, искал когда-нибудь свободы прежней жизни? Пусть назовут меня лжецом, если он 40 дней и столько же ночей не думал о пище, все время бодрствуя, все время стоя, все время говоря и слушая. Из этого видно, насколько выше радость души, чем радость тела в том небесном блаженстве. Надеждой на радость, которая воспринимается душой, обычно воспламеняются больше ученые, чем необразованные. И чем можно было яснее показать, сколь огромным было наслаждение Моисея, как не тем, что лицо его, когда он возвращался, было столь сияющим и светлым, что сыны Израиля не могли в него смотреть?
(17) Почему не воспользоваться также примером частным и взятым из общественной жизни? Кто из нас получает обычно иное наслаждение, если не из литературы, бесед, размышлений? Или, во всяком случае, какое наслаждение мы предпочитаем этому? Умолчу о себе. Скажу о вас двоих, Бернери и Брипи. Я ведь обычно наблюдаю за жизнью мудрейших людей. Относительно вас не могу сомневаться, утверждая, что уже в течение почти двадцати лет вы не прикасались ни к какому занятию охотой, ни к какой рыбной ловле, ни к какому птицеловству, теперь редко бываете на пирах, уже давно отказались от плясок и игр. И мы видим ваш возраст: ни один из вас не достиг и 50 лет. Что [на это] ты скажешь, Маффео, ты, который сам себя сделал эпикурейцем? Если ты считаешь, что достиг чего-то высокого, и так радуешься и ликуешь, что присоединяешь к знанию латыни знание греческого, ты не представляешь себе, что будет, когда в Небесном Иерусалиме поймешь все языки, на всех языках будешь говорить, овладеешь любой наукой, любым знанием, любым искусством без заблуждения, без сомнения, без двусмысленности. (18) И если мы, почитатели литературы, из-за этих свободных искусств отвергаем те, что Саллюстий называет рабскими[413], то насколько больше мы, познав радости рая, посчитаем за малое то, что принадлежит миру? Давай же скажем о том, что является более важным: какого различия ты [еще] желаешь – ведь то [радости] вечные, а эти временные? Действительно, сила и величина небесных [радостей] никогда не убывает, как в этой жизни. Так, сегодня я возвышен необыкновенными похвалами, принят народом с великим почетом, сегодня я женился, нашел по возвращении детей и братьев невредимыми. Сегодня я вижу изобилующие урожаем поля, виноградные лозы, гнущиеся под тяжестью плодов, сады, приветливые от цветов, зелени и плодов, сегодня я хорошо заработал, приобрел влиятельного приятеля. Уйди и возвращайся ко мне спустя не так уж много дней, вот уже все то наслаждение исчезнет, вот уже один помысел последует за другим, надежда за надеждой, желание за желанием. (19) Ибо и человеческая бренная [плоть] не настолько сильна, чтобы тотчас не удовлетвориться и не устать, и дела человеческие не таковы, чтобы мочь надолго привлекать нашу любовь к себе. Напротив, в небе, где это смертное [существо] обретет бессмертие и это тленное обретет нетленность, все радости, какие я перечислил и еще другие, бесчисленные, всегда пребудут, и мы никогда не утомимся, никогда не пресытимся, никогда не устанем радоваться, подобно тому как солнце никогда не перестает двигаться, греть, светить. Поэтому, если бы у нас по желанию, благодаря некоей волшебной палочке, как говорили древние, было бы все в изобилии и сама молодежь подавала бы чаши, то следовало бы по крайней мере как можно раньше переселиться к тому неизмеримо большему и непреходящему и поспешить к Богу, источнику, из какового эти блага распространяются. (20) А потому мы не должны бояться отказываться от человеческих дел. Напротив, преисполнимся доброй надежды, ничего у нас не погибнет, все возвратится, что здесь Богу дадим, и каждому возвратится стократно или такое же, или другое, однако в любом случае – и лучшее, как я сказал, и более чистое. Итак, какие бы нас ни привлекали почет, похвала, слава, удовольствие, радость, наслаждение, отчего именно спасение души могло понести какой-то ущерб, представим тогда сразу же будущее вознаграждение и будем всегда помнить (мне доставляет удовольствие повторять эти слова, но это удовольствие чисто), всегда, говорю, будем помнить, что за каждое из удовольствий, от которых воздерживаемся, стократно и более того воздастся. Я еще не говорю, что думаю; всякий раз, как нас возбуждают вещи, доставляющие удовольствие, в тот момент мы тем более призовем себя к надежде на небесное и подивимся в этих нынешних вещах [что доставляют удовольствие], как могуществу и мудрости, также и щедрости к нам Бога, который обещает по сравнению с теми в тысячу раз более превосходные вещи, которые, по-видимому, едва ли могут быть большими, и через настоящие нас приглашает к будущим.
