— Договорились. Теперь о делах насущных. Получил ваш рапорт о проделанной работе и о планах на будущее. Мы тут посоветовались и у себя в отделе, и в ЦК: операцию на прикрытие Сынка в принципе одобрили. Уж очень заманчиво убедить гитлеровскую контрразведку, что доктор Хауфер и есть тот советский разведчик, которого она ищет. Но эта операция требует углубления. Во время оккупации Донбасса фон Креслер постарается собрать максимум сведений, подтверждающих или опровергающих версию: Чухлай — советский полковник. Эти сведения для нега надо готовить в Донбассе и вне. Я считаю, что на оккупированной территории должен остаться Яковлев. Фон Креслер знает о вас многое, ищет вас. А мы заставим его делать бесполезное. Введите Яковлева в курс дела и приезжайте в Москву с полным докладом. Что у вас нового за последнее время?
Я вкратце рассказал о последних событиях.
— Считаю необходимым прочесать весь Светловский лесной массив. Фон Креслера надо найти, иначе от него можно ждать неприятностей и сейчас, и во время оккупации.
— Боюсь, — ответил Борзов, — что сейчас такая громоздкая операция неосуществима, не сумеем найти нужные силы: положение на фронтах крайне серьезное. И в такой обстановке просто не до фон Креслера, хотя взять его очень заманчиво. Передавайте дела Яковлеву и выезжайте.
Я отправил в Светлово Яковлева и Истомина с его фронтовым другом Пряхиным, который изрядно скучал. Этим двоим в интересах будущего подполья предложено было легализоваться, то есть пойти на службу к оккупантам. Легенду, которая должна была помочь им внедриться, мы придумали неплохую и обставили ее надежными фактами. В прямую задачу Яковлева и Истомина входила охрана подполья от проникновения в него гитлеровской агентуры, выявление пособников оккупантов. Но именно с помощью подполья мы намеревались направить гитлеровскую контрразведку по стопам «полковника Чухлая».
Начало истории с сейфом
Перед светловским подпольем ставилась особая задача: вести глубокую разведку в тылу вражеских войск. Каких-то значительных партизанских рейдов в условиях малолесья организовать было невозможно. А вот постоянный, систематический сбор всесторонней информации буквально обо всем, что будет происходить на оккупированной территории, мог дать многое. Знать о намерениях врага, о его приготовлениях — значит получить одно из решающих преимуществ.
Светловское подполье с его двумя партизанскими отрядами было небольшим, но очень важным звеном в продуманной и хорошо организованной системе борьбы с оккупантами в Донбассе.
В те последние дни перед оккупацией Сомову, как секретарю подпольного райкома, в состав которого входили Караулов и Лысак, а также Яковлеву, отвечающему за безопасность организации, довелось трудиться без устали. Допросы Крутого подтвердили, что ему, а следовательно, и фон Креслеру, было известно многое о будущем светловском подполье. Прежде всего обоим партизанским отрядам довелось заново организовывать свои базы. Но лучшие места были уже использованы. К тому же и сроки не позволяли сделать хранилища добротными, а землянки удобными: строилось все наспех. Правда, основные хлебные запасы сумели перепрятать, а вот часть картошки и свеклы так и осталась в буртах на старых базах.
Еще труднее было сменить адреса явок, вывести из-под возможного удара людей, которых Сомов подбирал долго и тщательно. Конечно, проще всего — влить раскрытых связных и хозяев явочных квартир в партизанские отряды. Но кем их заменить? Кого оставить на легальном положении в Светлово и в селах? Тут доверишься далеко не каждому. Подбирали нужных людей. Опережая события, перевели на левый берег Светлой и укрыли в тамошних лесах небольшой отряд Лысака, состоявший в основном из городских коммунистов и комсомольцев. Контрразведывательную работу в этом отряде должен был вести капитан Копейка. Караулов тоже отправил своих людей на базы, ожидая, когда фронт перекатится через район. С Карауловым из наших оставался Яковлев.
Проследив за тем, чтобы члены подпольного райкома укрылись в безопасных местах, Сомов стал готовиться к переходу на нелегальное положение. Он должен был отправить в Ворошиловград машину с районным архивом, а те документы, которые не умещались в полуторку, — сжечь. Разных бумаг набралось порядочно, каждое из учреждений, естественно, считало, что его архив — очень важен для работы в будущем, вот и старались спасти то, что сами должны были уничтожить в соответствии с распоряжением.
Сомов сидел в кабинете, поджидая шофера полуторки, которого он отпустил домой за провизией в дорогу и теплыми вещами. Николаю Лаврентьевичу стало грустно. Тягостное прощание… Подошел к окну и стал наблюдать за площадью. Шофер задерживался. «Чего он запропастился!» — подосадовал Николай Лаврентьевич.
Комиссар дивизии, обороняющей Светловский рубеж, предупредил Сомова, как председателя райисполкома, что с наступлением темноты основные части могут отойти, оставив лишь заслон. А сколько он продержится? Единственная надежда, что гитлеровцы, желавшие воевать с комфортом: вовремя есть и пить, вовремя ложиться спать и вставать, — не сделают попытки прорвать нашу оборону ночью, не заметят отхода основных сил.
