Итак, должно уважать честного и трудолюбивого ремесленника и обращаться с ним вежливо. Не должно оставлять его без нужды, пока мы довольны его работой, исправностью и ценами, и обращаться к другому. Не должно возбуждать между сими людьми ремесленнической зависти. При разных других обстоятельствах всегда должно предпочитать ремесленника-соседа тому, который живет в отдалении. Надобно всегда платить им исправно и наличностью и ничего у него не выторговывать, что по справедливости им принадлежит. Неизвинителен поступок многих знатных и даже самых богатых людей, которые при всей их роскоши удерживают плату ремесленникам. Они могут в один вечер проиграть тысячи талеров и из одного только честолюбия расплачиваются полностью; напротив того, бедный их сапожник, из-за каких-нибудь десяти талеров, в которых состоит, может быть, более половины собственных его издержек, принужден ходить целый год и получать отказы от грубого дворецкого. Все это иного честного и зажиточного ремесленника приводит в расстройство и даже принуждает сделаться обманщиком.
Но есть между ремесленниками дурная привычка обманывать. Они обещают то, что не могут да и не хотят выполнить, берут работы более, нежели сколько в состоянии даже при самом усиленном прилежании выполнить к обещанному времени. Не худо бы и здесь поступить также, как я выше сего советовал в отношении мелких купцов, т.е. не худо бы было, если бы знатные люди в каком-нибудь городе согласились не давать работы такому обманщику. Что касается до меня, то я всегда условливаюсь с ремесленниками, по моему заказу работающими, что в ту же минуту их оставлю, как скоро они не сдержат своего обещания. В их присутствии я по большей части записываю тот час, в который они обещают доставить мне работу; если сей час наступил, и их еще нет с работой, то с утра до ночи я не даю им покоя. Благодаря этому, а особенно, если при доставлении работы расплачиваешься наличностью, можно достигнуть того, что гораздо реже будешь обманут.
(8).
Сказанное мною об обращении с купцами напоминает мне, что я при сем случае должен коснуться и евреев, как прирожденных купцов. Итак, скажу несколько слов о сем предмете.
В Америке очень много таких евреев, которые по своим нравам и обыкновениям сходны с Христианами и соединяются с Христианскими фамилиями взаимными браками. В Голландии и некоторых городах Германии, особенно в Берлине, род жизни многих еврейских фамилий, равно как и других иноверцев, ничем почти не отличается от господствующего образа жизни. Здесь, между прочим, заключается одна из причин, почему характер сего народа имеет столько невыгодных свойств. К сожалению, образованность большей части евреев простирается не так-то далеко; она, собственно, состоит только в том, что они простоту и строгость своих нравов "разбавляют" нашими пороками и дурачествами. Еврейский вертопрах, развратник или вольнодумец играет роль по большей части очень незанимательную. Впрочем, всем уже известно, что самое неизвинительное презрение, которое оказывают евреям; притеснения, которые вынуждены они терпеть в большей части государств; невозможность другим образом сыскать себе пропитание, как только через лихоимство, - известно, говорю я, что все немало способствуют к тому, что они имеют худую нравственность и склонны к подлости и обманам. Однако же, несмотря на все сии обстоятельства, есть между ними люди благородные, доброжелательные и великодушные. Впрочем, мы рассматриваем здесь евреев не в таком виде, в каковом бы они при других обстоятельствах быть могли или каковы некоторые из них; но мы должны смотреть на народный их характер, который большая часть из них сохранила.
Они неутомимы в том случае, когда дело идет о прибыли, и через связи свои и сношения во всех странах легко приводят в действие то, что другим кажется почти невозможным. Посему их с пользой можно употреблять часто в самых важнейших делах; только хорошо должно им платить за их услуги.
Они молчаливы, где требует сего собственная их польза, осмотрительны, иногда слишком робки, но за деньги готовы отважиться на все трудности; лукавы, остры, оригинальны в выдумках, непревзойденные льстецы и, следовательно, находят средство, не будучи заметны, доставить себе влияние в больших домах и производить то, чего без них достигнуть было бы трудно.
Они недоверчивы; но если мы успели однажды удостоверить их в точности платежа и ненарушимости своего обещания; если они, имея часто с нами дело, знают, что наши обстоятельства не в расстройстве, то можно и у них найти помощь, когда все прочие лихоимцы нас оставляют.
Но если ты дурной хозяин, или если имущество твое находится в сомнительном положении, то никто скорее сего не заметит, как еврей. Не надейся тогда, чтобы он ссудил тебя деньгами; если же он по своим расчетам сие и сделает, то на таких условиях и за столь чрезмерные проценты, что положение твое сделается еще несчастнее.
