Впрочем, людям слишком рассеянным не должно слишком вменять, когда они иногда без всякого намерения бывают к нам невнимательны, не оказывают нам вежливости или не слишком соблюдают приличие в общественном или дружеском обращении.
Есть еще люди, так называемые своеобычные (difficiles). - Они не злонамеренны, не всегда задорны и брюзгливы; однако же не всегда легко бывает на них угодить. Они, например, привыкли к педантическому порядку, коего правила установили сами и не всякому так известны, как им. Нередко хмурятся они даже на то, если в комнатах их стул стоит не так, как бы им хотелось. Впрочем, если это происходит от истинной любви к порядку, то сего не осуждаю. Или они привсрженны к таким предрассудкам, которым подвергнуться должен и тот, кто в глазах их желает иметь хоть какую-нибудь цену; например, в одежде, в манере говорить громко или тихо, писать мелко или крупно, и пр. Правду сказать, подобные мелочи не должны занимать человека благоразумного; между тем бывают люди, которые при всей основательности и правильности их в суждении о других предметах в сем случае погрешают, и благосклонность коих может быть для нас важна.
В этом последнем случае я советовал бы, если дело идет о вешах маловажных и не слишком большого внимания требующих, стараться им всегда угождать. Но других, с которыми мы мало имеем связи, и которые, впрочем, добрые люди, должно оставить в покое и не забывать, что всякий из нас подвержен слабостям, к которым надобно снисходить дружески.
Люди, ищущие чего-нибудь в том, чтобы поведением своим в предметах несущественных отличиться от других, - такие люди обыкновенно называются чудаками. Они восхищаются тем, если примечательно их поведение. В обращении с таковыми благоразумный человек должен обращать внимание на то, не предосудительно ли их упрямство, и заслуживают ли они в каком-либо отношении снисхождение, чтобы по сему самому действовать сообразно с разумом и снисхождением.
Наконец, что касается до людей причудливых, т. е. таких, для которых вожделеннейший гость сегодня становится завтра несносным, - то я советовал бы, предполагая, что сии причуды не имеют основания в тайных страданиях (иначе они достойны нашего сожаления), притвориться, как будто мы совсем не обращаем внимания на эти причуды, и всегда обходиться с ними равно осторожно.
Глупых людей, чувствующих свои слабости, но руководствующихся советами людей благоразумных, и которые по врожденному своему тихому, кроткому характеру более склонны к добру, нежели ко злу, пренебрегать не должно. Не все люди могут иметь равно высокие дарования, иначе свет был бы позорищем весьма дурных опытов. Для избежания между всеми вражды необходима подчиненность. Правда, известная высшая степень добродетели, для которой нужна сила, бодрость, постоянство или тонкий рассудок, не совместима со слабостью духа; но это сюда не относится. Если только вообще доброе исполняется, и глупые люди служат орудием добра, то они гораздо полезнее самых плодовитых гениев и пламенных умов при всем их беспрестанном противоречивом действии и стремлении.
Но несносным, напротив того, бывает положение, когда случится иметь дело с глупцом, почитающим себя Гением; с тщеславным, упрямым, недоверчивым невеждой; с избалованным, изнеженным, но знаменитой породы истуканом, который готовится управлять землями и народами и отвергает всякий благоразумный совет. Однако же я не премину в сей книге при разных случаях упомянуть, каким образом надлежит обращаться с людьми сего рода.
Есть особенного рода люди - добродушные, но слабые и грубые, - которых даже и в самом нежном возрасте нельзя сделать утонченнее. Они не понимают языка иронии. Если он уже слишком утончен, то приемлют его в буквальном смысле. Тон важный или их огорчает, или равным образом бывает недейственен. Дружеские, искренние убеждения не производят над ними вовсе никакого действия.
Но часто поступают весьма несправедливо, почитая слабыми, глупыми, нечувствительными или невеждами таких людей, кои на самом деле не таковы. Не всякий имеет дар объяснять свои мысли и чувствования, а еще менее таким образом, как бы нам хотелось. Надобно судить о нем по его деяниям, обращая однако же внимание на его положение и на то, имел ли он или не имел случаев отличиться. Весьма редко рассуждают о том, что уже тот человек достоин большего уважения, который не сделал никакого зла в мире сем, и что совокупность сего отрицательного добра к благосостоянию целого иногда способствует гораздо более, неже-
ли вся жизнь деятельного человека, у которого сильные страсти находятся в беспрестанном противоборстве с великими, благородными намерениями. К тому же ученость, образование и здравый рассудок суть вещи весьма различные. Между людьми известного воспитания и образования находится столь много обыкновений, и мы весьма легко смешиваем те правила, кои основаны на сих соглашениях с неизменными внушениями чистого благоразумия. Мы уже привыкли располагать мысли наши по оному определенному размеру или, лучше сказать, мы уже привыкли повторять слова, обоюдную значимость коих мы с трудом могли бы объяснить самому грубому дикарю, и потому-то считаем глупцом того, которой сего затверженного ученого вздора вовсе не понимает и говорит так, как привык. Сколько раз суждения о художественных произведениях простого, вовсе необразованного народа; суждения, которые для так называемого знатока показались бы отвратительными, - сколько раз, говорю, сии суждения исторгали меня из ложной, вынужденной мечты и пробуждали во мне чувство к подлинной, истинной природе! Сколько раз, находясь в театре, выжидал я наперед здравого суждения от райка; выжидал, какое впечатление произведет такая-то сцена в простом народе, который мы называем чернью. Сколько раз выжидал я, всеобщее ли молчание или громкий смех произведет трогательное явление, чтобы решить, верно ли автор или актер изображает природу или слишком далеко от нее уклоняется! На меня действует обольщение (illusion), ибо я возрос в мечтательном мире; но они живут и дышат сообразно внушениям истины. Велик тот художник, который игрою своей фантазии или произведением своим, списанным с природы, может привести в забвение и самых необразованных людей. Но велик и тот человек, который чувство простой истины не погружает в бездну посторонних понятий, предрассудков и обыкновений. Впрочем, сколь редко встречаются вместе искусство с чувством истины, образованность с простотою! - Итак, не станем презирать того, кто пользуется лучшею стороной за счет худшей; не станем его просвещать, но лучше будем у него учиться.
