сь весьма странные примеры, если бы не опасался утомить терпение читателей.
Но гораздо большую осторожность соблюдать надобно в разговорах своих о людях высших состояний. - Хотя они редко любят друг друга, но по большей части увлекаемы бывают различными страстями, однако же не так-то охотно слушают, если в их присутствии непочтительно говорят о сих преимущественных любимцах неба. Впрочем, если знатные и богатые хотят, чтобы их приятно занимали и веселили, в таком случае сделай сие невинным образом, когда
имеешь нужду в их благосклонности; однако же не унижайся до степени жалованного шута, который всегда должен быть наготове со своими шутками при малейшем мановении руки и от которого они никогда не захотят слушать какое- нибудь разумное слово.
(И).
Большая часть вельмож бывают недоверчивы. Они обыкновенно думают, что все прочие люди против них в заговоре, и потому-то они без удовольствия видят, когда весьма дружно между собою живут их подвластные. - Кто не имеет нужды в вельможах и знатных, тот свободно может по собственной своей склонности входить в связи с другими; и вообще, никакой честный человек не захочет из низкого угождения какому-либо покровителю и благодетелю оставить истинного друга или отвергнуть почтенного человека, подающему ему свою руку. Но кто хочет составить счастие свое при дворе, тот должен быть осторожен в выборе обращения, товарищей и обществ, в которые он часто входит. Там всегда находятся партии и заговоры, в которые весьма легко может быть вовлечено самое благорасположенное и чувствительное сердце; и если одна какая-нибудь партия одерживает верх над другою, в таком случае весьма часто самый невиннейший, едва ли знавший все обстоятельства происшествия, принужден бывает отвечать за все. - В одном месте, в котором я действительно против моего обыкновения вел себя крайне неосторожно, терпел я чрезвычайные огорчения за то, что догадывались, будто бы я знал некоторое происшествие или по крайней мере догадывался о нем, потому что я довольно общался с теми людьми, которые были запутаны в оном. При всем том очевидно было, что я никакой роли не играл в том действии и даже вовсе не знал оного до тех пор, пока оно не случилось; и даже мой совет или донос не мог бы уже воспрепятствовать оному. Итак, молчание же мое было справедливо, и еще в некотором отношении надобно бы почесть оное услугою, потому что я нс изменил друзьям своим. Надлежало бы подумать и том, что я был свободный и необремененный службою человек, следовательно, никакой не имел надобности вмешиваться в такие дела. Однако же поступают в таких случаях не так-то справедливо - и потому я советую при дворах ни к какой партии явно не держаться, но продолжать свой прямой путь ни мало не заботясь о том, что не касается нас непосредственно; со всяким обращаться вежливо, а откровенно с одними только теми, которых мы совершенно знаем.
(12).
Так называемые вельможи, особенно хитрые Министры, имеют весьма редкий дар выманивать тайны у других людей, и притом многие из них не слишком верно хранят оные; но, смотря по тому, полезны ли они для них или вредны для их неприятелей, они употребляют во зло доверие добросердечных людей. Итак, я советую в обращении с сими людьми соблюдать благоразумную скромность.
Не надобно также с сими вельможами без нужды говорить о своих домашних обстоятельствах и таких предметах, которые касаются только тебя и твоего семейства. Не жалуйся им на свое несчастие! Не открывай им своей печали. Они ведь не могут участвовать в оной; они не имеют чувства к дружескому участию; им это наводит скуку; твои тайны не настолько для них важны, чтобы они заботились в точности сохранить оные; они всегда думают, что у них просят милостыню, и тяготятся тем человеком, который несчастен и несвободен. С самой еще юности они думают, что всякий подбирается к их кошельку и благодеяниям. Вообще сии люди с той минуты, когда мы, по-видимому, чего-нибудь ищем или имеем нужду в других, смотрят на нас совершенно иначе, нежели прежде; отдают нам справедливость, удивляются нашим познаниям, нашему добросердечию, блистательным отличиям нашего ума, пока мы всеми сими прекрасными свойствами хотим заслужить один только учтивый прием и благорасположение, пока мы в глазах их посторонние, ни от кого не зависимы, никому не препятствуем, никого не затмеваем [своими достоинствами 1; но гораздо с большей придирчивостью, строгостью и несправедливостью начинают примечать за нами и судить о наших поступках, когда мы хотим сие отличие употребить на пользу общественную и пользоваться теми выгодами, кои присваивают себе знатные и их приверженцы. Всего лучше обращаются с нами знатные и богатые люди, если они узнают, что мы вовсе не имеем в них нужды, если только учтиво и без всякого хвастовства им сие показываем; если же, напротив того, им необходима наша помощь и наша опытность, и при этом если мы никогда не теряем из виду скромности и внешнего уважения; если наше остроумие, мудрость,твердость и прямодушие заставляют их оказывать нам почтение, ни малейшего не подавая повода нас опасаться; если заставим других обращаться к нам со своими просьбами, не навязываясь, впрочем, им своею помощью. Такого человека они всемерно щадят.