Для еврея чрезвычайно трудно расстаться с деньгами. Если кто у сих людей просит взаймы денег, не будучи им коротко знаком, то они назначают другой день. А в это время выведывают у ремесленников, соседей и других людей о самых мельчайших обстоятельствах будущего их должника. Ежели сей в назначенное время приходит, еврей не сказывается дома или вновь откладывает платеж на несколько недель, дней или часов. И если на лице твоем появляются хотя бы малейшие следы замешательства, касающиеся твоих обстоятельств, или если покажешь радость о той помощи, которую ты ждешь от него, в таком случае еврей не захочет расстаться со своими деньгами, хотя бы он и начал уже отсчитывать оные. Известно, что он даст самые легкие деньги. На все это должен обращать внимание тот, кто попадается в сии обстоятельства.
В торговле с обыкновенными евреями я советую открывать или глаза, или кошелек. Очень естественно, что Христианин не должен полагаться на их совесть и уверения. Они продадут тебе мед за золото, три аршина за четыре, старые вещи за новые, фальшивую монету за настоящую, если ты сего не понимаешь.
Если хочешь продать еврею старое платье или что-нибудь другое, то старайся тотчас согласиться с первым, который дает хотя бы посредственную только цену! Если ты его отпустишь, не согласившись на его цену, то разнесется слух по всей еврейской общине, что у тебя есть нечто на продажу и что не должно мешать в покупке какому-нибудь Менделю или Иосифу, в таких случаях они твердо друг друга поддерживают. Все чужестранные и домашние евреи обступят тогда дом твой, но всякий позже пришедший всегда будет давать меньшую цену, нежели ту, которую давал прежний, пока ты, наконец, или опять сыщешь первого, который, однако, прежнюю сумму свою уже несколько уменьшит, или пока ты, наскучивши своим товаром, отдашь его за полцены другому, который верно перепродаст оный первому. Хотя обыкновенный еврей в покупке и даст тебе ту цену, которую ты изначально требуешь, однако, не торопись отдавать ему товар свой! Иначе он отступится, думая, что или можно бы купить оный еще дешевле, или что в том скрывается какой-нибудь обман.
Если мы с каким-нибудь евреем-разносчиком в покупке уже совершенно и сговорились, то он еще таки покусится нас обмануть. Он обыкновенно скажет, что не имеет у себя наличных денег, но оставит вам на короткое времй часы или что-нибудь в залог. Он знает, что сие предложение редко принимают. Если же ему сделают в сем доверие и отдадут купленный товар , то он таскается с оным по всему городу, предлагает на продажу и, наконец, приносит назад и просит уступки в цене, говоря, что он ошибся, решившись слишком поспешно, или он вовсе не возвращается, и нередко очень долго надобно таскаться к нему за платой. Они охотно также соглашаются давать товары вместо денег, потому что с наличными деньгами предпочитают не расставаться. Впрочем, сей народ во всем имеет что-то характерное. Я говорю о большей части Из них, а не о тех, которые приняли обыкновения Христианские. Послушайте, например, музыку в их храме, посмотрите'на их танцы, разберите их уборы, коими украшают дома свой богатые старые евреи! Вы заметите, что они всегда что-нибудь заимствуют от столбов храма Соломонова, от украшений ковчега и пр.
В большей части Немецких провинций крестьянин живет в таком притеснении и рабстве, которое часто бывает непереносимее самого невольничества в других странах. Задавленные налогами, определенные к труднейшим работам, вздыхая под игом жестокосердных управителей, они никогда не наслаждаются своею жизнью, не имеют даже тени свободы, ни безопасной собственности и работают не для себя и своего семейства, но только для тиранов своих.
Кому провидение даровало способы облегчать состояние сего столь угнетенного и между тем столь важного и полезного класса людей, ах! какое сладостное вкусит тот удовольствие, если распространит радость в сельских хижинах и заставит детей и внучат благословлять имя благодетеля.
Правда, есть крестьяне столь упрямые, сварливые и бесстыдные, что малейшее благодеяние ставят обязанностью, никогда не бывают довольные, всегда ропщут, всегда хотят иметь более, нежели сколько им позволить можно; но не сами ли мы тому виной, что обращаясь с ними всегда неблагородно и пренебрегая их воспитанием, поселяем в них низкие чувствования. Разве нет середины между крайним снисхождением и деспотическою строгостью и жестокостью? Я не требую того, чтобы владетель или помещик отказался от права употреблять крестьян своих к подлежащим им работам, но он не должен для какого-нибудь грубого своего удовольствия, например, для охоты и травли, заставлять крестьянина с голодным брюхом бегать по лесам в жестокую стужу, между тем как сам он дома нужен для прокормления своего семейства. Я не требую, чтобы он дарил ему должный оброк; но он должен иметь снисхождение к его обстоятельствам, не оставлять без внимания постигшие его несчастья и стараться о том, чтобы управители собирали оброк в то время, когда бедному поселянину легче расплатиться наличностью, не отдаваясь совершенно во власть какому-нибудь ростовщику или другому злонамеренному человеку.