(2).
Кто по званию своему не имеет необходимой обязанности жить при дворе или в большом свете, тот лучше удались от сего зрелища блистательного бедствия и той суматохи, которая притупляет ум и развращает сердце. Жить в мирном домашнем уединении, общаясь лишь с некоторыми искренними , благоразумными и веселыми друзьями, посвятив себя совершенно своему назначению, своим обязанностям, соответственным наукам и невинным удовольствиям, и изредка с осторожностью принимать участие в публичных забавах, в больших, разнообразных обществах, чтобы набраться новых впечатлений для занятия всегда деятельного воображения и избежать утомительного однообразия - такая жизнь достойна благоразумного человека! В самом деле, избегать большого света гораздо чаще бывает в нашей воле, нежели об этом думают. Но какая-то неблагоразумная суетливость, угодливость к посредственным людям, тщеславие, слабость, страсть к подражанию - вот что заставляет иногда, впрочем честного человека, наилучшее время своей жизни проводить там, где на всяком шагу подстерегают его беспокойство, скука, отвращение и окружают его низкие страсти. Правда, для избежания сих напастей надобно не только иметь состояние вовсе независимое, но и поступать по основательным правилам и оставлять без внимания все выгодные и невыгодные для нас людские сплетни.
(3) .
Если же кто-то хочет или если кого заставляет обязанность жить в большом свете, и, между тем, нет надежды примениться к тону оного - в таком случае держаться по крайней мере надобно того способа обращения, который мы получили от природы и воспитания. Нет ничего отвратительнее, как неумелое подражание нравам большого света; нет ничего смешнее, как если бы почтенный селянин или простой мещанин захотели бы играть роль Французского щеголя, придворного или политика; если люди с посредственным познанием в иностранном языке ищут всякого случая говорить оным; или если люди, пусть даже в молодости своей и жившие при дворах, не замечают, что щегольской язык, которым говорили, например, при дворе Людовика XIV, более уже не в употреблении, и что гардероб прошедшего столетия в нынешнее время употребляется только в комическом театре. Такие люди становятся предметом насмешек, между тем как другие, поступая просто и благоразумно, соблюдая во всем надлежащую, хотя утонченностью своею весьма далекую от придворной, благопристойность, среди самых легкомысленных щеголей пользуются уважением и живут, если не приятно, то по крайней мере спокойно. Итак, почтенный простак! будь всеща прост в своей одежде и поступках! Будь степенен, скромен, учтив, спокоен, правдив! Не говори слишком много и никогда о таких вещах, которых ты не знаешь, и на таком языке, в котором ты мало искусен, в то время, как собеседник разумеет твой родной язык! Храни свое достоинство, будь во всем прямодушен, но без грубости, и никто тебя беспокоить не станет! Правда, в этом случае не слишком тебя станут отличать, но не стоит беспокоиться о том! Не показывай досады или скуки, когда никто в обществе не говорит с тобою; ты ничего не теряешь и можешь, между тем, поразмышлять о разных хороших предметах, сделать полезные наблюдения, и не только не подвергнешься презрению, но, может быть, еще начнут тебя и опасаться, без всякой, впрочем, к тебе ненависти, а это иногда имеет свои выгоды.
Люди, которые в молодости своей довольно значительную, даже блистательную роль играли при дворе и в больших городах, - сии люди, удалившись оттуда и посвятив себя простой уединенной жизни, очень легко забывают, что для удержания своей важности никогда не должно оставлять господствующего тона в обращении и пренебрегать малейшими успехами такого рода образованности. (Если только успехи в обращении можно назвать образованностью) . Но возможно ли следовать неотступно за всеми столь разнообразными изменениями во вкусе и воображении, не находясь всегда в большом свете? Часто мы огорчаемся, видя то, как мало или совсем не обращают на нас внимания, что молодые, ничего не представляющие еще люди, становятся Корифеями, что они сами и обожатели их презирают нас и разве только из одной снисходительной учтивости оказывают нам некоторое внимание. Едва поверить можно, сколь сие обстоятельство может возмутить дух самого благоразумного человека (ибо и благоразумнейшие люди бывают иногда тщеславны); сколь может произвести неудовольствий, когда вместо того, чего мы ищем, сталкиваемся со случаями, доказывающими нам тщетность наших усилий; и, напротив того, с какою быстротой, с каким удовольствием стремимся мы туда, где оказывают нам внимание, проявляют к нам любовь и уважение. Кто долгое время жил при больших и малых дворах и вообще в большом свете, тот никогда не может прийти в замешательство подобного рода. Он умеет приноравливаться, он скоро поймет, какой надобно ему принять тон; но простосердечные люди, которые не имели случая достигнуть сей степени утонченности, не должны терять из виду того, что сказано в начале сей главы.
(4).
