[133], которую философы целиком считают своим достоянием; она–то должна была на основании твердых правил внести связь и слитность в этот разбитый и разрозненный круг вещей. Таким образом, для гражданского права прежде всего должна быть определена цель, а именно — справедливое соблюдение законов и обычаев в тяжбах граждан. (189) Вслед за этим предстоит выделить роды понятий, твердо установленные и не слишком многочисленные. Род есть то, что заключает в себе два вида или более, сходные между собою в известном общем признаке, но различные по признакам видовым. Вид есть подразделение рода, к которому он относится. Все роды и виды имеют свои названия, значение которых должно быть раскрыто определениями. Определение же есть не что иное, как короткое и точное указание отличительных признаков определяемого предмета. (190) Все это я пояснил бы примерами, если бы не знал, каковы у меня сейчас слушатели. Перед ними мне достаточно высказать свою мысль вкратце. Самому ли мне удастся выполнить то, о чем я уже давно подумываю[134], другой ли кто это сделает, если мне помешают заботы или смерть, — не знаю; но когда найдется человек, который разделит все гражданское право на несколько родов, которых будет очень немного, потом расчленит эти роды на виды, а затем даст определение содержанию каждого рода и вида, тогда в вашем распоряжении будет совершенная наука гражданского права, и она будет не трудна и темна, а обширна и обильна.
(191) Ну, а покамест все то, что разрознено, еще не связалось воедино, мы можем запасаться надлежащими знаниями гражданского права постепенно и отовсюду, набирая его помаленьку то тут, то там. 43. Да вот, к примеру, римский всадник, который издавна жил и живет у меня, Гай Акулеон, человек необыкновенно тонкого ума, но ни в каких науках не образованный; несмотря на это, он до такой степени освоился с гражданским правом, что его не превзойдет ни единый из знатоков, за исключением, конечно, здесь присутствующего. (192) Ведь тут все данные лежат у нас перед глазами, они содержатся в повседневном нашем опыте, в общении с людьми, в делах на форуме; чтобы познать их, не нужно ни многих слов, ни толстых книг; да и в книгах ведь все авторы с самого начала пишут одно и то же, а потом повторяют (даже сами себя!) по многу раз, с небольшими лишь переменами в выражениях.
Знание права приятно и почетно (193–203)
Но есть еще и нечто другое, для многих, вероятно, неожиданное, что может облегчить усвоение и постижение гражданского права, это — удивительно приятное и сладостное чувство, испытываемое при этой работе. В самом деле, чувствует ли кто влечение к тем ученым занятиям, которые ввел у нас Элий, — он найдет как во всем гражданском праве вообще, так и в книгах понтификов и в XII таблицах в частности, многообразную картину нашей древности, потому что тут и слова звучат седой стариной, и дела отчасти бросают свет на нравы и обычаи предков. Занимает ли кого наука о государстве, которую Сцевола считает достоянием не ораторов, но каких–то ученых особого рода, — он увидит, что она целиком заключена в XII таблицах, так как там расписано все об общественном благе и о государственных учреждениях. Привлекает ли кого философия[135], эта могущественная и славная наука, — я скажу смело, что он найдет источники для всех своих рассуждений здесь, в содержании законов и гражданского права: (194) именно отсюда для нас становится очевидно, с одной стороны, что следует прежде всего стремиться к нравственному достоинству, так как истинная доблесть и безупречная деятельность украшаются почестями, наградами, блеском, а пороки и преступления караются пенями, бесчестьем, оковами, побоями, изгнанием и смертью; и, с другой стороны, мы научаемся — и притом не из бесконечных и наполненных перебранками рассуждений, а из непререкаемых заповедей закона — держать в узде свои страсти, подавлять все влечения, охранять свое, а от чужого воздерживать и помыслы, и взоры, и руки.
44. (195) Да, пусть все возмущаются, но я выскажу свое мнение: для всякого, кто ищет основ и источников права, одна книжица XII таблиц весом своего авторитета и обилием пользы воистину превосходит все библиотеки всех философов.
