Последняя ее фраза меня немного покоробила. Может, она тоже имитирует любовь к животным?
— Сидни, покажи нам, как вы считываете данные с ваших подопечных.
— Разумеется, — мы подошли к одному из вольеров, — смотрите.
— Волк?
— Да, волк. Вон там, там и там стоят датчики, которые снимают всевозможные показатели во время тестов. Температура тела, давление, работа мышц, движение зрачков, напряжение мышц и прочее. Вот, недавнее снятие, реакция на грозу.
— На что?
— На грозу, разумеется, искусственную. У нас есть отдельный зал для имитации ряда природных явлений.
Я смотрел на трехмерную модель эксперимента. Очертания зверя менялись, показывая нам то полигональную сетку, то температурный образ, то еще какие-то непонятные мне модели. Мельком взглянув на Джулию, я увидел, что ей это все тоже не нравилось. Золотая клетка, говорите? Ну-ну, расскажите мне, конечно.
— И ему это нравится? — Я кивнул в сторону ходящего из одного конца вольера в другой волка.
— Не всегда, но в дикой природе он встречается с тем же самым. Мы же не подключаем к нему провода, так что для него нет ничего необычного. — Она так мило улыбнулась волку, что я, на мгновенье, чуть не поверил в ее искренность. — Идемте дальше, покажу вам остальных зверушек, а потом посмотрим на птичек и рыбок.
Я на секунду почувствовал себя шестилетним малышом, которого первый раз привели в зоосад.
— На мой взгляд, она не такая дружелюбная, какой пыталась нам представиться, — сказал я, когда мы уже сидели в капсуле и готовились к возвращению.
— Согласна, — ответила Джулия, — но, возможно, она видит в нас соглядатаев. Тут никто никому не доверяет.
— А как же наша работа, секреты, там, всякие?
— То-то и оно, что это работа, и видимость доверия только до тех пор, пока от нас можно что-то получить.
— Как тебя еще не уволили за такие взгляды? Тем более, что ты их не скрываешь.
— А смысл увольнять? Я свое мнение никому не навязываю, не призываю к неповиновению, а работу делаю отлично. Лучше многих.
— Прагматичный подход компании?
— Конечно, но уверена, что за мной постоянно следят, может, даже, прослушивают.
— Но ведь это незаконно.
— Ха, будто ты сейчас из обители Фемиды возвращаешься.
Крыть было нечем. У каждой компании два слоя, а то и больше. Один — видимый для всех, оплот законности, честности и корпоративной культуры, а второй гораздо непригляднее: хождение по головам ради должности повыше, интриги, проекты на грани криминала, и так далее.
То, о чем я узнал — настораживало. Теперь я не сомневался в словах Джеймса о том, что все эти подписки о неразглашении — не более чем формальность. Реальность, которая стоит не то, чтобы за попыткой рассказать кому-либо об этом, а даже за мыслями о такой попытке, приводила в трепет. Я невольно поежился, представив, что можно сделать с человеком на глубине в сто пятьдесят метров. Чтобы отвлечься, я стал размышлять об увиденном и о том, как применить эти данные в дальнейшем исследовании.
Вообще, метод был довольно интересный. Подобные эксперименты уже проводились раньше, только алгоритмы закладывались вручную. Грубо говоря, если волк голоден, он начинает охотиться. Далее шли варианты: волк молодой или старый, зима сейчас или лето, и так далее. Исходя из этих ответов, получали логическое решение, а здесь подход отличался кардинально. Следовало дать искусственному интеллекту самому выстроить алгоритмы на основе записанного поведения животных. Звуки, издаваемые подопытными во время эксперимента, также должны были анализироваться им самостоятельно, как и движения тела, глаз, эмоциональная составляющая. От нас требовалось придумать схему, которая сможет заставить Мираж перевоплощаться в то или иное создание — разумеется, частично. Так как главное преимущество нашего «железного» мозга — это многозадачность, то, в конечном варианте, он должен был одновременно быть десятками, сотнями, а то и тысячами существ. Кроме того, он должен был еще и управлять ими, параллельно переводя нам в читаемый вид все действия подконтрольных объектов.
За размышлениями я не заметил, как мы добрались наверх.
— Интересно, в каких облаках ты витал, пока мы ехали? — Спросила Джулия. — Взгляд у тебя был отрешенный.
— Просто размышлял об увиденном, думал, как это все применить на практике.
— Давай думать вместе.
— Я только за, но на голодный желудок плохо соображается. Не хочешь перекусить?
— Почему бы и нет, пойдем, тут есть отличный гриль-бар, там готовят потрясающее мясо.
— Показывай, зажаренный целиком кенгуру — это то, что мне сейчас нужно.
— Там не подают кенгуру, — засмеялась Джулия, — но все остальное — на любой вкус.
В нашем отделе было не принято расспрашивать о текущей работе, у каждого была своя задача, иногда совместная, и все занимались своим делом. Поэтому никто не пытался выведать, где мы с Джулией пропадали и чем занимались. Мы также продолжали собираться вечерами нашей небольшой компанией, даже Майкл вскоре перестал подавать признаки неприязни.
