роизвести любой мотив. А зверюша что воспроизводит? Какие у ее веры вообще есть доказательства?
— Вкус кулича, — уверенно говорит зверек.
— А-а. Ладно, все понятно. Завтра поговорим.
И папа-зверек, завернувшись в старое, но теплое одеяло, начинает похрапывать.
А маленький зверек, которого зовут, кстати, Максим, — долго еще смотрит в темно-синее окно. Потом вылезает из кровати и приоткрывает окно. Звезды перемигиваются над городом — голубые, желтоватые, зеленоватые. Далеко за речкой, в городе Преображенске, не видно ни огонька: усталые зверюши отдыхают. От реки пахнет сыростью, от дороги — пылью, от грязного садика вокруг зверькового домика — чем-то особенным и невыразимым, чем всегда пахнет весна. Зверьку становится так хорошо и грустно, что, кажется, еще немного — и он услышит неземной красоты музыку, которой словно заслушался весь этот замерший пейзаж. А услышав музыку, он поймет и все остальное, что теперь только смутно томит и тревожит его, а временами откровенно раздражает, потому что зверьки всегда сердятся на необъяснимое. Еще немного — и он сможет почувствовать настоящий вкус всего, и даже понять, что он, собственно, любит и чего действительно хочет…
Потом он возвращается в постель. Ничего, успеется. Кстати, кулича можно съесть и сейчас. Проголодавшийся зверек воровато лезет в карман грязных штанов, висящих на стуле, и вытаскивает толстый кусок, щедро выданный ему зверюшей в дорогу. И — о чудо! — ему уже кажется, что у кулича несколько иной вкус. Не просто сладкий, который кажется ему теперь безнадежно плоским, но и какой-то особенный, сложный, включающий массу оттенков, заботливо добавленных зверюшей к основному тесту. Господь на секунду представляется зверьку такой же зверюшей, заботливо наготовившей всего в необычайно сложном и богатом соотношении, чтобы было и солоно, и кисло, и сладко, и все это тонким образом сцеплено… но зверьку уже хочется спать, и он обещает себе додумать все это завтра.
— Ну вот видишь, — говорит он сам себе. — Как к зверюшам ни относись, они по крайней мере никогда не врут.
СКАЗКА О ЛОВЛЕ ЗВЕРЮШИ
Всякому зверьку известно, что зверюш можно ловить не только во время наводнения, но и в любое другое время. Надо только понять, на что они ловятся. А ловятся они на сострадание.
Пример. Одного зверька оставила зверка, как это обычно бывает. Она поматросила его и бросила, оставив ему двух деток: одного маленького зверька и одну совсем крошечную зверку, которая тоже образовалась от их союза. А легкомысленная и алчная мать полюбила богатого зверца, бросила потомство (о муже вообще не вспомнила) и отчалила в туманную даль.
Справедливости ради надо сказать, что зверцы тоже не дураки и со зверками надолго не связываются. Они знают, что цель у зверки одна — ободрать их, как липку, и пустить по миру. Поэтому союзы зверцов и зверок обычно кратковременны — зверцы развлекаются со зверками месяца два-три, после чего берут их за шкирки и отправляют на свалку истории. Свалка истории расположена на окраине зверькового городка, в зловонном трущобном месте, куда даже зверьки избегают заходить в темное время суток. Там бродят зверки, пребывающие в жалком состоянии, и призывно воют. Но отзываться на их призывы дураков нет.
Итак, одна глупая молодая зверка оставила зверька с двумя беспомощными детьми, а сама сбежала искать лучшей жизни. Зверек подумал было, что его жизнь кончена и лучшие чувства обмануты навеки, и тут бы ему и сдохнуть от тоски, но на руках у него жалобно пищали разнополые серые младенцы, в одном из которых он с любовью и тоской узнавал себя, а в другом — с любовью и отвращением — бывшую жену.
Зверьку, естественно, было не привыкать, что рубашки его не глажены, а пол не метен. Кто жил со зверкой, тот знает, что это за удовольствие: повсюду разбросана ее косметика и нестираные колготки, а лопать нечего. Так что нагл зверек был не особенно избалован. Тем не менее, оставшись один, он испытал буквально звериное одиночество и принялся страдать от бессонницы, тем более, что обращаться с младенцами он совершенно не умел, да это и не входило в его обязанности. Два дня он думал (бесконечно меняя пеленки и раскачивая по ночам кроватки), а на третий понял, что спасет его только зверюша.
Однако где ее взять, если до весеннего наводнения (когда зверюш ловят буквально за уши и без всяких проблем) еще больше полугода, а похищать зверюш из их городка довольно рискованно — всем памятна история про паленый холм?
Тут в голову зверька пришел довольно циничный, но, в общем, простительный план. В конце концов, думал зверек, все бабы одинаковы, и ничего страшного, если одна немного пострадает за другую. И потом, я же не сделаю ей ничего плохого. Не съем же я ее, в конце концов. Иные зверьки в сходной ситуации вообще доходили до того, что подкидывали своих зверят в зверюшливый городок с лаконичной записочкой «Звать Вася», и никаких тебе угрызений совести. Всем известно, что добрые зверюши вырастят зверькового подкидыша и воспитают его в христианском духе, считая, что это им Бог послал нечаянную радость, а прокормить его у них всегда хватит молока, ибо толстые зверюшливые коровы доятся круглые сутки без перерыва. Но наш зверек был привязан к своим зверятам и ни за что не согласился бы их подкидывать. Иное дело — временно позаимствовать для их воспитания круглую ушастую зверюшу помоложе, — никаких своекорыстных устремлений у него в этом смысле не было, он искал не жену, а именно мать для своих детей. Он так и формулировал про себя: не украсть, а именно позаимствовать. Наладит быт, а там пусть гуляет на все четыре стороны.