С добродушными, но слабыми людьми надобно обращаться сколько можно лучше и стараться окружить их благородными друзьями, кои бы им не только не были вредны, но и руководствовали к делам достойным доброжелателъно- го их сердца. Есть такие люди, которые не могут ни в чем, по крайней мере словесно, отказывать другим. Чтобы не сочли их недоброхотными, они обещают гораздо более, нежели сколько выполнить в состоянии; более дают, больший для других труд на себя принимают, нежели бы сколько потребовала от них сама справедливость. Другие столь легковерны, что всякому доверяют, всякому поручают себя и собою жертвуют; всякого считают своим другом, кто только по наружности кажется честным и доброжелательным. Иные бывают не в состоянии о чем-нибудь просить других, хотя бы они в свете никогда не получали того, на что имеют самые справедливые требования. Я не стану здесь говорить о том, сколько терпят сии слабые люди. Не стану говорить, до какой крайности доводят добросердечие и услужливость первых, и чего бесстыдство [других, пользующихся людской слабостью 1 лишает последних, потому что они не имеют смелости им сопротивляться. Не должно пользоваться слабостью человеческой! Не надобно получать обманом какой-либо выгоды, подарка или какого-нибудь пособия, которого по правилам строжайшей справедливости нельзя от них требовать, не причинив им какого-нибудь беспокойства. Надобно стараться удерживать от того и других. Ободряй робкого', старайся о нем, защищай его, когда робость препятствует ему быть собственным своим защитником.
Есть люди, душевно привязанные к каким-нибудь любимым своим слабостям. Если сии слабости суть какие-либо барские прихоти, каковы звериная охота, лошади, собаки, птицы, музыка, танцы, живопись, или страсть, например, собирать естественные редкости, бабочек, печатки, пробки, и пр., либо охота к строениям, садоводству, склонность к воспитанию детей, страсть к покровителъствованию, физическим опытам, либо какая-нибудь другая невинная склонность, то и все мысли их сосредоточиваются в сем пункте. Они ни о чем не говорят так охотно, как о любимых ими предметах, всякий разговор всегда обращают к оному. Они тогда забывают то, что человеку, коего они имеют пред глазами, вовсе неизвестен сей предмет их; однако же, напротив того, и не требуют, чтобы он говорил о том с большим познанием, если только он имеет терпение их слушать, если только рассматривает со вниманием и удивляется тому, что они ему показывают как величайшую редкость, и видом своим во всем том принимает участие. Кто же был бы столь жестокосерден, чтобы не захотел оказать сего малого удовольствия человеку, который, впрочем, добросердечен и благоразумен? Преимущественно советую я обращать внимание на пристрастия, - разумеется невинные, - тех вельмож, коих благосклонность нам необходима.
(24) .
С забавными и развязными людьми, воодушевленными чистою веселостью, обращаться весьма легко и приятно. - Я говорю, они должны быть воодушевлены чистою веселостью. Забавность должна вырываться из глубины сердца, не должна быть вынужденная и не должна переродиться в нелепое шутовство или страсть к острословию. Кто еще в состоянии смеяться от чистого сердца и предаваться волнениям живейшей радости, - тот не совсем злобный человек. Лукавство и злоба делают людей рассеянными, задумчивыми, скрытными; но человек смеющийся никогда нс может быть опасен. Впрочем, из сего не следует, чтобы всякий, кто только имеет не веселый нрав, скрывал в себе по сему самому нечто злонамеренное. Расположение духа зависит от темперамента, здравия, внутренних и внешних отношений. Но истинно веселый нрав обыкновенно бывает заразителен; а сия зараза несет в себе нечто благотворное. Мне кажется, забавы при многих заботах и мучениях сего света составляют истинное душевное счастье, и потому советую всякому стараться о ве