«Ecce homo». Предисловие). Удивительно и его отношение к несчастьям и роковым поворотам судьбы: не прячась от них, он выпивал эти горькие чаши до дна, но становился от этого только сильнее. Вихрь, захвативший его от рождения, природы был экстатической, сокрушительной, иррациональной, и именно в атмосфере этого вихря его мышление достигало своего апогея. Дионисизм… Бесстрашие, в том числе обнажить свою душу перед толпой до самых последних глубин, абсолютная искренность, абсолютная честность, никаких соглашательств, интриг в отношении своей философской позиции – лишь некоторые очевидные качества этого мыслителя. Судя по письмам и личным записям, в моменты тяжёлых переживаний, болезни Ницше, случалось, бывал всё же близок к отчаянию, страшным сомнениям и разочарованиям, однако и это он неизменно преодолевал, всегда находил новые силы, сметающие и преображающие упаднические настроения, был бесконечно далёк от того, чтобы, основываясь на таких настроениях, строить какую-то философию. Путь Ницше к окончательному признанию мира, судьбы, даже с помощью такой силы, как учение о вечном возвращении, был неимоверно труден и крайне опасен, но он им прошёл…
Многие читатели, особенно критики и исследователи, выказывают сострадание к Ницше, жалеют его из-за безмерного одиночества, непризнания, беспощадной судьбы. Несчастные, пожалели бы лучше себя, не знающих истины и блуждающих пока что во тьме: Ницше – великий мыслитель, который, неведомо кем и неведомо почему, но, наверное, всё же богами, был призван постигать глубочайшее и для того был одарён мудростью, смелостью, силой, умом. Это философ, достигший немыслимой высоты, они же, жалеющие его, – обычные люди, возможно, весьма образованные, умные, даже талантливые, однако не захваченные никаким вихрем и не призванные никуда (кстати, тоже неведомо почему). Ницше знает о них слишком много, представляется, почти всё, они же о нём – слишком мало, почти ничего. Если кто и мог бы, если бы захотел, в данном случае сострадать, так это Ницше в отношении его критиков, да и вообще обыкновенных людей, но ни в коем случае не наоборот.
Нередко учёные, в том числе знаменитые, как, например, Карл Густав Юнг, изучая наследие Ницше, пытаются вывести его философию из психологии – иначе говоря, полагают, что она рождена из стремления освободиться, преодолеть собственную печальную судьбу, свои психологические комплексы и проблемы, избавиться от тягостных недостатков характера и так далее, то есть что его философия мотивирована личной жизнью. Но это совершенно неверно: ветер дует отнюдь не отсюда…
Мотивы построения той или иной философии, точнее, побудительные мотивы мышления могут быть разными (что, однако, не исключает возможности освобождения от этих первичных мотивов и выхода к подлинной философии, если, конечно, философ поднялся достаточно высоко). Наиболее характерные мотивы можно было бы классифицировать, допустим, следующим образом:
1. Праздное любопытство. Без комментариев из-за очевидности.
2. Стремление выпутаться из неурядиц и личных проблем, разобраться со своими желаниями, избавиться от лишённости и найти способ вести более или менее полноценную, свободную и счастливую жизнь.
3. Страх перед смертью и, соответственно, стремление как-то осмыслить сию ужасающую перспективу, с ней сжиться или вообще исключить, пролонгируя жизнь на ту сторону смерти.
4. Страх перед жизнью: удивление перед наличием мира и себя самого, тотальное непонимание, откуда он взялся, – зачем, почему он каким-то образом есть.
5. «Paradise lost» – тоска по утерянному раю: редкое, но невероятно сильное щемящее чувство… его может вдруг пробудить донёсшийся запах скошенных трав, странный порыв ветра, далёкое воспоминание, белые облака в синеве, мало ли что… Мы что-то вдруг узнаём, что-то бесконечно знакомое и бесконечно важное, но что именно – неизвестно, однако куда надо во что бы то ни стало вернуться, несмотря ни на что. Будто воспоминание о временах прежде детства… и нашего собственного детства, и детства всего человечества… прежде детства Земли… Но данное без единого образа воспоминание – только как резкое чувство, необъяснимое. Paradise lost. С этим чувством, безусловно, каким-то образом связана и ностальгия по прошлому, и ностальгия по настоящему, которым мы часто следуем в этой книге.
6. Необходимость найти абсолютное, Бога, безусловное и изначальное, причина существования коего находится в нём самом. Нет ничего, что привело бы к его возникновению, вызвало бы его к бытию. Всё остальное, напротив, существует благодаря ему, из него происходит, в него же и разрешается.
7. Ностальгия по запредельному – по вечности и бесконечности. Без комментариев из-за непостижимости.
Жажда иного берега сводит его с ума.