XXV. (1) После того как мы, полагаю, удовлетворили вопрошающих и несколько побудили их к надежде на вечное, возвратимся к тому, что решили сказать перед этим. Итак, ты вознесешься с тем неисчислимым и великолепнейшим ангельским воинством, с той прекраснейшей и славнейшей свитой небесных граждан, затем вступишь в те огромные и прозрачные сферы и услышишь их звучание, в котором столько сладости, сколько света (не говорю, „кажется“, но „есть“) в солнце. Вот уже, вступая в одно, второе, третье небо, ты узришь те вещи, „которых человеку нельзя пересказать“[414]; первое из небес называется твердью, второе – хрустальным, последнее – эмпиреем; каждое из них чем выше, тем превосходнее как величиной, так и великолепием, не только видом, но и звуком. Ибо звучат они вечной мелодией, не только всегда по-разному, но в особенности с прибытием блаженной души. (2) Замечал ли ты, до какой степени наши уши наполняются сладостью всякий раз, как звучат кимвалы всех храмов, возвещающие радость сограждан? Теперь ты представляешь, какой радостью должна наполниться твоя грудь, когда не только услышишь, что небеса и звезды ликуют при твоем вознесении к отцу светов, но когда увидишь возле себя также воинство блаженных духов, ликующее в неимоверной радости, славящее и воспевающее в бессмертном песнопении небесное торжество. Вот уже ты достиг высочайшего неба, оставив сияющие звезды ниже. Ты входишь в громадные врата, сделанные наподобие радуги. Вот уже перед тобой появляется среди небесных полей тот град блаженных граждан и самого Бога, та матерь наша Иерусалим. (3) Требуешь ли ты, чтобы я описал, какой он есть? Без сомнения, [это] должно заимствовать из „Откровения апостола Иоанна“[415]. Имеет тот город или государство в себе славу Божью; и светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Его стены, большие и высокие, имеют 12 ворот, и на каждой из четырех сторон написаны имена 12 колен сынов Израилевых, в зависимости от частей мира по трое ворот. Стена города, который четвероуголен, имеет 12 оснований, и на них имена 12 апостолов Агнца; длина его такая же, как ширина, и та и другая 12 тысяч стадий, стены же построены из ясписа, а сам город – чистое золото, подобен чистому стеклу. (4) Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями, основание первое – яспис, второе – сапфир, третье – халцедон, четвертое – смарагд, пятое – сардоникс, шестое – сардий, седьмое – хризолит, восьмое – берилл, девятое – топаз, десятое – хрисопаст, одиннадцатое – гиацинт, двенадцатое – аметист. А 12 ворот, которые никогда не закрываются, сделаны каждые из одной жемчужины. И улица города – чистое золото, как прозрачное стекло. И нет в нем храма, но Господь Бог Вседержитель – храм его и Агнец; и сам [город] ни в солнце не нуждается, ни в луне, ибо слава Божья освещает его и вместо светильника Агнец. И также еще река живой воды исходит от престола Бога и Агнца, среди улицы его. По ту и другую сторону реки древо жизни, приносящее 12 плодов каждый месяц, и листья дерева для исцеления народов. Вот тебе вдобавок к тому, что я сказал, о пище. (5) К [описанию] этого города каждый, кто хочет, может по своей воле прибавить [от себя]; сам я, чтобы не быть пространным, другого не добавляю. Между тем я все же не пройду мимо вот чего: если многие и притом великие мужи не только из предков, но также и на нашей памяти по собственной воле претерпели длительные и тяжелейшие трудности путешествий ради того, чтобы увидеть благородные и славные государства, нравы, образ жизни и одежду людей или некоторые места, восхитительные по своей природе, как, например, проливы Океана, прилив и отлив Эврипа, жар Этны (до такой степени восхищают новые, а также необыкновенные вещи не только когда их видишь, но даже когда услышишь [о них]), то какое изумление, какая сладость, какая радость завладеют твоими чувствами, когда заблистает, представ глазам, столь дивное и столь неожиданное сооружение, которое, как ты знаешь, заслужено тобой, когда вспомнишь, какова твоя истинная родина! (6) Что именно я называю родиной? Какое значение она имеет? Почему больше блага заключает? Разве не знаем мы, какой несказанной радости мы преисполняемся, когда возвращаемся на земную родину, после долгих времен странствий, признавая те места, в которых мы рождены, воспитаны, возмужали, так что кажется и сами эти места в свой черед нас узнают и радуются нашему прибытию? Что же произойдет, когда мы возвратимся на истинную родину, откуда происходим, вернее, в которой мы родились в своей лучшей и наиболее превосходной части? До какой степени мы возрадуемся, видя после долгого, обремененного бедствиями, опасного изгнания края и места, полные великолепия и изъявляющие радость по поводу нашего прибытия? (7) Ежели мы столь радуемся, когда узнаём безмолвные места родины, то, в самом деле, мы должны ощутить гораздо большую радость, признавая старых друзей, знакомых людей, дражайших родственников; смотрите, сколь велика она будет в небе. Действительно, тебе навстречу выйдут граждане, носящие тоги; тоги, говорю, носящие не как род одежды, а по причине достоинства. Не повторяю снова, как они украшены, как красивы, о чем я упоминал выше. Без сомнения, каждый будет одарен тем более высоким почетом, чем более благочестивым проявит себя в жизни – порядок, которого лишены дела человеческие. (8) Ибо можно видеть столь многих презреннейших и пагубнейших людей, наделенных богатством, почестями, властью. Как не должны мы переносить этого с душевной мукой, поскольку они вследствие этого, без сомнения, не выше и не счастливее нас, добрых, так уже теперь мы радуемся тому, что возрадуемся той справедливейшей ступени достоинств, которая есть в небесах, заодно с тем, что увидим, как эти самые недостойные лишены всех украшений, которыми они похваляются, и будем попирать их выи, как выи тех царей, которых пленил Иисус Навин