Зверьки обычно разбираются в психологии зверюш очень исправно, хотя и считают полезным нет-нет да запускать миф про изуверскую секту, которая якобы питается зверьками. На самом деле они отлично понимают, что зверюши добры, сентиментальны и больше хлеба с медом (который они вообще-то уважают больше всего на свете) любят принести пользу какому-нибудь страдальцу. Если же Господь посылает им возможность спасти кого-нибудь от грозящей опасности, пригреть и учесать — они считают это высшей формой поощрения и своего рода призванием. Так что расчет зверька, повторяем, был довольно циничен, но он заботился о спасении своих зверят. И потому все, что произошло дальше, вполне оправдано с точки зрения морали.
Для начала зверек сбегал в лес, разделяющий зверьковый и зверюшливый городки, и договорился там с одним бойким птенчиком кое о чем. Затем он снарядил кое-какое нехитрое устройство, засел внутри большого куста шиповника, благоухавшего близ той тропинки, по которой обычно прогуливались зверюши, и стал ждать.
Утром следующего дня одна молодая зверюша, забыв советы своей матери не отлучаться далеко от домика, прогуливалась по тропинке, отыскивая ягоды и грибы. Грибам она кивала, а с ягодами здоровалась, но не рвала ни того, ни другого, потому что была сыта после завтрака (яичница, сладкий чай, пирог с малиной). Надо заметить, что зверюша была чрезвычайно хороша собой: аккуратная, пухленькая, с тщательно причесанными усами, с розовым бантиком на хвосте, с большими глазками и длинными ресницами. Платье на ней было в полосочку.
Внезапно зверюша услышала пронзительный писк и обнаружила рядом с тропинкой несчастного птенчика, который, прихрамывая и припадая на левый бок, ковылял от куста к кусту, выпав, видимо, из гнезда.
— Ахти! — воскликнула зверюша. — Ах ты маленький! Кто же тебя уронил? — И устремилась на помощь птенчику, поставив корзиночку на тропиночку.
Не успела она подскочить к несчастному, как угодила задними лапами в заранее расставленную сеть и через секунду уже болталась на ветке, будучи упакована в эту сеть со всеми своими лапами, ушами и платьем в полосочку. Корзиночка так и осталась стоять в траве, сбоку от тропинки, а птенчик вдруг выправился и вполне самостоятельно полетел в гнездо к своей матери.
В первый момент зверюша предположила, что ее по неизреченной милости Божией взяли живой на небо. Никак иначе объяснить свое внезапное вознесение она не могла. Однако, ощутив вокруг себя больно режущую сетку, зверюша всерьез усомнилась, что рай выглядит именно так. Ко всему прочему птенчик, пролетая мимо нее, жизнерадостно прочирикал «Все зверюши дуры!», а ни один ангел никогда не позволил бы себе подобной бестактности.
— Кто-то меня похитил, — сообразила зверюша. — Как интересно!
В следующую секунду, однако, зверюша вспомнила, что мама не велела ей далеко заходить в лес, и тут же горячо пожалела и о своем непослушании, и о своей маме, которая теперь будет волноваться. Однако громко запищать «Мамочка!» зверюше мешало чувство собственного достоинства, да и потом, нравственный кодекс зверюш предписывает им по мере возможностей самостоятельно выбираться из трудных положений. Не имея никакого выбора, зверюша стала подпрыгивать в сетке, надеясь обломить сук, на котором висела. Но тут из нижних кустов выкатилось что-то серое, спустило ее с сука и пихнуло в пыльный мешок, после чего зверюша ощутила себя стремительно тащимой куда-то по ухабистой дороге.
— Полегче! — крикнула она из мешка. — Не дрова несете, противный похититель! Хочу напомнить вам также, что согласно последней договоренности моя личность неприкоснове… — Но не успела она договорить, как похититель остановился и довольно-таки грубо плюхнул ее на что-то твердое. Мешок был развязан, и зверюша очутилась посреди чрезвычайно захламленной комнаты, по полу которой ползали какие-то серо-розовые и голые пищащие существа, а кругом валялись огрызки, клочья шерсти и осколки посуды. На столе в углу комнаты засыхали крошки, виднелись липкие лужи, а на стульях висела давно не стиранная и не чиненная одежда, явно принадлежащая зверьку.
— Однако, — только и смогла сказать зверюша, обозревая все это безобразие. — Либо тут конь не валялся… либо валялось столько коней, что для наведения порядка понадобится не меньше недели!
— Похоже на то, — подтвердил печальный голос рядом с ней. Зверюша оглянулась. Голос принадлежал сравнительно молодому, но очень усталому зверьку в дырявых штанах и прожженном свитере. Усы у зверька угрюмо обвисли, шерсть свалялась, а в глазах читалось неверие в добро и чистоту. Особенно в чистоту.