Философия Ницше мотивирована прежде всего этой последней позицией: именно ветер из запредельного, ностальгия по вечности, а вовсе не личные неурядицы есть та сокрушительная сила, которая пробуждает мышление, преображает весь мир и позволяет создать столь грандиозную философию. Если не понимать этой силы, не чувствовать её мощи и глубины и не брать её вовсе в расчёт, то философия Ницше сразу же делается малопонятной, теряет единство и целостность, безукоризненность и бесспорность и превращается всего лишь в собрание занимательных афоризмов.
Акцент на позиции 7 не означает, конечно, что все остальные позиции не имеют значения: они все присутствуют, влияют, важны, но значимость их убывает, причём в направлении от последней позиции к первой.
Вернёмся, однако, к принятию Ницше судьбы, вечно возвращающейся этой самой судьбы. Это – важнейший момент, ибо без согласия с миром, природой, судьбой его философия мироутверждения превращается в эфемерную романтическую грёзу, лишённую всяких основ, диалектической убедительности и глубины, а вечное возвращение из ветра с вершин превращается в беспощадную обречённость на мучительное неизбывное бытие.
Amor fati, любовь к судьбе, – ключевое выражение, которое Ницше использовал как путеводное при продвижении к такому согласию. Не станем рассуждать о смысле, вернее, о множестве смыслов этого выражения, а просто приведём намёки на его понимание, встречающиеся в произведениях самого философа.
«Моя формула человеческого величия – это amor fati: не желать ничего иного, ни позади, ни впереди, ни во всей вечности» («Ecce homo». Почему я так умён, 10).
«Я всегда хочу учиться ещё больше, необходимое в вещах хочу рассматривать как прекрасное: так стану я одним из тех, кто делает вещи прекрасными. Amor fati: да будет это отныне моей любовью! Не хочу вести войну против безобразного. Не хочу обвинять, не хочу обвинять и обвинителей. Отводить взор – да будет моим единственным отрицанием! Но в общем и целом я хочу в конце концов стать всеприемлющим, говорящим всему только „Да“!» («Весёлая наука». Четвёртая книга, 276).
Другие горизонты вечного возвращения Ницше253 «Я часто спрашивал себя, не обязан ли я тяжелейшим годам моей жизни больше, чем каким-либо другим. Как учит моя глубочайшая природа, всё неизбежное, если взглянуть на него с высоты и в смысле большой экономии, само по себе есть также полезное, которое нужно не только переносить, но и любить… Amor fati – вот моя глубочайшая природа» («Ницше против Вагнера». Эпилог).
«Подобная экспериментальная философия – философия, которой я живу… – хочет прорваться… к дионисийскому приятию мира, причём к приятию мира таким, каков он есть, без исключений, изъятий, отбора, она хочет вечного круговорота, хочет тех же вещей, той же логичности и алогичности связей. Высочайшее состояние, которого может достигнуть философ, – дионисийское отношение к бытию, моя формула этого – amor fati» («Воля к власти», 1041).
Другие горизонты вечного возвращения Ницше
Всё, сказанное Ницше о вечном возвращении явно либо иносказательно, всё, высказанное им безотносительно этой мысли, но так или иначе подразумевающее её, всё интуитивное, неосмысленное рассудком и неуложенное в слова, но помимо воли философа прорывающееся сквозь его тексты, отнюдь не исчерпывает всей грандиозности его откровения. Не только для нас, для читателей, но, как представляется, и для него самого. По глубочайшему предчувствию, на которое Ницше намекает во многих разрозненных записях, он подошёл совсем близко к открытию ещё и других, доселе неведомых горизонтов мысли о возвращении, поистине беспредельных. Казалось, ещё один шаг, и оттуда ворвется сметающий всё ураган…
Дальнейшее продвижение, дальнейшее осмысление пред-стояния перед вечностью Ницше собирался отразить в своих новых книгах, но сделать этого не успел… кто знает, возможно, не успел лишь записать…
Ещё до создания «Заратустры» он начал строить планы глав, книг, томов, посвящённых вечному возвращению. Сюда относится, например, следующая запись 1881 года 19.
Первая книга: В стиле первой части девятой симфонии. Chaos sive natura20: «О расчеловечивании природы». Прометей прикован на Кавказе. Написано с беспощадностью Кратоса 21.
Вторая книга: Непринуждённо-скептически-мефистофельски. «Об аннексии опыта». Познание-заблуждение, которое становится органическим и организует.
Третья книга: Самое внутреннее и самое свободное парение в небе по сравнению со всем, что было написано прежде: «О последнем счастье одинокого». Он – это тот, кто из «чему-то принадлежащего» превратился в «самостоятельно восходящего» в высшей степени: совершенная личность: только такой личности доступна любовь; на предыдущей ступени, когда высочайшее одиночество и уверенность в себе ещё не достигнуты, есть нечто другое, чем любовь.