Часам к трем за секретарем подпольного райкома партии должен был заехать Караулов. А до этого срока необходимо отправить архив.
Николай Лаврентьевич увидел, как пересекает просторную площадь раскрашенная зелеными полосами, заляпанная грязью эмка. Подъехала к зданию райисполкома. Из машины выпрыгнул человек, одетый в шинель, туго перетянутую портупеями.
«Кто бы это мог быть? — удивился Сомов. — На легковой машине… Все штабы уже ушли из города».
Посетитель стремительно поднялся по широкой лестнице на второй этаж. Гулко вторило опустевшее здание его резким шагам. Вот он уже на пороге.
— Никитин Ярослав Игнатьевич, собкор «Правды», — представился он.
Корреспондент «Правды», видимо, воинского звания не имел: в петлицах никаких знаков различия. Ему было лет тридцать-тридцать три. Беловолосый. Голубые внимательные глаза. Весь его вид говорил о том, что он чертовски устал. Но все-таки выкроил время — побрился.
Николай Лаврентьевич пожал руку гостя.
— Сомов.
— Николай Лаврентьевич! — гость обрадовался встрече. — Значит, я попал по адресу, — не без удовольствия заключил корреспондент. — Именно к председателю Светловского райисполкома мне вчера в обкоме и рекомендовали зайти.
При этих словах чувство неловкости, способное перерасти в настороженность, которая возникает при неожиданной встрече в сложной обстановке двух незнакомых людей, начало в Сомове угасать.
«Корреспондент «Правды» Ярослав Никитин!» — Николая Лаврентьевича словно бы осенило. — Простите, это ваши репортажи читал я о дрейфе зажатого льдами ледокола «Седов»?
— Далекая молодость… Первые мои материалы в центральной прессе.
— А… о событиях в Испании? — осторожно выспрашивал Николай Лаврентьевич.
Никитин посуровел:
— Барселона, Гвадалахара, Мадрид… Это были первые бои с фашизмом. Но в ту пору еще слишком много было равнодушных. Средний буржуа не хотел поверить, что фашизм лютый враг всего человечества. А сейчас за эту близорукость расплачиваются и Франция, и Англия, да и вся Европа. — В словах Никитина звучала грусть. — Наверно, подумали: «Не излишне ли оптимистичен корреспондент? Враг — на пороге Донбасса, а Ярослав Никитин об освобождении Европы от фашизма…» Но мне такую уверенность дает то, что я видел, отступая, сюда от границы: нет предела воинскому мужеству нашего народа, его любви к Родине, которая попала в беду. Не читали мой последний очерк «Увидел фашиста — убей его!»? О подвиге артиллеристов в боях за Харьков. Один расчет прямой наводкой расстрелял шесть танков.
Сомов этого очерка не читал. Стало неловко.
— Знаете, захлопотался. Дела…
Никитин расстегнул планшетку и извлек уже потрепанную газету.
— Вот.
Сомов с благоговением держал в руках номер. «Правда». Когда еще доведется ее читать!
На второй полосе внизу крупным, броским шрифтом заголовок: «Увидел фашиста — убей его!» И рисуночек: пушка, возле нее бойцы, а впереди дымятся вражеские танки. Под очерком подпись: «Ярослав Никитин. Наш спецкор».
Как хотелось Сомову оставить газету у себя! Но он вернул ее, понимая, что у корреспондента — единственный экземпляр.
Никитин расстегнул шинель и, достав из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение личности, протянул его председателю райисполкома.
Сомов сличил фотокарточку с оригиналом, переспросил фамилию, имя, отчество, и только после этого вернул удостоверение. Корреспондент воспринял перепроверку как должное: Светлово — прифронтовой город, бдительность должен проявлять каждый.
— Да, ситуация, скажу я вам! — посетовал корреспондент. — Километрах в тридцати выше по Светлой немцы захватили на левом берегу плацдарм, готовят переправу. Подполковник, проверяющий мои документы при въезде в Светлово, предупредил: немецкие танки могут в ближайшие часы перерезать шоссе. Тогда ни на Ростов, ни на Ворошиловград не прорвешься.
Сомову показалось, что гость, проявляя особую тактичность, заботится о нем, председателе райисполкома. И ответил мягко:
— Я-то дома. А вот вы…
— Такова уж моя служба: отходить с последними частями, — пояснил корреспондент. — В Молдавии довелось побывать в окружении. Едва выбрался. Хорошо еще, что меня взяли под свое покровительство моряки с Днестровской флотилии. Отчаянные ребята.
В душе Николая Лаврентьевича начало зарождаться теплое чувство к этому бывалому человеку. Он, не видевший фашиста вблизи, проникался невольным уважением к фронтовику.
— Николай Лаврентьевич, вы, конечно, знаете, какое внимание уделяет наша газета всесоюзной кочегарке. Мы намерены и впредь давать информацию о том, как живет и борется оккупированный Донбасс. Конечно, никаких конкретных фамилий: оставим инициалы или подпольные клички. Вот я и прибыл, чтобы просить вас стать нашим партизанским корреспондентом.