м иначе будут поступать со мной. Я не ошибся, но за всем тем не все они были бездельники и лицемеры. Многие из них были действительно таковы и позволяли себе самые подлые поступки против меня; я тому не удивлялся и презирал их; многие же были увлечены толпой. Враги мои пробудили их; они встряхнулись, стали внимательнее присматриваться ко мне и увидели мои недостатки; словами или холодным обращением, иногда, быть может, даже слишком жестким, они укоряли меня в сих недостатках, тем самым подали мне повод обратить на оные собственное мое внимание и стараться исправить их; поистине, они были лучшие, полезнейшие в этом смысле для меня друзья, нежели те, которые не переставали льстить моему тщеславию.
(8) .
Совершенно недостойна чувствительного сердца мысль: "утешительно иметь товарищей по несчастью". Не довольно ли собственного страдания и горестного убеждения, что и кроме нас многие честные и добрые люди не менее страдают? Должны ли мы самовольно увеличивать число несчастных, принуждая других участвовать в наших бедствиях, нисколько тем не облегчаемых? Неправда, что утешительно говорить о своей печали. Только для старухи, а не для разумного человека подобные разговоры может быть необходимы. В первой главе первой части я говорил о том, хорошо ли жаловаться другим на свои несчастья? Тогда сказал я только то, чего требуют благоразумие и осторожность; в обращении же с друзьями само сердце велит нам сколь возможно более скрывать наше положение от нежного сострадательного друга. Я говорю: сколь возможно, ибо бывают случаи, когда потребность облегчить страдающее сердце делается необходимостью, или когда любящий друг, читая горести на челе вашем, настойчиво убеждает к излиянию оных; тоща молчание было бы или мукою для нас самих или оскорблением для друга. Во всех других случаях дорожи спокойствием его, как своим собственным! Впрочем, само собой разумеется, что здесь говорится о тех случаях , когда совет и помощь друга могут спасти нас. Что такое была бы дружба, если бы и тогда соблюдали молчание?
(9) .
Если друг жалуется тебе на свое несчастье - слушай его с участием, не теряй времени в нравственных изречениях, в рассуждениях о том, что могло бы быть иначе, чего бы он мог избежать; сим ничего не поправишь. Помоги, если можешь, утешай, употреби все, что может доставить облегчение; но не умножай телесной и душевной слабости его бесполезными жалобами! Напротив, старайся возбудить в нем мужество, вознеси его выше горестей мира сего! Не льсти ему ложными надеждами, ожиданием слепого случая; но способствуй ему в избрании путей, мужа благоразумного достойных!
(Ю).
Из обращения с друзьями навсегда должно быть изгнано притворство. Ложный стыд, принуждение, налагаемое в общежитии приличием, чрезмерной учтивостью и недоверчивостью, не должны иметь там место. Доверие и искренность должны существовать между друзьями. Надлежит, однако, не забывать, что открытие сокровенных тайн, сообщение коих не приносит пользы, но, напротив, при малейшей неосторожности может принести вред, - есть детская болтливость; что мало людей, способных во всех обстоятельствах ненарушимо сохранять тайну, хотя бы люди сии имели все прочие необходимые для дружбы качества; что чужие тайны не принадлежат нам и, наконец, что есть и собственные тайны, которых никому в свете нельзя вверить без вреда и опасности.
(И).
Всякая вредная лесть должна быть изгнана из обращения между истинными друзьями; но сие не исключает некоторой степени приятной угодливости и уступчивости в вещах невинных. Есть люди, коих приязнь мгновенно исчезает, коль скоро перестают им льстить, во всем быть одного с ними мнения. В присутствии их нельзя отдавать справедливости достоинствам других, сколь бы велики они ни были; нельзя касаться многих предметов, не раздражая их. Поступили ли они в чем-либо безрассудно; слепо ли предубеждены в пользу или против чего-либо; заблуждаются ли мечтою или страстью; находим ли мы основательной причину осуждать их образ жизни и ведения хозяйства; отважимся ли что-либо насчет его сказать, - они немедленно раздражаются. Другие не столько тем оскорбляются, сколько огорчаются. Привычка изнежила их так, что лишила их способности слышать и воспринимать правду. С ними можно только говорить о вещах, усугубляющих душевную их слабость. "Оставим это, если смею о том просить, -говорят они, - это такие предметы, о которых я не охотно вспоминаю. Нечего делать! Знаю, что я не прав, что мне надлежало бы, может быть, поступить иначе, но это было бы для меня слишком трудно - мое здоровье, мое спокойствие, мои слабые нервы не позволяют мне обстоятельно о том подумать". - Боже мой! какой язык! человек с твердым характером, истинно любящий и желающий добра, должен уметь всякий предмет с основательностью обдумать. - Подобные слабые люди не годятся быть друзьями. Должно иметь мужество говорить и слушать правду, хотя бы правда сия была горестная и потрясала бы всю внутренность нашу. Но обязанность говорить другу своему истину не дает права делать то с грубостью, навязчивостью и надменностью, утомлять и огорчать его длинными поучениями или беспокоить его опасениями, когда по обстоятельствам или характеру его нельзя ожидать из того пользы.
