Фалес и другие
Родоначальником греческой философии считается Фалес Милетский, один из «семи мудрецов». Согласно Диогену Лаэртскому существует мнение, что Фалес написал всего две книги – «О солнцестоянии» и «О равноденствии», – поскольку всё остальное считал непостижимым. Но и эти книги не сохранились. «Начало всего – вода», «всё одушевлено и полно богов, демонов, душ» и «познай самого себя» – наиболее известные его изречения.
Цель философии Фалеса, как и философии вообще, – найти безусловное и изначальное, причина существования коего находится в нём самом: нет никого и ничего, благодаря кому или чему оно бы возникло и обрело бытие, наоборот, всё остальное существует благодаря ему, из него происходит, в него же и разрешается. Такое безусловное и изначальное, абсолютное, Фалес назвал водой.
Вода Фалеса – это живая стихия, крайне подвижная, обладающая невероятной текучестью, но притом неизменная в целом, источник движения коей находится в ней самой. Можно сказать, что такая вода – это сама жизнь, жизнь в чистом виде, не имеющая конкретной формы, но потенциально содержащая в себе все возможные формы. Всё рождается из воды, всё в неё же и возвращается.
Если вода – это жизнь, то живо и всё, что из неё происходит: мёртвого, косного нет ничего, космос тотально одушевлён, в целом и во всех частностях.
Поскольку физическое и метафизическое, феноменальное и умозрительное во времена Фалеса совпадали, его идеальная, умопостигаемая вода тоже совпадала с водой «обычной», доступной нам чувственно. Это была одна и та же вода. Разумеется, такая вода – нечто совершенно иное, чем то, что теперь называют водой…
Совпадение метафизического с физическим, сакрального с феноменальным нынешним людям, в том числе и философам, трудно понять. Поэтому изыскания древних мыслителей обычно низводят до «наивной натурфилософии», успокаиваясь на убеждении, что их представления суть заря человеческой мысли и не содержат какого-то особенного, неведомого смысла. Между тем восприятие этого мира как сакрального и метафизического необычайно глубоко: всё полно богов, демонов, душ – водопады и звёзды, горные выси и облака, лица и взгляды людей, табуны лошадей – всё, что мы видим вокруг, – это мысль, чувство, жизнь…
В отличие от нынешнего представления, согласно которому все вещи этого бренного мира, да и сам этот мир, сформированы из мёртвой материи и обречены на рассеяние и полное небытие (мёртвое к мёртвому, прах к праху), по представлениям эпохи Фалеса все вещи этого космоса, включая богов, состоят из элементов, стихий – субстанций божественных и изначальных. Мёртвого в полном смысле этого слова потому нет и вовсе: всё освящено дыханием жизни и являет собой лишь различные формы её.
Обитель людей, подлунный мир —это мир превращений и метаморфоз, очень близкий к божественным сферам, пронизанный ими, сакральный по своему существу. Божественное не вынесено за пределы мира земного в абстрактную мёртвую даль (так что даже неясно, существует ли оно вообще), а присутствует всюду вокруг, буквально во всём…
Бесконечные превращения и метаморфозы Гераклит пояснял приблизительно так: «Одно и то же – живое и мёртвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое, ибо, внезапно изменившись, живое становится мёртвым, бодрствующее – спящим, молодое – старым, и, вновь изменившись, мёртвое становится живым, спящее – бодрствующим, старое – молодым» ([Пседво-]Плутарх. «Consolatio ad Apollonium», 10).
Двигаясь к большей абстракции и стремясь устранить из абсолютного любые чувственные ассоциации, Анаксимандр, ученик Фалеса, отказался от стихии воды и определил абсолютное как беспредельное (апейрон). Беспредельное предшествует даже стихиям, оно – абсолютная первооснова, которая вечна, божественна, всё объемлет и всем управляет. Эта первооснова —субстанция умозрительная, но притом и вещественная, правда, бесформенная и неопределённая. Можно было бы сказать, что апейрон Анаксимандра – это своего рода первоматерия, как впоследствии и говорили многие философы, однако апейрон – это не только чисто пассивная субстанция, но включает в себя также и активное, формообразующее начало. Всё происходит из беспредельного, в него же и возвращается.
«Анаксимандр, сподвижник Фалеса, полагал, что причина возникновения и разрушения Вселенной находится в апейроне, из которого, по его словам, выделились и обособились небеса и вообще все бесчисленные миры. Он утверждал, что разрушение и предшествовавшее ему много раньше возникновение Вселенной вечно случается снова и снова – с бесконечных времён всё движется по кругу и повторяется одно и то же» ([Псевдо-]Плутарх. «Строматы», 2).
