Когда говорят, что душа родилась вместе с телом, то, во-первых, имеют в виду именно душу и, во-вторых, отрицают её существование до рождения. Поэтому речь идёт о небытии души, а не о предшествующем нашему рождению ничто. Можно сказать, что прежде наша душа существовала потенциально – как чистая мысль, как возможность, идея, но потом, при рождении, стала существовать актуально: мы вдруг возникли, новая жизнь явилась в сей мир. Если бы наша душа (именно наша душа) не была бы возможна, то она не могла бы родиться и быть.
С точки зрения нас самих «времена до рождения», несуществование, небытие – непостижимая бездна, одновременно мгновение и бесконечность, куда не проникнуть ни чувству, ни разуму, ни интуиции. Полное отсутствие нашего присутствия где бы то ни было, в любых закоулках Вселенной, нельзя ни представить, ни пережить.
Но как, спрашивается, это отсутствие могло обернуться присутствием? Каким образом чтó-то возникло из ничего? Каким образом небытие, где ничего не происходит и вообще ничего нет, в отношении нашего рождения оказалось вдруг «врéменным»? Каким образом время нашего небытия загадочным образом вдруг исчерпалось, причём для нас в один миг, а для внешнего мира за неисчислимые, если не за бесконечные, времена?
Атеизм, полагающий душу производной от сочетания атомов, клеток и всяческих генов, учит, что наша душа – это следствие длинной, вернее, вообще бесконечной причинно-следственной цепи внешнего мира. В результате бесконечного становления Вселенной сформировалось сие наше тело и вместе с ним наша душа. Гипотеза популярная, но даже при лёгком анализе оказывается неубедительной. Неразрешимые затруднения, к примеру, такие.
Во-первых, бесконечная каузальная цепь никак не может исчерпаться ни за какое время.
Во-вторых, происхождение, сущность и цели формирующих и переформировывающих эту Вселенную сил абсолютно неведомы и необъяснимы.
В-третьих, из данной гипотезы вытекает абсурдная теоретическая возможность создать новую жизнь, даже душу, сконструировав, подражая природе, из разного рода материальных элементов тело искусственного существа, которое при безупречной конструкции его рукотворного тела непременно должно будет ожить (заметим, что подобное техническое достижение, как прежде считали, не под силу и дьяволу). То есть как следует выструганный Буратино может оказаться ничуть не хуже, а то и получше младенца, изготовленного способом обыкновенным.
В-четвёртых, трудно себе и представить, что весь этот космический миропорядок, весь этот грандиозный космос, исполненный гармонии, ужаса, красоты, населённый бесчисленными видами существ, возник просто так, сам собой, без участия Господа, вселенского разума, высших, божественных сил, превышающих человеческое разумение.
Ну и так далее: в-пятых, в-шестых…
В общем, связного обоснования зарождения жизни, души, тем более происхождения мироздания, у атеистов не получается: всюду вопросы и вместо ответов – всякая чепуха.
Христианские богословы в своё время решили, что душа «вдыхается Господом» при рождении. Основания к тому, конечно, были, ибо от века бессмертные души ставили бы под вопрос само действо создания человека, да и вообще всего мироздания. Однако такой ответ (разумеется, догматический) не исключает сомнений, требует разъяснений, пускаясь в которые, движутся в никуда: сомнения лишь усугубляются.
Во-первых, население катастрофически множится, а не остаётся одним по числу, откуда следует, что зарождаются всё новые души. Даже гипотеза перевоплощения увеличения числа душ не в состоянии объяснить. То есть Господь «просто вынужден», присутствуя при многих рождениях, вдыхать всё новые и новые души, наделяя их всех бессмертием. Иначе бы получилось, что кто-то останется без души. Подвластность природному размножению и необходимость следовать ему, созидая всё новые души, как-то не вяжется с Господом, абсолютно свободным, непредсказуемым и имеющим полную власть надо всем. Понятно, что для бесконечного могущества вдыхание душ в бесчисленных новых младенцев пустяк, но всё же сомнений не избежать. К тому же неясно, где милосердие и справедливость при вдыхании чистой, невинной души, пока не причастной никакому греху, в том числе первородному, в заведомо грешное тело, отмеченное первородным грехом и родившееся в сем грешном мире, причём родившееся в эти последние, наихудшие времена? Ведь нынешние искушения, невежество, тьма столь велики, что почти все эти души, скорее всего, отправятся в ад.
Во-вторых, хотя наличие души у животных и прочих существ христианами не признаётся, трудно избавиться от очевидного сходства нас с ними во многих отношениях. Радость и страх, эйфория и боль доступны нам всем. Животные тоже видят и слышат, чувствуют и переживают. Они тоже рождаются, размножаются, старятся, заболевают и умирают, тоже страдают. Над ними и нами властвует некий всеобщий природный закон, «биологический рок». Если страдания, смерть человеку ниспосланы за первородный грех, то за что же они ниспосланы этим животным, не совершившим греха?
