Четвёртая книга: Дифирамбически = всеобъемлюще: «Annulus aeternitatis» 22. Жажда всё пережить ещё раз, бесконечное число раз.
В записях Ницше нередко мелькает мысль, что ничего хорошего не получится, если писать книги исходя из уже написанных слов, когда одни слова порождают другие: надо писать исключительно из особенных состояний и настроений, даже лучше из звучащей в душе музыки, откуда и должны являться слова. Музыка, настроение – решающее не только для стиля, для тайной суггестии фраз, но и для выражения важнейших истин, философу очевидных, однако рассудочно необъяснимых.
В данном наброске о намерении Ницше как следует погрузиться в учение о вечном возвращении свидетельствует тот факт, что этому учению и только ему он собирался посвятить целую книгу – четвёртую, заключительную. Кроме того, если вдуматься в планы первых трёх книг, становится очевидно, что эти книги в значительной степени суть подготовка к книге четвёртой.
Первая книга: разрушение антропоморфного восприятия природы, прямое столкновение с могуществом хаоса, становления, жизни как таковой, всеобъемлющей и непостижимой.
Книга вторая, пояснительная, написанная без всякого пафоса, «непринужденно-скептически», ещё раз показывает, каким образом в результате познания, неважно истинного или ложного, образуется и затвердевает, становится органической картина окружающего мира и как она затем узурпирует познание и вынуждает последнее её укреплять, углублять, расширять. С точки зрения свободного ума рассматриваются всем очевидные истины, под таким взглядом превращающиеся в обыкновенные суеверия и предрассудки.
Книга третья: выход в свободные и безграничные пространства, доступные лишь преодолевшему всё «человеческое слишком человеческое» и ставшему самим собой, откуда только и можно увидеть, открыть этот мир, эту жизнь и возвестить об их безусловном признании.
Ну а дифирамбический стиль и содержание книги четвёртой – «Annulus aeternitatis» и жажда всё пережить ещё раз, бесконечное число раз, говорят сами за себя.
Что касается последней позиции – изложения учения в дифирамбическом стиле, иносказательно, поэтически, – то Ницше так и сделал в написанной в 1883—1887 годах книге «Так говорил Заратустра».
Но этого и сказанного о вечном возвращении в других книгах данного и более позднего времени всё-таки было мало: складывается впечатление, что, по мнению философа, учение во всей его ясности пока ещё так и не выражено, во всей его силе пока ещё так и не вырвалось на поверхность, что необходимо было во что бы то ни стало осуществить. Вот, например, несколько заголовков задуманных книг, сохранившихся в черновиках и набросках мыслителя:
«По ту сторону добра и зла. Предисловие к философии вечного возвращения. Сочинение Фридриха Ницше» (Лето—осень 1884, 26[325]).
«Полдень и вечность. Философия вечного возвращения. Сочинение Фридриха Ницше» (Лето—осень 1884, 26[465] и Апрель—июнь 1885, 34[191]).
«Новое объяснение. Подготовка к философии вечного возвращения. Сочинение Фридриха Ницше» (Осень 1884 – начало 1885, 29[40]).
«Вечное возвращение. Танцы и праздничные шествия Заратустры. Сочинение Фридриха Ницше» (Лето 1888, 20[167]).
Кроме того, в эти же годы Ницше параллельно продумывал грандиозное произведение, которое собирался создать, – произведение, объемлющее и систематизирующее всю его философию и в результате получившее условное название «Воля к власти» (к силе, могуществу, мощи). Среди черновиков и набросков сохранились разнообразные планы и этого предполагаемого труда. И почти в каждом таком плане учению о вечном возвращении посвящена либо заключительная книга, либо заключительная глава – привилегированное место: последняя точка, сумма, итог. И это – ещё одно подтверждение мнения философа, что сказанного им об этом учении всё-таки недостаточно, и подтверждение его твёрдого намерения «в самое ближайшее время» раскрыть всю его ужасающую глубину. Вот несколько выдержек из таких планов:
Заглавие: «Вечное возвращение. Предсказание»… Пятая (заключительная) глава: «Учение о вечном возвращении как молот в руках самых могущественных людей» (Лето—осень 1884, 27[80]).
Без заглавия. Три тома. I: Выдуманный мир. II: Истинный мир. III: Три главы – «Критика современности», «Вечное возвращение», «Из седьмого одиночества» (Весна—лето 1888, 16[71]).
Заглавие: «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей»… Книга четвёртая (и последняя): «Великий полдень», третья (заключительная) глава: «Вечное возвращение» (Август 1888, 18[17]).
Заглавие: «Переоценка всех ценностей»… Книга четвёртая (заключительная): «Дионис. Философия вечного возвращения» (Сентябрь 1888, 19[8]).