Хотя индивидуальное, частное и противоречит беспредельному, поскольку нарушает его единство, оно тем не менее содержится в нём. Ограничивая себя в беспредельном, обособляясь от единого, частное принимает определённые формы, постоянно меняется, снова поглощается беспредельным, сливается с ним. Целое же неизменно. Иными словами, апейрон пребывает в постоянном движении, но притом неизменен…
Аристотель считал апейрон Анаксимандра своего рода примером потенциального бытия. То есть все частности хотя и существуют в апейроне, но не обладают подлинным бытием – они только могут его обрести. Другими словами, до времени всякая частность слита с единым и не является принявшим определённую форму обособленным бытием: она – лишь возможность принять форму и обрести бытие. Потенциальная частность – это как сон, который приснится нам завтра: его пока нет, нет вообще, но он может родиться в нашем уме…
Анаксимен, ученик Анаксимандра, по сложным причинам вернул абсолютному некую чувственность, определив его как воздух. Абсолютное Анаксимена беспредельное и всеобъемлющее, бесформенное, вечно живое и пребывающее в вечном движении. Воздух был выбран в том числе и потому, что он связан с дыханием, жизнью, духом, душой…
Вода Фалеса, апейрон Анаксимандра, воздух Анаксимена пребывают в постоянном движении, но вместе с тем неподвижны – вечны и неизменны.
Как это понять?
Пример, пуcть весьма отдалённый, – это прошлое, доступное в воспоминаниях. Хотя прошлое открывается нам фрагментарно, мы понимаем его как нечто целое, нерушимое и неизменное, неподвижное, вечное. Прошлое – как бы «застывший» мир, пребывающий за пределами времени, за пределами всякой возможности каких-либо перемен. Он таков, каков есть, и таким остаётся всегда. Но вместе с тем в нём полно жизни, движения, бесчисленных перемен – во всяком случае именно таким он предстаёт перед нами в воспоминаниях: любой эпизод – это подвижный и переменчивый мир. В воспоминаниях всё течёт, но притом неизменно. То есть время там таково, что при смене мгновений оно не уничтожает мимолётные миры, а просто переходит от одного мира к другому, никоим образом не изменяя ни самих этих миров, ни их бытийного статуса, – каждое мгновение в воспоминаниях о прошлом – грядущее, наступившее или прошедшее – одинаково «есть» и всегда остаётся собой. Всё прошлое в целом включает в себя события и перемены, течение времени, вернее, множество самых разнообразных течений времени, однако «при взгляде извне» оно вечно и неизменно, и нет никакого «вселенского» времени, которому оно было бы подвластно. То есть не прошлое существует во времени, а время в прошлом…
Таким образом, абсолютное философов милетской школы сочетало в себе два, казалось бы, противоположных аспекта: с одной стороны, оно вечное, неподвижное, неизменное, безграничное, с другой – постоянно изменяющееся, текучее, полное жизни и форм, но тоже вечное и всеобъемлющее.
Ориентация на первый аспект как на важнейший в наиболее полном и законченном виде выразилась в философии Парменида, а на второй – в философии Гераклита.
Поток становления Гераклита
Предпочтение, которое Гераклит отдавал текучести и преходящести, его положение о неповторимости и уникальности, одноразовом бытии всякой частности хорошо известны.
Абсолютное, изначальное, пребывающее в вечном движении, порождающее и поглощающее все миры, но притом неизменное и всегда остающееся собой, Гераклит называл огнём.
«Всем правит молния», – приводит его слова св. Ипполит и далее поясняет: «под „молнией“ он разумеет вечный огонь» («Опровержение всех ересей». IX, 10).
Огонь Гераклита, с одной стороны, есть стихия, а с другой – этот огонь не отличается от своего действия: он есть движение, изменения – есть становление, жизнь, процесс. Божественный огонь присутствует всюду, во всём, он непрерывно превращается во всё новые формы, то разгорается, то затихает здесь, там, везде, ни на секунду не останавливаясь в своём бесконечном движении и беспрерывных метаморфозах. В том числе он превращается и в иные стихии – в воздух, воду и землю, – из сочетания коих возникают миры и всё, что находится в них.
По прошествии величайшего года всё мироздание вместе с богами, титанами, демонами разрушается совершенно, сгорает и гибнет в огне, поглощается им, однако потом возрождается снова.
Поток становления беспрерывен и беспощаден, объемлет всё сущее, является им, порождает бесчисленные миры, но тут же уносит их в небытие. Ничего неизменного, постоянного, по Гераклиту, как будто и нет. Но всё не так просто, не так однозначно. Приведём одно из высказываний по этому поводу, весьма сложное.
«Гераклит совершенно не допускал наличия в природе покоящихся и неподвижных вещей, ибо таково только мёртвое. Вечным вещам он приписывал движение вечное, бренным – бренное» ([Псевдо-]Плутарх. «De Placitis philisophorum». I, 23).
Про бренные вещи понятно, но о каких вечных вещах и о каком вечном движении идёт речь?
Одна из подобных вещей – это вселенский огонь: само становление, сам вечный поток перемен. Огонь пребывает в вечном движении, но, как и само это движение, становление, он вечен, недвижим и нерушим.