени матерински посечь провинившееся чадо. Причем, явив строгость, императрица сразу же явила и «родительскую милость», устроив судьбу княжны, чем и вызвала умиленные всхлипывания современников.
Нравы, по нашим понятиям, нелепые[65], но в XVIII веке еще и не такое случалось. Как говорил Карлсон, который живет на крыше: «Пустяки, дело житейское».
Возмущаться начали потомки, когда в их головах заклубились новые идеи насчет прав человека, личного достоинства и так далее. Но мы отметим другое.
Во-первых, какие основания считать, что Россия чем-то отличается от Германии в худшую сторону? Чувства собственного достоинства и веры в свою неприкосновенность у немецких дворян было ничуть не больше, чем у русских.
Во-вторых, в России это ощущение своей личной неприкосновенности появилось раньше, чем в Германии. В России был такой Манифест о вольности дворянской от 18 февраля 1762 года. Согласно сему Манифесту, дворянин в принципе Телесному наказанию не подлежал. А в Германий такого Манифеста ни один король не издавал.
В России с конца XVIII века хотя бы небольшой процент всего населения, дворян, перестали пороть. По словам А.И. Герцена, 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь вышло «третье непоротое поколение дворян».
В Германии офицера-дворянина могли выпороть по закону до самого конца кайзеровского режима, то есть до ноября 1918 года.
В закрытых учебных заведениях Британии потомственных лордов и пэров пороли до середины XX века.
Некоторые ученые считают, что одна из причин заговора против Павла I как раз в том, что при нем от Манифеста о вольности дворянской стали отступаться и нескольких офицеров выпороли. Дворяне не собирались терпеть подобного безобразия, и Павел I пал жертвой очередного дворцового переворота.
А вот европейцы, по крайней мере, и немцы, и британцы, терпели подобные нравы, давно исчезнувшие в России.
Как там, господа, насчет чувства личного достоинства, долготерпения и рабской сущности ваших собственных предков?
Характерная история, приключившаяся с одним из дворян Плещеевых. Парень рассказывал случайным собутыльникам неприличные анекдоты про царицу Екатерину, Неосторожно, прямо говоря. По любым временам. Был «приглашен» в Петропавловскую крепость знаменитым кнутобойцем Шешковским. Поведи себя парень сдержанно, смиренно, вполне могло обойтись и словесным «отеческим внушением». Но парень нагрубил Шешковскому, и вообще — вел себя нагло… За что и был жестоко выпорот.
Возвратясь к себе, в конногвардейскую казарму, Плещеев лег лицом к стене, не пожелав ни с кем общаться и заявил, что собирается умирать. Друзья влили в Плещеева водку, послали за его девушкой. Та происходила из незаконнорожденных дворян, была записана в мещанское сословие и училась в Епархиальном училище — неком женском аналоге бурсы. Для нее порка, видимо, чем-то исключительным не была. Узнав, что любимый собирается покончить с собой, девица кинулась в казармы, где состоялась бурная сцена.
— В окно выброшусь! Стеклом зарежусь! — орал изрядно набравшийся Плещеев, очень жалея себя и откровенно упиваясь общим вниманием.
— Бросайся, коли дурак! — кричала Машенька.
Остальные кадеты веселились и подливали Плещееву. В окно парень, естественно, не кинулся, стеклом не зарезался. Постепенно утешился и на Машеньке потом женился.
От этой пары произошли полчища более поздних Плещеевых, один из которых (внук) участвовал в событиях на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Другой (правнук) сделался знаменитым поэтом.
Главное в этой истории: уже в конце XVIII века русский дворянин (причем совсем молодой парень, 17 лет) переживал физическое наказание как страшный позор. Его современники в Европе, в том числе и коренной потомственный нобилитет со всяческими приставками к фамилиям «де» и «фон», думали совершенно иначе.
А потом все эти поротые «фоны» говорят, что у русских проблемы с чувством собственного достоинства. Составная часть того же мифа: русские настолько покорны правительству, что послушно кладут свои головы по малейшему мановению пальца начальства. Но и это не совсем так…
Самопожертвование или покорность?
Бог терпел и нам велел.
Василий Осипович Ключевский говаривал, что «Россия родилась на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты».[66] То, что родилось на Куликовом поле, на Западе частенько называют проявлением все той же русской покорности властям, долготерпения и равнодушия к своей судьбе.