(196) И если нам должным образом дорога наша родина, любовь к которой врождена в нас с такою силою, что мудрейший муж[136] Итаку свою, точно гнездышко прилепленную к зубчикам ее скал, предпочитал бессмертию, — какою же тогда любовью должны мы пламенеть к такой родине, которая, единственная из всех стран, есть обитель доблести, власти и достоинства! Первым делом нам следует изучить ее дух, обычаи и порядки; как и потому, что это есть родина, общая наша мать, так и потому, что одна и та же великая мудрость проявляется и в ее могучей власти, и в ее правовых установлениях. (197) Оттого–то знание права и доставит вам радость и удовольствие, что вы увидите, насколько предки наши оказались выше всех народов государственной мудростью; достаточно сравнить наши законы с их Ликургом, Драконом, Солоном. Нельзя даже поверить, насколько беспорядочно — прямо–таки до смешного! — гражданское право всех народов, кроме нашего. Об этом я не устаю твердить каждый день, противопоставляя мудрых наших соотечественников всем прочим людям и особенно грекам. По этой причине, Сцевола, я и сказал, что всем, которые желают стать совершенными ораторами, необходимо знание гражданского права.
45. (198) Кому же неизвестно, какой почет, доверие и уважение окружали у нас тех, кто обладал этим знанием? Взгляните: у греков только самые ничтожные люди, которые у них называются «прагматиками[137]», предоставляют ради денег свои услуги ораторам на судах; а в нашем государстве, напротив, правом занимаются все наиболее уважаемые и достойные лица, как, например, тот, который своими познаниями в гражданском праве заслужил следующий стих великого поэт[138]:
| Высшего разума муж — Элий Секст, хитроумнейший[139] смертный. |
Да и многие другие граждане, и без того уважаемые за их дарования, своей осведомленностью по вопросам права сумели добиться еще большего уважения и веса. (199) А для того, чтобы ваша старость была окружена вниманием и почетом, какое средство может быть лучше толкования права? Для меня, по крайней мере, уже с юных лет право казалось подспорьем не только для того, чтобы вести судебные дела, но и для чести и украшения в старости; и когда мои силы начали бы мне изменять (а уж, пожалуй, и время подходит[140]), я таким образом защитил бы свой дом от безлюдья. Да и что еще прекраснее для старика, занимавшего в свое время почетные общественные должности, чем возможность с полным правом сказать то, что произносит у Энния его Пифийский Аполлон, и назвать себя тем, от кого если и не «народы и цари», то все граждане «совета ждут»,
| Не зная, что им делать. Помогаю им |
| И, вразумляя, подаю советы я, |
| Чтоб дел неясных не решали наобум. |
(200) Ведь и впрямь дом юрисконсульта, бесспорно, служит оракулом для всего общества. Свидетели этого — сени и прихожая нашего Квинта Муция, к которому, несмотря на его очень слабое здоровье и уже преклонные годы[141], ежедневно приходит такое множество сограждан, даже самых блестящих и высокопоставленных.
46. (201) Вряд ли нужно долго объяснять, почему я считаю обязательным для оратора также и знание общественного права — того, которое относится к делам государства и правления, — а затем знание исторических памятников и примеров минувшего времени. Как в частных судебных делах содержание для речи приходится брать из области гражданского права, и потому, как мы уже говорили, оратор должен знать это право, — так и в делах общественных, на суде, на сходках, в сенате все знание древних обычаев, все положения общественного права, вся наука об управлении государством должны быть содержанием в речах у тех ораторов, которые посвящают себя государственным делам.
(202) Ведь в этой нашей беседе мы взыскуем не какого–нибудь ябедника[142] или крикуна и пустозвона, но истинного жреца красноречия — человека, который не только приобрел немалые способности, благодаря самой своей науке, но прямо–таки кажется обладателем божественного дара[143], так что даже человеческие его качества представляются не исходящими от человека, но ниспосланными человеку свыше. Он может безопасно пребывать даже среди вооруженных врагов, огражденный не столько своим жезлом, сколько своим званием оратора; он может своим словом вызвать негодование сограждан и низвергнуть кару на виновного в преступлении и обмане, а невинного силою своего дарования спасти от суда и наказания; он способен побудить робкий и нерешительный народ к подвигу, способен вывести его из заблуждения, способен воспламенить против негодяев, и унять ропот против достойных мужей; он умеет, наконец, одним своим словом и взволновать и успокоить любые людские страсти, когда этого требуют обстоятельства дела. (203) Если кто полагает, что все это могущество оратора описано или изложено сочинителями учебников красноречия[144], или даже мною сейчас в столь короткое время, тот жестоко ошибается: он недооценивает не только скудость моих познаний, но и обширность относящихся сюда предметов. Я сделал только то, что вы желали; я решился указать источники, откуда черпать ораторские средства, и указать пути к ним; в проводники я не гожусь, да оно и слишком трудно и ненужно, а берусь лишь растолковать и попросту, как водится, пальцем показать нужную дорогу.