Я шел, опустив глаза вниз — словно виноватый — но мыслями снова и снова возвращался туда, к нему, к эти его театральным подергиваниям, таким дешевым, паршивым и сшитым белыми толстыми нитками, что они и не должны были вызвать во мне никакого иного чувства, как только глубокого отвращения, как только нежелания видеть столь паршивую игру — и, тем не менее, вызывали. Когда же я услышал цепляющееся всю дорогу, похоже, последние его слова: "Мышцы... свело... не мог... разж... паль...", я поднял глаза на Асурмара и на какое-то мгновение почувствовал себя обманутым дураком, потому что, хотя это не из чего, собственно, не вытекало и, скорее, многое это же отрицало, все равно, как-то не мог я избавиться от ощущения, что из них двоих — тот, кто остался, и был настоящим Асурмаром.
Возле входа в тоннель я оглянулся — земля была пуста.
— Его уже нет, — бросил я как бы самому себе, чуть ли не с меланхолией в голосе.
Асурмар что-то буркнул себе под нос, возможно, даже и не мне, а своим мыслям.
Тогда я обратился к его товарищу:
— А вам не кажется, что факт этот находится в разительном несоответствии с, по крайней мере, одним из законов сохранения? И правом...
Тот притворился, что на него не произвела впечатления явно провокационная форма вопроса. Хотя он не промолвил ни слова, но пару раз зыркнул на меня, чуть ли не украдкой, искоса; и в глазах у него блеснула как бы веселая искорка.
Мы свернули влево, в мрак первого коридора, заканчивающегося образованной двумя парами дверей небольшой прихожей. Здесь — разве что исключительно с целью усложнения дальнейшего пути, потому что можно было пойти по широкому коридору — мы втиснулись в довольно узкую щель, в нечто вроде замаскированного прохода, который и привел нас в освещенную прихожую. Только лишь в этом месте мужчина, с которым я заговорил ранее, позволил узнать по себе, как его тронуло высказанное, скорее, свободно, без какого-либо нажима, замечание.
— Мне показалось, будто вы что-то сказали... — небрежно заметил он.
Я молчал. Мужчина стоял напротив меня в преувеличенно легкомысленной, как бы презирающей меня позе. Руки он держал в карманах брюк, поднимался на пальцах, чтобы тут же качнуться на пятках, задрав кончики ботинок вверх.
— Закон... право... — усмехнулся он в мою сторону и заговорщически, фиглярно прищурил глаз. — Ведь вы же сказали "право", не так ли? — Тут он сделал долгую паузу и осмотрелся по сторонам, как бы желая призвать в свидетели каких-то возможных слушателей.
— Ну-ну... — буркнул он, — у вас это совсем неплохо получилось. Особенно это "разительное несоответствие". — Он разразился сухим и коротким смешком. — Клянусь, — тут он положил руку на сердце, — с этих пор буду относиться к вам со смертельной серьезностью.
Считая, что он тянет время сознательно, чтобы потом как можно больнее уколоть, взволнованный развитием этого фарса, я перенес взгляд на Асурмара. Тот стоял неподалеку, опершись рукой о стенку, поначалу с каменным выражением на лице, но теперь уже склоняясь к деятельному участию, потому что на губах уже появлялось какое-то поспешное разрешение, а может даже и тень издевки. Его же товарищ, продолжая держаться предыдущей роли (изумленного идиотизмом моего вопроса), набрал в легкие воздух, чтобы с тем большим преувеличением изобразить глубочайшую задумчивость.
— То, что я вам сейчас скажу, — наконец произнес он, именно вам, который там, с Лендоном, заснул словно молокосос на материнском лоне, всем вам покажется столь же идиотским, как и сама идея постройки этого паршивого убежища.
Он обнял меня рукой в поясе и подвел под стенку, где, не без обманной свободы и чего-то вроде доверительности, словно отец, который наконец-то собрался с силами заметить своего подрастающего сына, продолжал таким же ровным, хотя и чуть более громким голосом:
— До тех пор, пока раз и навсегда и неотвратимо мы не узнаем, чем является что-то: что угодно — с одной стороны, и чем является ничто: отсутствие чего-либо — с другой стороны, у нас не будет никакого права... вот именно: "права"! — утверждать, будто что-то не может появиться из ничего, и наоборот... Следовательно, такого права, никаких законов, у нас не будет никогда!
Он произнес это совершенно серьезно, тоном, никак не решающим сомнения, издевается он или нет, поскольку же я молчал, мужчина смерил меня быстрым, суровым взглядом, как бы желая проверить, хватит ли мне столько. После краткого исследования моего лица он, видимо, пришел к заключению, что его высказывание не смогло обогатить моих взглядов по данной проблеме.
— Не поразила ли вас мысль, — возобновил он свою лекцию, что, хотя никому еще не удалось определить однозначно, то есть, в такой форме, которая бы всех нас удовлетворила и не требовала бы какого-либо дополнения или корректировки, что представляет собой материя, каковы ее атрибуты, это в то же самое время никак не мешает всеобщей радости, вызванной бесспорной, как вам кажется, уверенностью, что все прекрасно знают, что такое вакуум, пустота? А вакуум — это, чтобы как можно проще воспроизвести мысль ваших остроумных коллег, это, ни более и не менее, как только пространство, в котором нет материи. Вы ухватили уже смысл этой дефиниции: вакуум, это пространство, освобожденное от этого "чего-то", что совершенно напрасно с помощью собственных атрибутов пытаются описать ваши коллеги.