Что же произошло на излюбленном куликами поле 8 сентября 1380 года? Ранним утром этого исторического и страшного дня великий князь Дмитрий Иванович снял с себя знаки княжеского отличия и велел надеть свои доспехи боярину Михаилу Бренку. Бренок сражался во главе Большого полка под великокняжеским знаменем. Он погиб, и какое-то время татары верили, что убили самого великого князя.
А великий князь Дмитрий Иванович надел одежду рядового воина и сражался в глубине своих войск, ни как не отмеченный и не выделенный. После сражения его нашли без сознания, раненого, истекающего кровью. Князь разделил судьбу своего народа. Это раз.
Князь заложил основу традиции, согласно которой судьба государя и командующего не должна отличаться от судьбы любого другого человека. Это два.
После такого поступка князя стало невозможно отступать, даже если упало великокняжеское знамя, если смят центр русского войска, если неизвестно, есть ли вообще хоть малейший шанс. Ведь упавшее знамя пало не над великим князем. Монарх сам бьется в рядах войска вместе со всеми. Может, вот он стоит совсем рядом?
Даже оставшись один против всего татарского войска, россиянин был обречен продолжать битву. Так власть требовала от россиян максимально возможного самопожертвования…
Но ведь власть, требуя этого, одновременно жертвовала и своими высшими представителями! Дмитрий Иванович потому и получил моральное право требовать героизма, что сам его проявлял. И он, и камикадзе — боярин Бренок.
В битве на Куликовом поле участвовали не только профессиональные воины. Там были и простолюдины, пошедшие воевать добровольно «по разбору», то есть как представители своих общин. Власть готова была к самопожертвованию и потребовала максимально возможной самоотдачи от своих подданных.
Так что что-то тут с покорностью «не бьется», не стыкуется.
Тем более «не стыкуется» логика обвинений, если мы вспомним: на протяжении истории России было немало случаев, когда военнослужащие отказывались выполнять поставленную задачу — из нравственных соображений. Во время подавления русскими войсками революции 1848 года в Венгрии, группа офицеров демонстративно вышла в отставку.
При подавлении польского мятежа 1863 года повторилось то же самое: некоторые офицеры и даже генералы, заблаговременно уведомив начальство, иначе бы это уже трактовалось как нарушение присяги, отказывались идти на войну против поляков.
Что странно и удивительно: никаких репрессий не было. Некоторые при этом даже не вышли в отставку (или их отставку не приняли?) и продолжали вполне успешно служить.
Получается, власть признавала за ними некоторое право на нравственный выбор: соглашаться или не соглашаться с официальной политикой Российской Империи. Замечу: для таких действий от властей требуется колоссальная уверенность в своей правоте и в наличии у нее множества (!) верных и надежных слуг. Да и вера в то, что, отказавшись раз, тот же самый военный вполне надежен на любом другом фронте и выполнит любой приказ в другом месте.[67]
Во время русско-турецкой войны 1877-78 годов никто из офицеров-мусульман не отказывался воевать с турками. Но многие россияне открыто, в том числе в печати, выражали сомнение в ее осмысленности. Лев Толстой в «Анне Карениной» устами князя Щербацкого утверждает, что война эта России совершенно не нужна, мол, нет ничего от нее, кроме вреда. И опять же никаких репрессий против этих сомневающихся и протестующих.
Эта как бы «мягкость властей» не означала, что когда надо — империя и ее высшее руководство не могли потребовать от населения отдать все, а от солдат — стоять насмерть. Петр I накануне Полтавы приказывал: стрелять в своих бегущих и даже если бежать будет лично он, Петр, стрелять так же и в него, как во всех.[68]
Генерал Милорадович в 1812 году демонстративно велел накрыть ему обед на передовой, прямо под огнем неприятеля. И приказал не отходить, «пока хоть один солдат останется».[69] Не отошли…
В том же 1812 году (я об этом уже писал как-то ранее), у деревни Дашковка под Смоленском огонь французов был столь нестерпим, что солдаты боялись оторвать голову от земли. Тогда генерал Раевский вышел к первой линии окопов со своими сыновьями, служившими (!) в свои соответственно 11 и 14 лет при штабе. Крепко взяв младшего сына за руку, а старшему дав знамя полка, генерал лично повел за собой солдат в атаку. И «мужики», вчерашние крепостные, со слезами на глазах бросились вслед за «барином и барчуками» в штыковую — под французскую картечь.
