Иногда же кажется очевидным намёк на ответ положительный. Например:
«Ты учишь, что есть великий год становления, безмерно великий год; подобно песочным часам, должен он снова и снова переворачиваться, чтобы заново начинать течь и исчерпывать своё течение;
– при этом все эти годы равны самим себе, в самом большом и также в самом малом, и при этом мы сами в каждый великий год равны самим себе, в самом большом и также в самом малом» (Там же).
Из сравнения великого года с песочными часами следует, что он начинается и заканчивается: ведь когда-то песок иссякает, становление завершается, и необходимо перевернуть часы – начать счёт времени заново.
При этом сам момент переворота в высшей степени неординарный, поскольку в этот момент происходит превращение завершённого прошлого в предстоящее будущее: сосуд с песком перемещается снизу вверх, а пустой сосуд для приёма песка, наоборот, сверху вниз. Этот особый момент переворота часов однозначно ассоциируется с началом и концом течения времени, с началом и концом мира и требует основательной интерпретации…
Положим, наивысшее мгновение бытия действительно есть. Но вот является ли оно последней инстанцией всех стремлений, местом, где разрешаются все глубочайшие тайны, развязываются все узлы и всё достигает своего совершенства? То есть является ли это мгновение радикально отличным от прочих мгновений, важнейшим и самым значительным?
За прославление и приятие наивысшего мгновения бытия – начала и конца круга, когда мироздание полностью свёрнуто и существует лишь как возможность, потенция, семя, – можно привести, например, следующие аргументы.
1. Это мгновение потому высочайшее, что оно – изначальный исток и первопричина всего мироздания, поскольку последнее в нём содержится и из него же и разворачивается, как из жёлудя дуб.
2. Это мгновение вырывается из общего хода вещей, вырывается из пространства и времени, поскольку в нём ещё (или уже) ничего не происходит и нет никакого проявленного бытия. Это мгновение принадлежит «недвижной» вечности. И потому абсолютно реально.
3. Это мгновение – одновременно всё и ничто: нет вообще никакого феноменального мира и вместе с тем незримо присутствуют все миры.
4. В это мгновение открыта вся истина и все пути бытия: семя содержит всё как возможность.
5. Есть все основания трактовать это мгновение как неделимое и неизменное Единое, которое прежде многого.
Против придания особенной значимости такому мгновению и, соответственно, в качестве возражений на приведённые аргументы выдвигаются следующие доводы.
1. Поместив первопричину в какую-то точку на круге, пусть в высочайший миг бытия, мы всё равно не получим подлинной первопричины: она будет следствием свершившихся к этому мигу времён – вообще всех времён. То есть такая первопричина – это не Бог, это просто одно звено в общей цепи причин, хотя и действительно уникальное.
Будь то жёлудь, росток или гигантский дуб, во всех этих случаях мироздание уже создано, определено и предопределено, неважно, актуально или потенциально или же как сочетание того и другого.
Настоящая первопричина, которую лучше назвать метафизической причиной, должна быть трансцендентной всему, даже самому наличию бытия. Именно оттуда, из трансцендентного, только и может быть явлено вообще бытие, бытие как таковое, а также всё множественное бытие, наполняющее все пространства и все времена. Время и мир – подвижный образ вечности, однако лишь образ – лишь отражение, отблеск, а не сама вечность, всеобъемлющая, нерушимая и неизменная, трансцендентная преходящему миру.
Если же такой метафизической причины и чистой вечности нет вовсе – если время и мир ниоткуда и не взялись, а существуют всегда, неясно, каким образом мог возникнуть вопрос, обращённый к этой самой причине, за пределы не только мироздания, но и существования как такового, существования чего бы то ни было: откуда взялось всё, что есть, почему и зачем оно есть?
2. Мгновение начала и конца мира неизменно, пребывает в вечности и потому абсолютно реально. Это неоспоримо. Однако любое мгновение круга времён тоже неизменно и тоже в вечности, то есть тоже абсолютно реально. Правда, любое мгновение не только вне времени, но и во времени – не только вечно, но и преходяще, что делает его также и иллюзорным. Но то же самое относится и к мгновению, когда Вселенная свернута воедино, поэтому в смысле «реальности» это мгновение не стоит особенно выделять.
3. Если наивысшее мгновение – это всё и ничто, то любое другое мгновение – это нечто и всё, ведь из-за «прочной связи вещей» в любом мгновении тоже незримо присутствуют все миры. Только, бывает, их трудно увидеть, понять, различить из-за суггестии явленного в настоящий момент конкретного мира.
