Современные физики и математики иной раз высказывают предположения (в связи с гипотезой Пуанкаре), что пространство нашей Вселенной – трёхмерная сфера, то есть, по сути, – шар Парменида. Правда, рассматривают эти физики лишь сам по себе такой шар, не связывая его ни с каким метафизическим смыслом.
Далее. Если к четырёхмерному пространству добавить ещё одну координату – координату времени, получим четырёхмерную сферу – шар бытия, недвижный и неизменный, охватывающий не только все пространства, но и все времена. Он будет всем, что только было, будет и есть.
Такой четырёхмерный шар бытия уже очень близок к концепции вечного возвращения, ведь получается, что прошлое и будущее существуют наравне с настоящим и что время течёт по кругу. Однако это уже не шар Парменида, так как символизирует именно многое, но взятое разом в его нерушимом единстве. В отличие от этого, истинно сущее Парменида просто, однородно, недвижно и неделимо – оно не многое, а одно: яркий свет, чистый лист, «белый шум» – ничего и в потенции всё…
Неясно, какими путями, но, обособляясь от единого, опускаясь куда-то в метафизический низ, в этой сияющей белизне начинают вдруг различать (сообразно своим представлениям и желаниям, материализующимся в органы чувств) холод, тепло, прикосновения, образы, звуки, многие множества всяких вещей… пока, наконец, эти множества не застилают саму белизну… Такого не может быть, но оно есть, и доказательство этому – мы…
Как и учение Гераклита, положения Парменида о вечном и неизменном просуществовали тысячелетия и, встраиваясь в различные философии, видоизменяясь, дошли до наших дней, не утеряв актуальности, непостижимости, глубины.
Единство учений Гераклита и Парменида в свете вечного возвращения
Нельзя отказаться от вечного становления Гераклита в пользу неизменного и неподвижного бытия Парменида, нельзя поступить и наоборот, поскольку и то, и другое представляется верным, представляется истиной, хотя и частичной, «не всей». Попытки совместить эти кажущиеся противоположными позиции с бóльшим или меньшим успехом предпринимались, но всё же наиболее ясное понимание отсутствия противоречия этих учений, даже наоборот – понимание их единства, достигается с помощью учения о вечном возвращении всех вещей. Хотя ни у Гераклита, ни у Парменида о вечном возвращении прямо не говорится, всё же тот и другой, но каждый по-своему, подходит к нему очень близко. Углубляясь в их учения, становится очевидно, что вечное возвращение вполне соотносится с их положениями, что по всей логике размышлений этих философов оно не только возможно, но даже необходимо…
Если течение времени было бы замкнуто в круг, вечным оказалось бы не только само становление, сам огонь Гераклита, но также и все метаморфозы этого огня – всё порождённое им. Аналогично и в отношении Парменида: его неподвижное вечносущее бытие оказалось бы в состоянии содержать в себе время, движение, жизнь… всё происходящее стало бы вместе с тем завершённым и неизменным. Вечное становление и вечное бытие соединились бы в нечто одно, всеобъемлющее и безграничное, пребывающее всегда. Оставаясь собой, подвижное стало бы и неподвижным, изменчивое – и неизменным, смертное – и бессмертным, рождённое – и нерождённым…
То есть при круговом времени дальнейшая логика проста и понятна: 1) мгновение преходяще, но благодаря возвращению причастно вечности; 2) течение времени, становление, мир перемен существуют, однако притом неизменны, погружены в вечность; 3) вечность не есть неподвижное, не есть остановленный миг, но объемлет собой всё подвижное, заключает в себе все течения времени; 4) становление Гераклита и бытие Парменида, таким образом, сводятся воедино.
То же самое в интерпретации Хайдеггера
Мартин Хайдеггер приходит к тем же выводам, однако иными путями. Иными потому, что время в его философии мыслится по-другому, достаточно сложно, в тесной связи с бытием, и никакие аналогии с окружностью, циклами или прямой неуместны.
По Хайдеггеру, подлинное пребывание в мгновении (в ракурсе вечного возвращения) – это столкновение с сущим-в-целом, раскрытым в том числе и в перспективе прошлого и будущего. Речь о течении времени в таком мгновении не идёт, поскольку при столкновении с сущим-в-целом незримо и разом присутствуют, подразумеваются все времена… Это – столкновение с самим бытием, данным во множестве, но и в единстве… Причастность мгновения к вечности в таком случае очевидна…
Обращаясь к аллегории Ницше о воротах, на которых написано «Мгновение», двух идущих к воротам дорогах и вопросах Заратустры к карлику, Хайдеггер выражает эту мысль, в частности, следующим образом.