И он дохнул мне в лицо шумным, нервным смешком, что мне даже пришлось отступить от рванувшихся ко мне мельчайших капелек слюны. Когда же он вытаскивал платок, из-за ближайших дверей до нас донесся возбужденный голос:
— Раниэль!
— А вам известно, зачем я трудился, чтобы все это вам сказать? Почему... — снизил он голос.
— Раниэль!
— Ну? — буркнул я после длительного перерыва, чтобы наконец покончить со всем этим.
— Я тоже этого не знаю! — выпалил он мне в самое ухо и поспешно отошел к месту, в котором стоял Асурмар.
В тот же самый момент двери напротив меня с грохотом распахнулись, и на пороге встал низкорослый мужчина в военном мундире со знаками различия полковника. Увидав его, оба моих товарища, как бы испугавшись сурового выражения у него на лице, молча прошли в комнату, полковник же, закрыв за мною дверь, обратился ко мне с вытянутой для приветствия рукой.
— Рад с вами познакомиться, господин Порейра, — начал он с широкой, хотя и весьма кратковременной улыбкой на синих губах. — Но в самом начале нашего знакомства вынужден все же вас разочаровать своим отсутствием энтузиазма к вашему здесь визиту, который — если смею признать откровенно кажется мне абсолютно излишним. По моему скромному мнению, укрытие — это ловушка, отвратительная и вонючая нора, из которой мы должны поскорее и любой ценой выкарабкаться, прежде чем закончится запас воздуха и продовольствия. Ловушка — повторю — а вовсе не возбуждающая воображение кунсткамера или же святыня, изобилующая многочисленными тайнами, как это вам ученым, вообще, и вам, как физику, в особенности, постоянно все еще кажется. Я, — тут он пожал плечами и развел руки, — даже слишком тщательно выполняю распоряжения генерала Лендона, который направил вас сюда для разрешения загадки статуй, но раз уж могу что-либо сказать, то мои слова уж никак вам, господин Порейра, не понравятся. Если столь долго, как мы, биться головой о стенку, а та оказывается мало чувствительной к таким деликатным ласкам, то нужно быть ослом, чтобы продолжать ее ласкать. Так вот, чтобы больше не испытывать вашего терпения, при ближайшей оказии я со всей решительностью буду голосовать за применение термоядерного заряда.
— Ваша точка зрения не кажется мне совершенно ошибочной, — посчитал я необходимым вмешаться.
— Ошибочным? — подхватил он мое последнее слово. Полковник глядел на меня из под длинных белых ресниц широко расставленными черными глазами, и мне показалось, что он вот-вот взорвется, как привыкли взрываться здесь все, без явной причины. — Не верьте им, — сказал полковник.
— Кому?
— В основном тем, кто оттуда вернулся. Асурмар уже что-нибудь вам рассказывал?
— Считайте, что ничего.
— Тем лучше. Это как раз Раниэль с Асурмаром должны были пилотировать два последних крота, и вы же слышали, что из того получилось. А теперь, на прощание, кое-что вам посоветую. Не принимайте серьезно все те глупости, в которые, возможно, захотят впутать ваш молодой ум.
— Я воспользуюсь вашим советом.
— Сент!
Эта фамилия мне уже была известна. За дверью заскрипел отодвигаемый стул, и тут же в коридоре появился небрежно одетый, худющий детина, становясь перед полковником по стойке смирно. Когда он, будто опытный служака, свел каблуки запятнанных маслом и не зашнурованных теннисных тапочек, полковник бросил на меня последний взгляд и обратился к нему:
— Покажешь господину Порейре приготовленную для него комнату, а потом расскажешь, где ему искать эти его статуи.
6. СТАТУИ
Сразу же за порогом, когда я зажигал свет, делая буквально второй шаг, я с размаху наткнулся на какой-то выступавший из пола твердый предмет и растянулся как дурак. Лежа с разбитым локтем, я закусил губу и со злостью на себя вспомнил последнее, наполовину шутливое предостережение Сента: "Поосторожней с сучком!" Я оглянулся. Если там и вправду был сучок, то я, видимо, должен был выбить его из пола и совершенно вырвать его башмаком, потому что на его месте оказалась небольшая черная дыра. Я уже собирался подняться, когда перенес взгляд во второй угол комнаты и заметил нечто такое, что заставило меня остаться на месте.
Первый взгляд не произвел на меня никакого особого впечатления, если не считать режущего глаз необыкновенно резкого контраста. В белой стене напротив были вылеты трех очень черных и глубоких отверстий. Долгое время я присматривался к ним с распыленным, несмотря на напряжение воли, вниманием, и никак не мог понять, какая из двух особенностей образа изумляет меня более всего: то ли бездонно глубокая, практически нереальная чернота, или же очень разнообразная линия контура, придающая отверстиям определенную, однозначную и, как раз по этой причине, столь пугающую, чудовищную форму. Передо мной находились пробитые далеко, в самую глубину стены силуэты двух фигур: девочки и собаки. Очень резкая линия контуров — в виде границы между чернотой каждого отверстия и белизной стенки — складывалась в очень сложный рисунок, передающий тончайшие подробности этих силуэтов, заставляя вспомнить — хотя, в данном случае и не совсем уместное — подобие с персонажами из театра теней. Размещенное ниже всего третье отверстие не представляло собой ничего особенного: у него была форма идеального круга, точно также