(12).
Выше я уже сказал, что все, нарушающее неравенство между друзьями, для дружбы вредно. А так как взаимное соотношение между благодетелем и облагодетельствованным наименее согласуется с равенством, то, кажется, разборчивости чувств соответствует избегать, чтобы приятием благодеяний не подчинить себя некоторым образом своему другу. Одолжения сего рода противны свободе выбора, на которой дружба должна быть основана. Таковые одолжения вмешивают в дружеский союз нечто не принадлежащее к оному, а именно - благодарность, которая не произвольна, но есть обязанность. Редко можно говорить с благодетелем с той же твердостью и откровенностью, как с другом. Кроме того, если я прошу друга об одолжении, он, может быть, только по разборчивости не откажет мне в том, в чем отказал бы другому. Я знаю, что сердцу гордому и благородному труднее принимать благодеяния, нежели оные оказывать, хотя бы сие последнее сопряжено было с каким-либо пожертвованием; за всем тем с одной стороны остается тяжкая обязанность, а между друзьями не значит ли это с обеих сторон? Но и кроме того, по одной уже той причине, что принятое благодеяние делает пристрастным к оказавшему оное, я желал бы, чтобы благодеяния не имели место в дружбе. Итак, необходима крайняя разборчивость в требовании и приятии дружеских одолжений! Во всех случаях, особенно в делах денежных, лучше поискать помощи у чужих людей. Никогда не должно употреблять во зло услужливости сильных друзей ваших в качестве рекомендации в чужих делах. Есть, однако, средства обращать внимание человека благодетельного на людей, помощи заслуживающих. Один офицер просил Маршала Кейта рекомендовать его Королю Прусскому. Кейт ничего не отвечал, но при отъезде своем из Потсдама дал ему мешочек с горохом для вручения оного Королю без всякого письма. Король легко догадался, что друг его, конечно, не сделал бы подобного поручения человеку заурядному, и принял Офицера в свою службу. Вообще возвышенные души имеют особый, только для них понятный язык. Бывают, однако, случаи, когда мы смело должны обращаться к друзьям своим, а именно: если требуемое нами одолжение такого рода, которое друг без труда может сделать, или в оном отказать, не оскорбляя и не приводя нас в замешательство; если мы сами в состоянии платить ему равными услугами; если никто лучше его не удостоверен в положении дела, в безопасности, с какою может исполнить нашу просьбу, или же если все наше счастье зависит от сохранения чего-либо в тайне, если никому иному не можем открыться без опасности и вреда; если ни от кого не можем ожидать помощи и, наконец, если мы совершенно уверены, что друг наш ничего чрез то не потеряет и не навлечет на себя никаких неприятностей. Во всех сих и других подобных случаях умалчивать о своей нужде было бы противно тому доверию, которому мы другу своему обязаны.
(13).
И о друзьях можно сказать то же, что сказано мной о супругах, а именно: надлежит остерегаться, чтобы не наскучить друг другу и слишком частым и коротким обраще- нисм нс произвести невыгодных впечатлений. Для сего руководствуйся теми же способами, какие для супругов мной предложены! Нс надобно видеться так часто, чтобы присутствие друга перестало быть для вас благом, а сделалось чем- то обыкновенным, чтобы слишком коротко узнать все недостатки нашего друга, свойственные всякому человеку и даже неприметные без всегдашнего пребывания вместе, но которые со временем, смотря по расположению духа, могут иметь весьма вредное влияние. Предосторожность сия в дружбе еще нужнее, нежели в супружестве; ибо в первой не имеют места многие обстоятельства последнего; особенно мысль, необходимо внушаемая супругам, что они навсеща соединены для того, чтобы быть одним телом и одной душой, чтобы вместе делить радости и горе; недостает также дружбе многих других уз любви, и по сему-то постоянство оной зависит от разборчивости взаимного обращения между друзьями. Правда, что такие неприятные впечатления в людях благодушных и разумных непродолжительны, и что кратковременной разлуки достаточно для вторичного убеждения в преимуществах друга перед другими обыкновенными людьми, с которыми мы между тем жили; но гораздо лучше никогда не иметь подобных впечатлений, чего и не трудно достигнуть. Изгоните из дружеского обращения ту низкую короткость, тот недостаток учтивости и небрежения во внешнем обхождении, о коих я говорил в третьей главе сей части, особенно в четвертом параграфе; не налагайте на друга никогда принуждения; не требуйте, чтобы он соображался с вашим вкусом, с вашими прихотями, чтобы он избегал общества тех людей, против которых вы п реду беждены.
Не менее того должно стараться, чтобы общество любезных нам особ не сделалось для нас столь необходимою потребностью, чтобы мы считали невозможным жить без них. Мы не властны в судьбе своей. Мы должны научиться переносить разлуку смертью ли, удалением или другими обстоятельствами вызванную; привыкать к той мысли, что, владея каким-либо благом, в одночасье можем этого лишиться. Благоразумный человек не основывает всего бытия своего только на существовании другого создания.