«Карлик видит только две уходящие в бесконечность дороги, размышляя приблизительно так: поскольку обе дороги уходят в бесконечность („вечность“), там они и встречаются; поскольку же в бесконечности – где-то очень далеко от меня – круг замыкается, всё возвращающееся в своём упорядоченном разнообразии следует друг за другом и проходит через ворота. Карлик не обращает внимания на несколько отчуждённое замечание Заратустры, что дороги „сталкиваются лбами“ в воротах. Как такое возможно, если всё всегда следует одно за другим, сообразно течению времени: „ещё-не-сейчас“ превращается в „сейчас“, которое затем превращается в „уже-не-сейчас“ и так далее без конца? Две дороги – прошлое и будущее – всё же не сталкиваются, но следуют в одном направлении.
И тем не менее столкновение происходит. Но только для того, кто не остаётся зрителем, а сам становится мгновением – сам действует в будущем и притом не забывает и прошлое, принимая и утверждая его. Кто пребывает в мгновении, обращён в обе стороны: для него прошлое и будущее движутся навстречу друг другу. Движущемуся навстречу он позволяет столкнуться в себе, не допуская их остановки, когда раскрывает и выдерживает противоречие минувшего и предстоящего. Видеть мгновение – значит в нём пребывать; пребывать же в мгновении – значит выйти во всю широту свершившегося настоящего и во всю его историчность 13. Карлик, однако, держится в стороне, присев поблизости на корточки.
Что всем этим сказано о подлинном мышлении мысли о вечном возвращении? Весьма важное: каким будет будущее – дело решения: кольцо замыкается не где-то в бесконечности – его неразрывно связует мгновение, которое есть центр противоречий; чему возвратиться – если оно возвратится, – решается мгновением и силой, преодолевающей все возникающие противодействия. Самое трудное в учении о вечном возвращении, подлинная его глубина – присутствие вечности в мгновении, причём мгновение – вовсе не преходящее „сейчас“, не проносящийся перед наблюдателем мимолётный миг, но столкновение будущего с прошлым. В мгновении вечность становится самой собой и определяет, как именно всё возвращается. Но это самое трудное является вместе с тем и самым великим, которое необходимо понять…» («Метафизическая концепция Ницше и её роль в европейском мышлении: вечное возвращение равного». Часть I, глава I, § 5, в, γ).
Далее, не обращаясь к логике кругового времени, Хайдеггер размышляет о становлении и бытии и даёт довольно сложное для понимания объяснение единства учений Гераклита и Парменида в свете вечного возвращения. Приведём его рассуждения полностью.
«Один из ответов [на вопрос „Что есть сущее?“. – С. Ж.], приписываемый Пармениду, таков: сущее есть. Удивительный и невероятно глубокий ответ. Поскольку тем самым впервые и раз и навсегда (в том числе и для всего грядущего, в частности и для Ницше) установлено, что значит „есть“, „бытие“: присутствие и неизменность, вечное настоящее – вечность. Постоянно присутствующее, неизменное Ницше называет твёрдым, прочным 14. Другой ответ, приписываемый Гераклиту, следующий: сущее становится. Сущее существует в постоянном становлении, постоянном самораскрытии и саморазрушении.
В каком же тогда смысле философия Ницше – конец, то есть возврат и объединение в единое целое этих двух важнейших определений сущего? В том смысле, что Ницше говорит: сущее есть нечто твёрдое и неизменное и в то же время оно пребывает в постоянном созидании и разрушении. Утверждение, что сущее есть и то, и другое не просто поверхностное сведение воедино двух противоположных концепций; сущее по своей сути есть постоянное созидание (становление) и как созидание востребует твёрдое – сначала, чтобы его преодолеть, затем – чтобы утвердить нечто новое, куда, выходя за свои пределы, переносится и во что преображается созидаемое. Суть сущего – становление, но становящееся существует (обладает бытием) только в созидательном преображении. Сущее и становящееся неразрывно связаны в основополагающей мысли: становящееся есть, именно когда становится существующим в созидании. Но это сущее-становление превращается в становящееся сущее в постоянном становлении делающегося твёрдым как некое «застывание» в твёрдое, как освобождающее преображение.
В период столкновения с мыслью о вечном возвращении (1881—1882 гг.) Ницше как-то написал: „Дóлжно нам отпечатать образ вечности на нашей жизни!“. Это значит: привнесём в нас как в сущее, и тем самым в сущее-в-целом, увековечение, преображение становящегося в существующее. Увековечение это исходит из самого сущего, ради него возникает и в нём пребывает.
Этот метафизический призыв, преодолевающий исходный вопрос, через несколько лет Ницше выразил в довольно длинной записи, озаглавленной „Резюме“ („Воля к власти“, 617). „Резюме“ начинается следующим образом: „Отчеканить на становлении признаки бытия – высшая воля к власти“. Обратите внимание: говорится не о становящемся, поскольку под ним подразумевается преходящее, устраняемое и замещаемое постоянным – сущим, а о таком превращении становления в сущее, при котором оно