Джулия показала мне свою наработку по имитации человеческого характера и поведения. Несмотря на то, что это не был опытный, протестированный образец, в нем были интересные методы, которые позволили нам ускорить написание нашей программы.
— Ну, хорошо, допустим, мы вывели формулу интеграции по типу птиц, но как ты имитируешь внутренний компас? — Спросила Джулия. — Эти эксперименты в специальных условиях не дают всей картины. Да, тот же журавль считает, что он планирует высоко над землей, что он летит на зимовку, но это всего лишь павильон, с очень хорошей имитацией, а не реальность.
Павильоны — это отдельная история с полным погружением. Я был поражен масштабом иллюзий, создаваемых для опытов. Огромный зал, в котором по желанию оператора мог возникнуть иссушающий зной пустыни, влажность тропического леса, а мог обрушиться девятый вал, словно с картины Айвазовского. Это не было виртуальной реальностью, это было что-то другое. Каждый сантиметр павильонов мог изменяться и двигаться, заставляя любого чувствовать себя в том месте, которое будет ему показано.
Сидни показала нам его возможности. Мы видели происходящее на двух экранах: на одном ястреб пикировал с огромной высоты на пытающегося найти укрытие в кустах зайца, а на втором мы наблюдали, как оба объекта зависли в одной точке, и только потоки управляемого воздуха заставляли птицу думать, что она летит, а движущиеся элементы пола давали зайцу возможность бежать со всех ног. Все остальное проецировалось индивидуально для каждого, в зависимости от угла его зрения. Ястреб видел одно, заяц другое, а мы видели нечто непонятное, так как были сторонними наблюдателями. И только переключаясь между экранами, до меня начало доходить, как это работает на самом деле.
Так что Джулия была права: это идеальная, но имитация.
— Слушай, а нам ведь и не нужна абсолютная реальность. — Ответил я ей. — Сейчас мы готовим базу, основу, которая позволит Миражу взаимодействовать с подопечными Сидни в рамках как раз этих павильонов. У нас пока нет задачи испытывать его в реальных условиях.
— Странно все это, — ответила она, — есть у меня такое ощущение, что добром этот эксперимент не закончится.
— Почему же?
— А ты не догадываешься?
— Нет, так как считаю, что любое развитие искусственного интеллекта приведет к катастрофе, поэтому нужно минимизировать последствия. Собственно, этим я и занимаюсь, можно сказать.
— Ну, смотри, Денис, мы делаем алгоритмы, основываясь на непонятных исследованиях в ненастоящих условиях, а потом, когда это все начнет применяться в реальности, это приведет к масштабным сбоям, тут и к гадалке ходить не надо.
— Ты преувеличиваешь.
— Вовсе нет, у животных больше инстинктов, чем у нас. Они чувствуют цунами, землетрясения, да и многое другое, еще до того, как это покажут датчики. А нюх? Ни одна программа не сможет сымитировать чувствительность акулы к крови. А почему до сих пор собаки надежнее всего ищут взрывчатку и наркотики? Потому что машина, какая бы умная ни была, этого не может. Не придумали еще таких надежных алгоритмов.
— Возможно, только смысла спорить об этом пока нет. У нас есть только эти данные, и работать придется именно с ними. Мы можем возмущаться сколько угодно, но нас, все равно, возьмут за ручку, посадят перед терминалом и скажут — работай давай и не умничай, тебе не за это платят.
— Обидно ведь.
— Ну, я привык к этому, что и тебе советую сделать, хотя бы на время. А пока, действительно, давай поработаем.
Работа шла быстро, перенос данных с датчиков проходил просто на ура. Тестовый сервер выдавал хорошую совместимость, а поведение ботов, имитировавших живых существ, оказалось на высоте. Этого, разумеется, было мало, нам не нужен был просто очередной подражатель, пусть даже очень хороший. Нам нужен был лидер, с помощью которого мы смогли бы манипулировать остальными особями.
Мы моделировали ситуацию за ситуацией, каждый раз внося новые коррективы, до тех пор, пока нужного бота не просто принимали за своего, а начинали идти за ним. С языком все было сложнее, он не поддавался расшифровке, слишком много данных необходимо было сопоставить. Кроме того, мы пока не представляли, какие алгоритмы нужно задать Миражу.
— Слушайте, а почему бы нам не спросить об этом у самого Миража?
— Что ты имеешь в виду, Джулия? — Спросил Джеймс.
— Мы можем думать и гадать еще очень долго, а Мираж, между прочим, создавался, в том числе для того, чтобы самому разрабатывать подобные вещи. Он же просчитывает развитие компании, показывает долгосрочные и краткосрочные прогнозы по экономической ситуации. Кроме того, все данные по эксперименту Сидни также хранятся на доступных ему серверах. Они отделены от внешней сети, но внутренняя ведь открыта.
— Хм, в твоих словах есть резон, но есть несколько «но»: первое — сеть «зоопарка» работает автономно, даже у Миража нет доступа к ней. Второе — теоретически, он может подсказать нам направление, хоть это и не в его изначальной компетенции. Набор программ определял его как финансового воротилу, гениального ЭйчАра, плюс контролера наших технопарков. Ну и еще так, по мелочи: электрик, сантехник, механик, логистик, товаровед и тому подобное.