Каковы же эти иные горизонты, которые предчувствовал Ницше? Сие никому не известно. Однако мы знаем, и знаем наверняка, что эти горизонты есть и что открытие их, если такое когда-то случится, может стать и катастрофой, и освобождением для людей…
Но, несомненно, по текстам и записям Ницше всё-таки можно почувствовать мощь и суггестию этих неведомых горизонтов, правда, лишь если найти резонанс его образов, фраз с глубочайшей надеждой и ностальгией души.
«Самая трагичная из всех историй и её небесное разрешение… „Возвращение“ как закатное солнце, засиявшее над последней катастрофой» (Ноябрь 1882 – февраль 1883, 4[127]).
Прощание с миром – с лесами, морями, землёй, прощание с человечеством, с жизнью, с собой… Исчезновение, гибель, разлука, закат… Но дальняя даль, небесная участь есть новый рассвет: всё это когда-то вернётся, явится вновь… В такой перспективе, в момент возвращения к вечности, былое и настоящее преображаются в… в совершенство…
Помпеи в последнюю минуту перед катастрофой…
Спекуляция о небытии до рождения
До рождения нас просто не было: при рождении тела вместе с ним родилась и душа – точка зрения многих.
Но так ли сие очевидно?
Как мы уже поступали и прежде, не станем вдаваться в сложные теологические рассуждения о сущности души и ограничимся непосредственным её пониманием: душа есть особое сущее, скорее всего, бестелесное, сознающее собственное бытие. Особость данного сущего заключается в том, что оно, в отличие от прочих сущих, недоступно ни прямому, ни умозрительному созерцанию, поскольку само является созерцателем. Как только мы заявляем, что душа – это одно или другое, то уже совершаем подмену и вместо души рассматриваем воспринимаемый или придуманный нами объект, каковым она, разумеется, не является. Созерцатель – принципиально иное, чем созерцаемое, и потому постигается совершенно иначе: поворотом внимания на 180˚ – от внешнего мира к себе самому, к созерцателю. Другими словами, душу нельзя рассмотреть как всякое прочее сущее, она не есть нечто внешнее по отношению к нам, она – это мы сами, и, обращаясь к себе, сознавая своё бытие, мы постигаем её.
Понятно, что душа в чистом виде не связана накрепко ни с каким индивидом, с конкретной судьбой какого-то существа, ведь в снах или грёзах мы остаёмся собой, часто вообще забывая о своём земном воплощении, иной раз даже не помним, как нас зовут. Оставаясь той самой, душа может проживать то одну, то другую жизнь, может быть временно связана то с одним, то с другим существом, а то и не связана ни с каким, являя себя в виде чистого присутствия в различных ситуациях или посреди фантастических ландшафтов. Это бывает, к примеру, во сне: мы присутствуем в разворачивающихся перед нами эпизодах, всё видим и слышим, но сами не являемся ничем и никем из этих эпизодов – бесплотные наблюдатели, не более того. Бывает к тому же, что мы являемся самими этими эпизодами – являемся всем, что нас окружает и что происходит в данный момент… Бывает вообще что угодно, однако одно неизменно: наше присутствие как таковое – наше присутствие в том или другом.
При этом мы сознаём и переживаем именно своё собственное присутствие. Но что означает «своё собственное», если мы отделили себя от какого бы то ни было своего воплощения в реальности, в мыслях и грёзах, во снах? Вполне правомерный вопрос. Тем не менее, присутствуя, присутствуем именно мы: наша индивидуальность всё-таки остаётся, правда, отнюдь не земная, а совершенно иная, быть может, «небесная». Интуитивно это вполне очевидно.
Из-за этого индивидуального аспекта наша душа в чистом виде всё же не есть мировая Душа, которая всеобща и в которой нет ничего индивидуального… И если наша обычная индивидуальность всегда связана с каким-то живым существом, с пейзажем или с каким-то иным проявлением, то «индивидуальность небесная» связана лишь с изначальными, подлинными нами самими.
Если наша душа родилась вместе с телом, то, значит, её прежде не было. Понятие «не быть» связывают либо с ничто, либо с несущим, небытием. Ничто – это ничто, и оно не предполагает даже и мысли о том, что именно не существует. Другое дело несущее, небытие – имея что-то в виду, мы отказываем ему в существовании в сем преходящем мире. Глядя на море, где нет корабля, можно сказать, что корабля нет, что он не существует или что пустынное море навевает нам мысль об отсутствии, небытии корабля. О небытии, о несуществовании именно корабля, а не о каком-то неуловимом витающем над морем или за морем ничто. Мы представляем себе корабль, которого нет в этом мире, поэтому и говорим о его небытии. Но, обращаясь к ничто, не представляют себе вообще ничего, ибо, в отличие от небытия, ничто вовсе не определяется отрицанием частного или даже всеобщего бытия, ведь, отрицая даже весь мир во всей совокупности, всё равно подразумевают весь отрицаемый мир и потому получают небытие, а не ничто, поскольку последнее не предполагает никакого подразумевания, не вытекает решительно ни из чего.