(13) .
Если какой-нибудь вельможа считает себя разумным, остроумным, добродетельным, ученым, знатоком и пр., то в таком случае не должно явно, а тем более в присутствии других давать ему заметить свое превосходство, и что ты в состоянии его затмить! В тайне (про себя) он сам в этом сознается, но он должен представлять себе, что он один только сие чувствует. Более всего нужна сия осторожность пред такими начальниками, которые менее тебя искусны в своем деле. Они охотно выведывают у тебя твое о каком-нибудь предмете мнение, присваивают оное себе и при случае собственный же твой товар продают тебе же. Но горе тебе, если ты начнешь за сие с них взыскивать; если хоть однажды сделаешь вид, будто догадался, или если принимаешь перед ними вид наставника! Сколько же они от тебя потребуют такого, к чему бы они ни были способны, чтобы только иметь случай уличить тебя в проступке!
(14) .
Впрочем, есть маловажные угождения, которые можно оказывать вельможам без всякого нарушения совести; есть также и с их стороны такие маловажные требования, которые без всякой подлой лести выполнять можно. Сии питомцы счастья с самой юности привыкают к тому, чтобы другие во всех мелочах считались с их прихотями; руководствовались их вкусом; одобряли их привычки и избегали всего того, что противно им по одному предрассудку или ребяческому легкомыслию. Нередко и самые лучшие из них бывают чем-либо увлекаемы, и если, угождая в мелочах какому-нибудь, впрочем, честному и благородному вельможе, можно из этого что-либо выиграть, или если временное собственное наше либо нашего семейства счастие находится в их руках, в таком случае кто не станет снисходить в сих мелочах и откажется соотносить собственные свои поступки с их прихотями? (Таким образом, например, многие дети владетельных особ говорят очень скоро и не ясно и при этом не любят повторных вопросов, но хотят, чтобы их вдруг понимали. Конечно, лучше было бы, если с молодых лет отучали их от сей дурной привычки; но сис бывает редко.) Некоторые из них [вельмож] любят лошадей, собак, театры, солдат, музыкантов, фигляров; хотят также иногда сами музицировать, выращивать растения, основывать Академии, Музеи и пр. Простительно бывает в таком случае выказывать им свое согласие и даже показываться знатоком. Впрочем, не надобно выказывать собственного пред ними превосходства в любимых ими предметах, что обыкновенно случается тогда, когда вдруг выясняется, что то самое, чем они наиболее занимаются, мало понимают. (Весьма обширную статью можно бы написать об осторожном обращении со знаменитыми композиторами и невежественными Меценатами). Даже об одежде, оборотах речи, разговорном тоне, слоге, почерке и о многих других предметах часто имеют они какое-нибудь собственное мнение, которое должно щадить, если не хотим их прогневать. Впрочем, само собой разумеется, что сии угождения не могут иметь места в том случае, когда они могут иметь вредное влияние на характер; когда заметно усиливается в них самолюбие; когда они отвлекаются от надлежащих занятий, делаются несправедливыми по отношению к другим, нечувствительными к действительным заслугам; или, если таковые их привычки легко могут испортить и развратить их сердце. К большей части вредных привычек вельмож принадлежит также охота путешествовать по чужим краям. Они обыкновенно разъезжают по чужим землям, не узнав наперед собственной своей стороны, в которой тысяча предметов может быть гораздо большего достойны внимания, нежели карнавалы в Венеции и ристалища в Англии, и за иностранный вздор платят отечественным золотом; заражаются телесными и душевными слабостями, непомерно увеличивают свои потребности; и нередко привозят с собою в бедное свое отечество склонность к расточительности, роскоши, сладострастью, праздности, дурной нрав, бродяг и пр.
(15).
Нередко знатные и богатые люди столь унижаются пред людьми низшего состояния, что просят у них совета или суждения о своих забавах, сочинениях, распоряжениях, планах, мнениях и других предметах. В таком случае я советую быть осторожнее и при этом не забывать того, сколь дорого стоили бедному Жиль Бласу советы в доме Кардинала, когда настойчиво требовали от него рассказать, что говорят люди о проповедях его |Кардинала]. Как все почти прочие люди, так и вельможи по большей части только с тем предлагают нам на обсуждение такие предметы, чтобы мы их хвалили, и требуют нашего в том совета уже тогда, когда совершенно решились на намереваемое ими предприятие.
(16) .
Не столь опасны еще отступления от сих предостерегающих правил в обращении с такими людьми, которые может быть не совсем избежали недостатков знатного происхождения, однако же довольно благонравны, добросердечны, разумны; но несравненно важнее сия предосторожность, когда мы имеем дело с каким-нибудь знатным невежею или с такими людьми, которые высокомерны и вместе с тем глупы, непостоянны, недоверчивы, бесчувственны и мстительны; и я сожалею о всяком честном человеке, которому определила судьба быть в зависимости от таких тиранов.