Сталин не водил войск в атаку, но ведь и он отказался обменять своего старшего сына, попавшего в плен артиллериста РККА, на фельдмаршала Паулюса: «Мы фельдмаршалов на солдат не меняем!» Дух тот же самый. Пусть даже единственный источник для проверки легендарной фразы — киноэпопея «Освобождение»… Все равно мог Сталин так сказать! Здесь есть правда контекста, правда исторического момента. Власть отдает все, включая свои жизни и жизни самых близких. Потому требует в ответ по максимуму.
Яков Джугашвили с дочерью.
Есть разные версии гибели сына Сталина, но очевидно одно: сын Верховного Главнокомандующего и Отца народов ушел на фронт и умер как настоящий солдат
Получается: есть разные войны. В одних офицер может отказаться принимать участие, и это никак не поставит под сомнение его личную доблесть и право оставаться русским военным.
Во время других войн власть сама готова отдать ВСЕ и рисковать ВСЕМ. А потому и требует того же от всего населения. Все верно! Это войны, в которых ставится вопрос о дальнейшем существовании России. Две из них так и вошли в историю — как «Отечественные».
Поражение на Куликовом поле означало продолжение на неопределенный срок татарского ига. Поражение — это новые набеги, дым над сожженными городами, смрад трупов, которых некому хоронить.
Нашествие Наполеона грозило утратой не какой-то отдаленной территории, а утратой самой российской государственности. Потому власть и вела себя таким образом. Народ ее потому и поддерживал.
Заметим: в истории каждой из стран Европы хотя бы однажды происходило то же самое!
В ходе Столетней войны поражение Франции стало уже как бы свершившимся фактом. Вопрос стоял только о времени, которое потребуется англичанам и их союзникам-бургундцам[70], чтобы окончательно завоевать всю территорию Франции.
И тогда поднялась народная война во главе с Жанной д’Арк. В войске Жанны не признавались титулы и знаки различия знати. Все различия между защитниками прекрасной Франции объявлялись несущественными и неважными.
В конце XVI столетия для Британии встал тот же самый вопрос: быть или не быть? Могучая Испания подготовила колоссальный флот для нашествия на Англию — «Непобедимую армаду». Высадка 50-тысячного испанского десанта означала для Англии окончание ее государственности. Власть католиков означала костры инквизиции и дикое насилие над протестантами-англичанами.
Отражая иноземное нашествие, британцы переживали взлет национально-романтических чувств, королевский двор отдавал драгоценности короны для постройки новых судов, а знаменитые корсары, такие как сэр Фрэнсис Дрейк, встали под знамена командовать фрегатами королевского военного флота. Во время атаки капитан Дрейк велел продырявить все спасательные шлюпки и встал на мостике в простой рубахе, без знаков отличия.
Нашествие Наполеона вызвало в Испании народную войну — герилью. Король Фердинанд VII к тому времени был вывезен во Францию, и отрекся от престола в пользу брата Наполеона, Жозефа Бонапарта. Но многие высшие аристократы, в том числе принцы крови, продолжали сражаться в рядах герильясов, не называя своих титулов и без всякой традиционной для испанской аристократии спеси.
Франсиско Гойя «Расстрел мадридских повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». 1814 г.
Герилья в изображении Гойи — это гремучая смесь боли и геройства
Даже в рассудительной Германии вторжение Наполеона привело к волнениям, по духу (но не по масштабам, конечно) очень похожим на герилью и на русское сопротивление французам в 1812-м.
В истории России было больше случаев, когда в грохоте иноземного нашествия вставал вопрос «быть или не быть?» В этом, видимо, и состоит особенность нашей истории. Но очень трудно доказать, что русский народ при этом вел себя иначе, чем другие народы, а наша власть отдавала какие-то «особые» распоряжения.
В очередной раз то, что пытаются представить особенностью России, при ближайшем рассмотрении оказывается свойственным всему человечеству.
Но, может быть, русские долготерпеливы в том смысле, что не сопротивляются властям? Как их ни мордуют, ни унижают они только молятся и плачут? Однако одновременно существует и миф о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном»… Как прикажете их совмещать?
Самое интересное, совмещают! Биллингтон в своей книге «Икона и топор» всерьез пишет о том, что русские сначала терпят до последнего, а когда уже терпеть невозможно, замордованные до потери инстинкта самосохранения, поднимаются на иррациональный бунт, разнося вдребезги все, до чего в силах добраться.
Эта часть мифа настолько важна, что с ней придется разбираться особо.