Грандиозности роста тогдашних деревьев должно было соответствовать и качество их плодов. О качестве последних также нельзя судить по теперешним плодам. Девственная земля вливала молодые и полные жизни соки свои в эти плоды, и они по питательности, как и по виду своему, может быть, превосходили все лучшие виды теперешней пищи.
Основываясь на замечании Бытописателя, что деревья рая были не только добры в снедь, но и красны в видение, можно и наделять их всей игрой цветов и всем разнообразием формы.
Наше воображение может сколько угодно и еще увеличивать прелести этого рая, как делала фантазия многих мифологий. Но много ли говорит уму и сердцу такое представление?
Скажут, к красоте сада присоединялось внутреннее душевное блаженство, покой в мире чистой совести, сладость общения с Богом, Его, может быть, созерцание. Но, во-первых, это уже совсем другое дело. Никто не сомневается, что рай возможен и в хижине бедняка. Бытописатель настойчиво дает понять, что прародители имели не такой лишь душевный рай, но и внешнюю обстановку, не оставлявшую желать ничего лучшего. Во-вторых, Бытописатель собственно ничего не говорит об этом внутреннем, душевном рае прародителей, может быть, только предполагая его, как само собой понятный. О нем можно сделать только отрицательный, через противоположение, вывод из слов проклятия за грех. Все, посланное прародителям в наказание за грех, не должно было мучить их до греха: у жены не было болезней рождения и подчинения мужу; у Адама — тяжкого труда и неминуемой смерти. Особенно интенсивным внутреннее, душевное блаженство едва ли и могло быть у прародителей, так как их душевные способности не получили еще того широкого раскрытия и развития, какое дается как человеку, так, вероятно, и Ангелу только веками.
Нельзя не согласиться, что библейский рассказ о рае, взятый в его строгой буквальности, не дает полного удовлетворения нашим умственным запросам, что и служит главным основанием критической школе считать его мифом или сагой. Первобытный человек, Адам, хотя и «перстный», но более, чем мы, похожий на «Небесного», в рассказе представляется имеющим жилище, почти общее с тем миром животных, который он с благородной гордостью отстранил от себя и тогда, когда почувствовал свое одиночество.
Неудобства буквального понимания библейского рассказа о рае, по-видимому, неизбежно заставляют остановиться на аллегорическом понимании этого рассказа.
Правда, свт. Иоанн Златоуст резко осуждает это последнее понимание: «Для этого блаженный Моисей записал и имя этого места, чтобы любящие пустословить не могли обольщать простых слушателей и говорить, что рай был не на земле, а на небе, и бредить подобными мифологиями»16. Буквально понимали рассказ о рае большинство святых отцов: Феофил Антиохийский, Ипполит, Епифаний.
Но уже свт. Григорий Богослов, как ни казалось ему такое мнение опасным для его просто верующего времени, не мог не сознаться, что строго буквальное понимание библейского рассказа о рае не удовлетворяет его. «Человека, — говорит он, — Бог поставил в раю... делателем бессмертных растений, может быть, Божественных помыслов как простых, так и более совершенных»17. Еще решительнее на сторону аллегорического понимания рассказа становится св. Ефрем Сирин: он прямо помещает рай в небе.
Ввиду такого раздвоения мнений у святых отцов в этом вопросе Православная Церковь соборно никогда не высказывалась за буквальное понимание рассказа и не осуждала иносказательного, аллегорического понимания. К первому пониманию, впрочем, склоняется «Точное изложение православной веры» Иоанна Дамаскина. Но, во-первых, склоняется, как увидим сейчас, не безусловно; во- вторых, книга эта, как ни авторитетна она, не имеет в Церкви законообязательной силы.
В рассказе о рае несомненно есть явно символические черты. Таково уже имя страны, где он находился: «Едем» — «приятность». Затем четыре рукава райской реки имеют очевидное отношение к четырем странам света.
И два таинственных дерева рая нельзя мыслить простыми деревьями.
Но и аллегорическое понимание рассказа, хотя оно, по-видимому, глубже и подтверждается некоторым символизмом рассказа, имеет свои неудобства. Против него говорят многие данные рассказа. Таковыми являются: точное географическое определение местоположения рая, особенно указание на Евфрат и Тигр, заставляющее искать его невдалеке от Месопотамии; признание и исторической наукой в Передней Азии18 колыбели человечества; ясное указание Бытописателя на присутствие в раю деревьев, выросших из земли, с плодами определенного вкуса и вида и т. п.
Трудность остановиться на одном из двух возможных способов понимания рая — буквальном (историческом) и символическом (аллегорическом) — издавна порождала попытки к объединению того и другого понимания.
