лагаемой мною цели, ибо никогда не следовал одинаковому плану. Сначала был я слишком беспечен, опрометчив, весьма неосторожен и чрез то самое вредил самому себе; потом решился сделаться утонченным царедворцем. Поведение мое показалось многим слишком ухищренным, и лучшие люди перестали мне доверять. Я стал слишком гибок, и чрез то лишился внешнего уважения и внутреннего достоинства; сделался непостоянным и потерял уважение. Огорченный самим собою и другими, решился я, наконец, все оставить и сделаться странным. - Это возбудило внимание. Многие начали искать моего знакомства с таким рвением, с каким обыкновенно гоняются за странностями. Но чрез сие самое вновь пробудилась во мне любовь к обществу. Я опять возвратился на прежний путь, и вдруг исчез мрачный круг проведенный около меня отвращением моим от света. Настал другой для меня период. Я смеялся, и часто с некоторою остротою, над дурачествами людей; начали меня страшиться, но никто не любил. Это огорчало меня до крайности. Чтобы переменить о себе мнение людей, я старался выказывать себя с безвредной стороны; раскрывал ласковое, дружелюбное, к оскорблениям вовсе неспособное сердце. Следствием сего было, что всякий, кто имел еще причину на меня досадовать или принимал на свой счет насмешки мои, начал надо мною шутить, видя, что намерение мое вовсе не простиралось до оскорбления других. Или когда сатирический мой нрав оживлен был одобрением некоторых забавных собеседников, и я осмеивал какие-либо глупости, в то время забавники со мною смеялись; но умные пожимали только плечами и стали ко мне весьма холодны. Чтобы показать, сколь мало я способен ко вреду других, я оставил свою язвительность, извинял все и всех, и теперь иные сочли меня простаком, а другие лицемером. Если я искал обращения с самыми лучшими и просвещенными людьми, то тщетно ожидал покровительства от глупца, держащего в руках своих кормило; если же обращался с пустыми людьми, то считали меня в одном с ними классе. Люди самые необразованные и состояния низкого, употребляли меня во зло, когда я коротко с ними знакомился; знатные сделались моими врагами, коль скоро оскорбляли мое тщеславие. Я заставлял глупца слишком чувствовать перевес свой и был гоним; то я был слишком скромен, и меня оставляли без внимания. То я соображался с нравами людей, с тоном каждого малозначащего общества, куда имел вход, и чрез то терял золотое время, лишаясь уважения благоразумных и собственного удовольствия; то сделался я слишком прост, и там, где бы мог и должен был блистать, по недоверчивости к самому себе принужден был скрывать свои достоинства. Иногда являлся в общества весьма редко, и меня считали гордым или застенчивым; иногда являлся везде и потому сделался слишком обыкновенным. Первые лета моей юности я исключительно вверял себя всякому, кто только называл меня своим другом и показывал некоторое ко мне расположение, и за то часто бесстыднейшим образом бывал обманут и обольщен в сладчайших ожиданиях. Потом я сам сделался другом всякому; готов был каждому оказывать свои услуги, и за то никто ко мне не был предан душевно, ибо никто не мог быть доволен сердцем, на столь мельчайшие части раздробленным. Если я ожидал слишком много, то бывал обманываем. Если обращался с людьми без всякого доверия к их честности, то не получал из того никакого удовольствия и ни в чем не принимал участия. Никогда я не мог скрывать слабой своей стороны с тем тщанием, как бы надлежало. Таким-то образом провел я те лета, в которые, как обыкновенно говорят, можно составить свое счастье. Теперь, когда я уже узнал людей; когда опытность открыла мне глаза, сделала меня осторожным и может быть научила искусству влиять на других людей; теперь, говорю я, уже слишком поздно было бы употреблять мне сию науку. Я не имею уже той гибкости, да и не намерен напрасно терять оставшегося мне времени. Та малость, которой мог бы я теперь, находясь при конце жизни, сим путем достигнуть, не в состоянии наградить употребленного на нее труда и напряжения. Отжилому старику, коего основания подтверждены многолетними опытами, столь же неприлично быть гибким, как и вертопрахом. Поздно, говорю, мне теперь начинать следовать начертанному мною плану; но не поздно еще показывать путь, по которому надлежит идти неопытному юношеству. - Итак, приступим к делу!
2- 1705
ГЛАВА I.
Всеобщие замечания и правила
об обращении с людьми.
(I) .