Не имея души, умирая, животные исчезают совсем? В таком случае не точно ли так происходит и с нами? В силу сходства с животными самые серьёзные сомнения на этот счёт неизбежны. Возможно, душа у них всё-таки есть, но также возможно и наоборот: её нет не только у них, но и у нас. В том и другом случае мы превращаемся просто в один из видов анимального мира…
Душа, как мы выше сказали, прежде всего проявляется как сознание собственного существования, собственного присутствия. Вероятно, у животных этого и вправду нет. Но душа также и то, что воспринимает, чувствует, претерпевает… Если души у животных нет, то кто тогда чувствует и претерпевает?
Если сей «кто-то», «чувствующий центр», не есть душа, то все наши переживания тоже, возможно, не наши, не нашей души, но этого таинственного «кого-то», порождённого мозгом, вообще нашим телом. Тогда, может быть, в последней инстанции мы и есть этот «кто-то», а вовсе не какая-то там «душа»? Или же этот «кто-то» только временно накрепко связан с нашей душой, но потом от неё отпадёт? Отпадём, пропадём ли мы с ним вместе, а наша душа, которая окажется вовсе не нашей, не нами самими, поднимется в небо, исчезнет, куда-то вернётся, уйдёт? Либо, наоборот, «кто-то, кто пережил всю нашу жизнь», отпадёт, пропадёт и исчезнет, а мы, забыв о земном, станем нашей душой, то есть истинными собой, и поднимемся в сферы иные? В чём нет проблем, так это в том, чтобы множить такие вопросы…
Хотя мысль о несуществовании души до рождения и не поддаётся безупречному обоснованию (как, впрочем, и мысль о её предсуществовании), она со всей ясностью ставит нас перед бездной возможного собственного небытия. Когда-то нас не было, мы не существовали, то есть когда-то «мы были небытием». Иными словами, «опыт собственного небытия» у нас неким образом есть, хотя он и совершенно недоступен рассудочному и даже интуитивному пониманию. Немногое, что можно, пожалуй, сказать: этот опыт тайно присутствует в чувстве «мгновенности» преодоления бесконечных или же очень долгих времён до рождения. Ещё этот опыт как-то, наверное, связан с мгновенным «перешагиванием» через часы, дни и годы при сне без сновидений, при полной потере сознания, в состоянии комы…
Благодаря опыту предваряющего нашу жизнь небытия до нас что-то всё же доносится из безвременья, тьмы до рождения, однако это не так с аналогичным небытием после смерти – с воображаемым будущим небытием, откуда до нас не доносится вообще ничего. Мысль о грядущем перевоплощении, воскресении ещё делает предстоящее врéменное небытие между смертью и возрождением, пусть очень смутно, но всё-таки, представимым (по аналогии с небытием до рождения), но вот окончательное небытие атеистов, назначенное всем существам, ускользает от всякого понимания. Разве что незримая тень этого вечного небытия в виде немотивированного ужаса скрывается за каждым предметом, за всем этим миром, за всем, что каким-нибудь образом есть… И даже лёгкого прикосновения этого ужаса вполне достаточно, чтобы узреть непостижимую тайну и этого мира, и времени, и всякого бытия… При всём неприятии атеизма, нельзя не признать, что он всё же подводит нас к этой серьёзнейшей бездне.
Можно, однако, на это всё посмотреть и иначе. Оставим в стороне атеистическую идею ниоткуда не взявшегося и существующего вовеки веков преходящего мира как необоснованную даже и приблизительно и будем считать, что мир либо создан божественным изволением, либо исходит от Господа, вечности каким-то иным образом – как отражение или сияние например. Поскольку не время превыше вечности (то есть говорить, что абсолютно всё происходит во времени, что сначала была одна вечность, затем появился и мир, потом утвердится иная вечность, – это абсурд), а, наоборот, вечность превыше времени и заключает в себе, объемлет все времена, то создание, зарождение или явление мира, души, вообще всякого сущего – событие не темпоральное, но «с точки зрения вечности» имеет место всегда.
Во всеобъемлющей вечности ничего не изменяется и не происходит, не возникает ничего нового и не исчезает ничего из существующего. В том числе не может возникнуть вдруг мир, какое-то существо. То есть фраза «нас не было, мы не существовали, были небытием, а потом родились, появились на свет» в перспективе всеобъемлющей вечности не имеет никакого смысла. Смысл появляется только при погружении вглубь бытия, в темпоральную фигуру, в определённую хронологию, запечатлённую в вечности как целое, но текущую и длящуюся с точки зрения её самой. Хороший образ для понимания этого, как мы прежде уже говорили, – наши воспоминания: при взгляде на них извне всё неизменно и существует как целое, но при самозабвенном погружении в череду эпизодов возвращается и течение времени: мы идём по песку, море шумит и смывает следы… Движущееся и недвижное предстают не как оппозиция, а как единство.
При этом неважно, какой именно концепции времени мы придерживаемся – считаем его линейным, направляющимся из бесконечности в бесконечность, линейным, но начавшим течь в «некий момент» при создании мира, или же полагаем его замкнутым в круг. Во всех случаях можно говорить как о создании или рождении мира, так и о вечносущем мире, являющемся «вечным отражением вечности».