Такую попытку можно заметить уже и в рассуждениях о рае «Точного изложения православной веры» преп. Иоанна Дамаскина. «Я думаю, что Божественный рай был двоякий, и потому учение, переданное богоносными отцами, из которых одни представляли рай чувственным, а другие духовным — справедливо». «Телом водворялся человек в блаженной и прекрасной стране, а душою жил несравненно в высшем и прекраснейшем месте, где имел своим домом и светлою ризою Бога». «Будучи благорастворенным и освещаемый кругом тончайшим и чистейшим воздухом, красуясь вечно-цветущими растениями, насыщенный благовонием, наполненный светом, превышая мысль о всякой чувственной прелести и красоте, рай, — истинно Божественное место»19.
Наиболее законченную и полную систему такого объединения буквального и аллегорического смысла в рассказе о рае из позднейших толкователей дает комментарий Лянге. Для каждого из главных моментов рассказа здесь указывается «фактический» или «исторический» смысл и «символический».
А) Сад в Едеме.
Исторически: небесный цветок земли, окружающий новорожденных, хотя и взрослых, но детски-неопытных людей. Пункт гениальности земли, где божественная культура земли соединяется с земной природой, где плодовые деревья благородны, хлеба растут в диком виде, звери привязаны к человеку, как домашние животные, человеку предоставлена в избытке простая пища (древесные плоды, детская пища) при легкой телесной работе и значительнейшем духовном росте.
Символическое значение: стоящий вообще в соответствии с чистыми, мирными, радостными и блаженными людьми чистый, мирный, радостный и блаженный мир Божий или отвечающее внутреннему общению с Богом внешнее, ощутимое присутствие Божие подле людей. В частности: 1) небесные задатки земли, орошенная райская почва; 2) объективные райские моменты земли, как и субъективные в воззрениях детского мира и празднично настроенных людей; 3) обетованная земля, посвящение земли через спасение; 4) царство славы; 5) прославленная к будущему соединению с небом земля.
Б) Райские реки.
Исторически: местоположение четырех рек несомненно.
Символически: четыре мировых реки вообще по их высокому значению, — как четыре обусловленные райским отечеством человека реки жизни и благословения.
В) Райские деревья.
Исторически: изобилие кругом первых людей, однако простое и приспособленное к детской ступени развития; любимая пища на глазах, действующая облагораживающе.
Символически: богатство и беспечальность благочестивых.
Г) Два дерева среди рая.
Исторически: природа в ее средоточии, снабженная столь же чудесно-спасательной силой, как и опасными, как бы несколько опьяняющими растениями; первая, как и вторые, представлены через центральные, ближе неопределяемые виды насаждений.
Символически: древо жизни — целительная и жизненная сила в природе, в соединении со словом Божиим, подымающаяся к источнику вечной жизни во Христе, сакраментально — к хлебу жизни вечной. Древо познания добра и зла — древо искушения в сильных, в опасных и в запрещенных средствах наслаждения.
Не говоря о частностях и подробностях этого объяснения для библейского рассказа о рае, иногда очень спорных (реки рая), произвольных и туманных, все оно построено на очень, так сказать, опасном предположении символизма в действительных событиях. То правда, что Ветхий Завет наполнен событиями и лицами с так называемым типологическим, преобразовательным, мессианским значением. Но райская эпоха жизни человечества никак не может быть подводима под понятие Ветхого Завета: она стоит выше его. На сам Новый завет можно смотреть, как на восстановление райского завета Бога с людьми взамен Ветхого Завета.
Символизм как бы нечто отнимает у реального бытия вещи, лишая это бытие самостоятельности и самоценности. Не только ветхозаветные жертвы и вся обрядность имели силу и значение, как то хорошо разъяснено ап. Павлом, только во Христе и чрез Христа, но и целый ряд исторических личностей и событий в Ветхом Завете имел место и существовал только, как подготовление ко Христу, а не сам по себе и для себя. В этом отношении весь Ветхий Завет несколько напоминал так называемые символические действия пророков, которые сами по себе взятые без вкладывавшейся в них идеи, не имели никакого смысла. Не то была жизнь человечества до грехопадения. Она была слишком большой полнотой реальности, чтобы нуждаться в символизме.
От придания рассказу о рае символического значения один шаг до отрицания фактического, исторического значения этого рассказа. Если рай в библейском рассказе о нем означает весь первобытный мир, его реки — жизнь и благословение, его деревья — «довольство благочестивых», древо познания — земные наслаждения, то все это, чтобы достигать своей цели, могло существовать только в одном рассказе. Историческое, реальное существование для этой цели излишне. Картина райской жизни сводится к символической оболочке скрывающейся под ней подлинной действительности и исторически- символическое объяснение райской жизни незаметно переходит в чисто аллегорическое.