4. Чисто логически всеведению не может быть доступно всё, поскольку неведение, бесчисленные состояния неведения для него принципиально непостижимы, ведь постигнув неведение, став неведением, всеведение перестало бы быть собой. А каждый конкретный мир, любое мгновение круга времён, как и вообще любая форма, – это, по сути дела, ограничение неограниченного, то есть смешение ведения и неведения. Всякое сущее уникально и постижимо лишь им самим: чтобы понять какого-то человека, надо им стать – только в таком случае можно увидеть и пережить его ви́дение мира, его заблуждения и проблемы, порождённые личным и очень конкретным неведением. Без компонента неведения – без дозы глупости и без всякой тайны – немыслима жизнь, поскольку последняя есть предрассудки, стремления, ограничения, переживания, преодоления, а не застывшее ясное всё. Прославляя жизнь, защищая её, Ницше советует признавать, принимать также и неведение, даже стремиться к нему.
«Недостаточно сознавать, в каком неведении пребывают животные и человек: ты должен ещё иметь волю к неведению, учиться ему. Надо понять, что без подобного рода неведения была бы невозможна сама жизнь, что оно есть условие, при котором живое только и может развиваться и существовать: тебя должен окружать большой прочный колокол неведения» («Воля к власти», 609).
Другими словами, хотя в изначальное мгновение и открыты все пути бытия, постигнуть все тёмные тропы можно, лишь следуя этими тропами. То есть не только изначальное, но и любое мгновение хранит свою тайную тайну, любое мгновение непостижимо извне и уникально.
Заметим, что данная логика неприменима ко «всеведению трансцендентному», символически представляемому не мгновением бытия, не точкой окружности, а точкой, расположенной вне окружности – в центре неё. Такая позиция уже не захвачена круговым течением времени, она радикально вне времени и из неё круг виден разом и весь, как нечто единое, целое. Такое «всеведение» является одновременно и истиной, знанием всех путей бытия, и всеми тёмными тропами, которыми только следуют бесчисленные существа, то есть является и безграничностью, и всякой конкретностью.
В этом контексте и применительно к индивидууму наивысшим мгновением можно было бы назвать не мгновение разрушения и воссоздания мироздания, а мгновение постижения им трансцендентного горизонта, причастности к вечности, к единому, неизменному, всеобъемлющему бытию. При этом как окружающий мир, так и сам человек вполне могут остаться собой – раскрытия мироздания в целом и во всех частностях может и не произойти: неведение и всё конечное не обязательно должны вдруг исчезнуть, рассеяться в неисчерпаемом бесконечном.
5. Исходя из только что сказанного, а также по многим другим соображениям (например, потому, что наивысшее мгновение – первопричина возникающих мирозданий – не самодостаточно, поскольку с необходимостью вынуждено эти самые мироздания порождать) ясно, что трактовать наивысшее мгновение как простое, неизменное, вечное Единое весьма затруднительно, даже нельзя.
Хотя Ницше и не ввязывается в подобную полемику (тем более что никакой ответ для самой концепции вечного возвращения не является принципиально важным), он тем не менее намекает на предпочтение той точки зрения, что если начало и конец мироздания всё же и есть, это мгновение не является самым значительным и радикально иным по сравнению с прочими мгновениями. Все события всех времён, взятые вместе, – вот причина любого мгновения (в том числе и мгновения начала и конца великого года), и, соответственно, любое мгновение – это узел причин, из которого могут развернуться все эти события. То есть первопричина всего мироздания не сосредоточена в каком-то мгновении – она просто везде, действует в каждый момент.
«В каждый миг начинается бытие; вокруг каждого „здесь“ вращается сфера „там“. Центр – повсюду» («Так говорил Заратустра». Выздоравливающий, 2).
Гипотеза о новом рождении
Смерть, потом снова жизнь – вера почти всех народов почти всех времён. Но вот будет ли на том свете у нас какое-нибудь тело, органы чувств, сохранится ли наша индивидуальность, характер, осознание себя как себя, ведь без этого трудно представить жизнь?
Освободившись от тела, причём окончательно, душа направляется на Небеса или падает в ад – это один вариант. Рождается заново, в теле ином, возможно, растения или животного, какого-нибудь непонятного существа – другой вариант. На той стороне обретает новое тело, тонкое или грубое, похожее или непохожее на это земное. Воскресает в своём собственном теле, вновь смертном или отныне бессмертном. Реинкарнации, метаморфозы, воскресения, метемпсихоз.
Может ли душа существовать отдельно от тела? При безвозвратном уходе в небесные или иные дали, в неоплатоническое «Там»? Существует ли она при самóм перевоплощении, когда старое тело уже покинуто, а новое ещё не обретено?
Сначала, конечно, нужно хотя бы в самых общих чертах поразмыслить о том, что такое душа. Не будем рассматривать мнение, что души просто нет и за словом «душа» ничего не стоит, поскольку такая позиция до крайности парадоксальна, ведь отрицать душу – то же самое, что отрицать наличие самого себя.