Наконец, кто часто или всегда живет в большом свете, тот благоразумно поступает, если не презирает господствующего тона и внешних обыкновений, принятых в оном. Первое не очень трудно, а последнее, кажется, не может иметь вредного влияния на наш характер. Итак, не отличайся старообрядной одеждой или манерами! Однако же, не забывай также и своего возраста, положения и возможностей; не перенимай каких-нибудь дурачеств известных вертопрахов или пустых сиюминутных мод! Ознакомься с тоном придворных людей, со способом взаимного их обхождения и обычаями обращения, однако же не забывай истинных достоинств характера и справедливости!
(5) .
Нельзя положить общей границы, как далеко простираться должно подражание придворным обыкновениям. Благоразумный человек, сообразуясь с собственным своим положением, характером и совестью, сам лучше может решить сию задачу. Я прибавлю здесь только то, что не всегда надобно вооружаться против каких-нибудь невинных дурачеств, которым мы сами подражать не хотим. Часто не только можно, но и должно на некоторое время принимать и такие обыкновения, которые, впрочем, не имеют вредного влияния на характер, и тем более в оных участвовать, чем более они могут нам способствовать делать добро другим.
Бывает также мода на словесность, художества, на вкус, на некоторые забавы, театральные зрелища, на похвалы, которыми большая часть знатных людей, часто не по достоинству, осыпают какую-нибудь певицу или какого-нибудь виртуоза, писателя, проповедника, живописца, портного и пр. и пр. В таком случае тщетно было бы противоречить сему модному вкусу. Лучше всего спокойно ожидать, пока новое дурачество займет место прежнего. Бывает мода также и на лекарства, употребление коих знатные люди делают для себя необходимостью. Не надобно осуждать сего явно, иногда нужно даже быть им подражателем, не доводя себя, впрочем, до опасности и дурачества. По крайней мере надобно знать эти моды, чтобы при случае можно было что- нибудь сказать об оных. Боже сохрани, если ты, поддавшись чувству, станешь порицать какую-нибудь актрису, которая весь свет удивляет своим голосом, или назовешь жалкою книгу, сочинителя коей почитают великим гением! Юноши в двадцать пять лет начинают уже стариться, перестают танцевать, входят в круг стариков, являются в обществах с видом важным, философским; но настанет сорок лет, они опять начинают молодеть, прыгают, играют в фанты с молодыми девицами,- все это надобно примечать и, смотря по обстоятельствам, располагать своими поступками.
Нс презирай всего того, что имеет одно только случайное достоинство, если хочешь приятно жить в большом свете! Не пренебрегай титулами, орденами, блеском и пр. Однако же и не возлагай на них истинного достоинства, не слишком гоняйся за оными! Словом, не слишком старайся выказывать себя между светскими людьми, с которыми ты жить должен! Это не есть одно только правило благоразумия, но обязанность перенимать обыкновения того состояния, которое избираешь, обязанность быть совершенно тем, чем быть должно; однако же исполнение оной обязанности не должно быть в ущерб характеру. Впрочем, не ожидай на сем поприще того, чтобы почитали тебя человеком благородным, умным, искусным; но разве только что про тебя скажут: par Dieu! il a dc I ’esprit, comme nous autres!, т.е. право! он столько же умен, как и мы!
(7) .
И если ты все же хочешь получить по крайней мере сию пустую похвалу, то даже не выказывай превосходства своего над толпой сих празднолюбцев. Просвещенный и благородный человек, даже если бы он в точности соображался с нравами так называемого утонченного общества, никогда, однако, не избежит зависти, порицания, вздорных сплетен и насмешек, господствующих в оном; чтобы понравиться пустым головам надобно самому иметь пустую голову. Советую в таком случае не беспокоиться, наипаче не обнаруживать досады, огорчения, иначе никогда не оставят тебя в покое. Надобно продолжать прямой путь свой и следовать собственной системе неуклонно, пусть глупцы болтают, пока им самим нс наскучит. Все объяснения, все извинения в таком случае тщетны, и едва ты успеешь опровергнуть одну клев!сту, уже готова и другая.
(8) .
В большом свете особенно должно иметь ввщг вышеназванные правила, т.е. что достоинство всякого человека зависит только от того, как он показывает себя в своих поступках. Итак, надобно казаться свободным, надежным, решительным. Не надобно подавать повода другим людям думать, будто бы можно с нами не считаться, можно обходиться с нами постыдным образом, или в нашем обще-
стве нельзя быть без скуки. Придворные люди и им подобные обыкновенно соотносят степень своей вежливости и почтения к нам с тем, как принимают нас в знатном кругу. Итак, надобно стараться выказывать себя в оном, надо иметь некоторую ловкость обращения, которая совершенно отлична от навязчивости, нахальства и хвастовства, и которая, собственно, состоит в кротких, беспристрастных и равнодушных поступках; и которой мы никогда не достигнем, если тщеславие наше везде будет искать одного только блеска, а в глубине сердца собственное наше одобрение не более нас будет достойно, как и то внимание, которым награждают нас пустоголовые вертопрахи.