Достоинство каждого человека на свете сем зависит токмо от того, как он показывает себя в своих поступках. Вот золотое правило! обильная материя для обширной книги об искусстве обращения и о средствах достигать предполагаемой цели в большом свете. Вот положение, коего истина утверждена опытами всех веков! Сим-то опытом обыкновенно пользуются бродяги (Abentheurer), хитрецы и самохвалы, выдающие себя в обществе за важных людей и хвалящиеся связями с вельможами, владетельными лицами и такими особами, которые едва ли когда существовали, и тем самым выигрывают, если не более, то по крайней мере даровой стол и свободный вход во многие знатные дома. Я знал одного человека, который хвалился коротким своим знакомством с Императором Иосифом и Князем Кауницем, хотя я был уверен, что им едва известно было имя его, даже и с худой стороны, но как никому не приходило на мысль разведать о нем короче, то он на некоторое время вошел в такое уважение, что многие, имевшие нужду в Императоре, к нему прибегали. Тогда он с крайним бесстыдством писал к какому-нибудь вельможе в Вену и говорил в письме своем о прочих тамошних друзьях своих и чрез сию хитрость если не достигал цели своей, то по крайней мере получал учтивый ответ, который по прошествию некоторого времени еще более употреблял в свою пользу. Сей-то опыт ведет бесстыдного шарлатана к той дерзости, с каковою он о предмете, о котором только за час пред тем прочел или слышал первое слово, столь решительно судит, что и самый разборчивый литератор не смеет ему в том противоречить и делатт таких вопросов, которые бы с первого раза могли его запутать.
Сим-то опытом кичливый невежда достигает первейшим мест в Государстве, свергает и преследует достойнейшим людей и нигде не встречает себе пределов. {
Сему-то опыту глупцы, проныры, люди без дарований и познаний, вертопрахи и шарлатаны, одолжены искусством делаться в глазах вельмож достойными внимания и даже необходимыми.
От него-то большею частью зависит слава литераторов, виртуозов и художников.
На сем опыте основываясь, иностранный художник требует безмерной платы за такую вещь, которую из рук туземца, причем в несколько раз лучшего достоинства, можно было бы получить и за половинную цену. Но с жадностью хватают произведения иностранца, который будучи не в силах их приготовить столько, сколько от него требуют, принужден бывает сам покупать оные у туземца и потом продавать за иностранные.
Основываясь на сем опыте, писатель выманивает выгодный о себе отзыв, когда в предисловии своей книги с бесстыдством говорит об одобрении, которым литераторы и знатоки почтили первую часть его творения.
Все почти просьбы о покровительстве или каком-нибудь пособии, предлагаемые сим тоном, бывают удовлетворяемы; напротив того, презрение, отказ и неудовлетворение самым умеренным желаниям бывают всегда почти уделом скромных и робких просителей.
Сим опытом руководимый слуга в глазах своего господина, а облагодетельствованный в глазах своего благотворителя, - делают себя столь уважительными, что обязывающий великим для себя почитает счастьем одалживать такого человека.
Словом, правило: что достоинство всякого человека не более и не менее зависит только от того, как он показывает себя в своих поступках - есть надежнейшее средство для удачи в большом свете хвастунам, пронырам, вертопрахам и пустым головам. Но я гнушаюсь сим всеобщим средством. - Впрочем, ужели оное положение вовсе не заслуживает нашего внимания? Так, друзья мои! оно может нас научить, чтобы мы никогда без всякой нужды и побудительной причины не открывали наших хозяйственных, физических, нравственных и умственных слабостей. Итак, не унижаясь до хвастовства или подлого обмана, нс должно, впрочем, упускать и удобного случая показывать себя с выгодной стороны.
Но все сие должно происходить с осторожностью, скромностью. без тщеславия и странности; в противном случае чрез то мы потеряем во мнении людей, ибо надобно заставить их самих догадываться, что в нас скрывается, может быть, гораздо более достоинств, нежели они при первом взгляде полагали. Чем блистательнее выставляемая наружность, тем большее она возбуждает внимание; к вам начинают присматриваться, и иные выискивают даже малейшие погрешности, которых никто из смертных избежать не в состоянии; люди это примечают, и наш блеск мгновенно исчезает. И потому наружный блеск наших качеств должен быть сопровождаем сознанием внутреннего достоинства, а более всего чувство истины и честности должно руководить нашими поступками. Ежели есть побудительные причины, то можно показывать свой разум и познания, но до такой степени, чтобы чрез то не возбудить к себе ненависти, чтобы не дать заметить своих домогательств; не столь, однако же, и мало, чтобы вовсе не обратить на себя внимания и быть оттесненным другими. Старайся сделаться редким, но избегай странности, застенчивости и гордости!
(2) .
Стремись к действительному совершенству, а не к одному только призраку оного! - Люди судят о тебе по мере твоих требований, и они правы, ежели при этом не простирают еще и своих на тебя требований. Тогда при малейшем проступке твоем говорят они: " такому человеку это вовсе непростительно! ", и так как слабые люди обыкновенно с жадностью улавливают все недостатки такого человека, который их в чем-то превосходит, то малейший проступок твой вменится тебе гораздо более, нежели целый ряд ко- варств и нелепостей других людей.
(3) .
Но не надобно слишком доверять отзывам о себе посторонних людей; не надобно быть рабом чужих мнений. Должно быть самостоятельным. - К чему заботиться тебе о суждении всего света,