Швыряю окурок в урну и вхожу в здание. Вадик подбирается при виде меня по стойке смирно. Никита входит следом, кладет ключи от мотоцикла на стол.
— Ребят, — прошу их, замедлив шаг, — соорудите мне чашку кофе, а? Чего-то та-а-ак хреново…
— Ага.
— Конечно. — Кивают.
— А где эта? — Шумно выдыхаю, пытаясь подобрать эпитет. — Уехала уже?
— Нет. У себя. Вас ждет.
— О, ясно…
Я неспешно иду вдоль коридора, прислушиваясь к тишине. Обычно шумное, полное народа здание, сейчас удивляет своей безмятежностью и пустотой. Толкаю дверь, готовясь бросить в адрес девчонки что-нибудь язвительное, но натыкаюсь на темноту. Свет в кабинете не горит, и только тусклые предрассветные блики тихо кружат в воздухе.
Благодаря им у меня сразу получается разглядеть ее. Она лежит на диване, свернувшись клубочком. Подхожу ближе и слышу ее ровное, глубокое дыхание. Вижу, что рука, которую она подкладывает под голову, от запястья до локтя перемотана бинтом. На девчонке все та же одежда, что была во время аварии, и я неосознанно наклоняюсь и дотрагиваюсь до ее плеча, чтобы проверить — не влажная ли ткань на ощупь.
Нет. Кажется, уже высохла. Какое-то время я стою рядом с диваном, не решаясь пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Смотрю на туфельки, стоящие на полу, на кардиган, которым она укрыла спину, на поджатые ноги в изодранных брюках и на голые ступни, высунувшиеся из-под короткого импровизированного покрывала. Рассматриваю густые, черные, волнистые волосы с редкими огненными прядями, раскидавшиеся по кожаной обивке подлокотника.
Дольше положенного вглядываюсь в ее силуэт и не понимаю, что пытаюсь в нем увидеть. И почему смотреть хочется еще и еще. Изучаю ее лицо и пытаюсь найти в нем ответ на единственный вопрос — что это было? Почему она набросилась на меня? Защищалась? И почему целовала, если я так сильно ей противен?
Осторожно отхожу от дивана и крадусь к шкафу. Дверца предательски скрипит, но девчонка не просыпается. Достаю когда-то позабытую здесь куртку, подхожу к Марте и аккуратно, так, чтобы она не проснулась, накрываю ее ноги. Выпрямляюсь и хочу уйти, но что-то заставляет меня остановиться. Это ее лицо.
Наклоняюсь и вижу, как мелко дрожат ее ресницы. Зрачки под плотно закрытыми веками суматошно движутся, губы с тихим вздохом приоткрываются. Девушка рвано хватает ртом воздух и, кажется, что-то шепчет. Я не могу разобрать что именно. Опускаюсь на корточки и замечаю испарину у нее на лбу. Капельки пота блестят в утреннем полусвете.
— Нет. Нет. Нет. — Выдыхает она.
Ее пальцы впиваются в обивку дивана, плечи судорожно дергаются.
Не отдавая отчета своим действиям, я протягиваю руку и кладу на ее предплечье. Мягко надавливаю, поглаживаю, терпеливо похлопываю, и замечаю, как ее постепенно отпускает.
Лицо Марты разглаживается, дыхание успокаивается, ресницы замирают. Я не убираю свою ладонь, потому что боюсь, что все повторится. Не знаю, что мне делать. Понимаю одно — не могу сейчас уйти.
— Коф… — замирает в дверях Никита, — фе…
— Тсс! — Жестом заставляю его заткнуться.
Показываю, чтобы убирался прочь и поскорее.
Охранник послушно кивает и уходит, тихонько притворив за собой дверь. Еще какое-то время я сижу возле Марты, наблюдая за тем, как беспокойно она спит, если не контролировать ее сон, если не находиться рядом и не надавливать рукой. И с неудовольствием отмечаю, что какой-то остаток совести, который вовремя не сдох во мне когда-то, тихо шепчет: «Эй, чувак, ну, дай ей выспаться, не будь говнюком».
И, злясь на себя, я встаю. Но только для того, чтобы устроиться рядом с ней — на свободном краю дивана. Сажусь и почти сразу засыпаю, запустив руку под куртку и обхватив пальцами ее лодыжку.
Марта
Я вскакиваю от звонкой трели. Надрывается мой телефон. Приподнимаюсь, шарю по карманам и только в этом момент понимаю, что рядом кто-то есть. Спросонья не сразу осознаю, что это Левицкий. Тру веки, чтобы убедиться — да, это он. Спит, сидя прямо у меня в ногах. Еще и бесцеремонно положил на меня сверху руку.
Вижу раны на его коже, и события прошедшей ночи моментально всплывают в памяти. Вот же черт! Еще и телефон не собирается затыкаться. Орет, разрывается жуткой мелодией. Нахожу его и торопливо принимаю вызов.
— Да…
— Марта, это Наталья. — Голос женщины звучит недовольно.
— Да. — Хрипло отзываюсь я. Поворачиваюсь к окну и понимаю, что уже утро. Солнечные лучи слепят глаза. — Доброе утро, Наталья.
— Я прождала вас всю ночь.
— Да, простите. Я все компенсирую. — Шепчу.
— Вы должны понимать, что у меня могут быть свои дела.
— Все верно. Но…
— В обед мне нужно будет уйти ненадолго. Я не могу оставить его одного.
— Конечно. Я скоро вернусь, подождите меня!
— Мы с вами уже обговаривали, что я не справляюсь одна, необходимы еще помощники. Либо мне нужно переехать к вам, чтобы не отлучаться надолго.
— Да, я все понимаю. Но это пока невозможно. И по поводу помощников… Я просто не доверяю никому, кроме вас… — Кошусь на Левицкого, который начинает часто моргать, просыпаясь. — Я заплачу вам в двойном размере, Наталья. Спасибо, что выручаете меня.
— Марта?
— Да. — Шумно выдыхаю.
— Звонил Эдуард Викторович.
— Ох… А зачем? — У меня перехватывает дыхание.
— Интересовался здоровьем пациента.
— Понятно… — Смотрю, как Тим хмурится, отдергивая от меня свою руку.
— Думаю, он захочет пригласить к нему своего врача.
— Ох… — Во рту пересыхает. — Спасибо, Наталья. Я скоро буду.
Сбрасываю звонок, прячу телефон в карман.
— Привет. — Говорю тихо, наблюдая за тем, как Левицкий бьет себя ладонями по лицу. — И давно ты здесь?
— С четырех утра. — Кисло отвечает он.
Потягивается.
— А я что… спала? — Лихорадочно привожу волосы в порядок.
— Как сурок.
Я встаю, и боль тут же напоминает о себе. Кожу на руке и бедре сильно жжет. Стискиваю зубы, до сих пор не веря, что парень был здесь все это время, пока я спала. Как я вообще могла вот так просто взять и уснуть?
— Ты зачем грязные брюки обратно натянула? — Ворчит Тим, оглядывая меня.
Я наклоняюсь и трогаю пальцами дыры на ткани.
— Там ничего страшного. Так, ссадина.
— Дай, посмотрю. — Тим тянется руками, а я почему-то ему не сопротивляюсь.
— Да там всего-то… — пищу я беспомощно.
А он резким движением разрывает напополам мою штанину.
— Ты чего делаешь?! — Ору.
— Почему не обработала? Вот же — царапины. — Брезгливо говорит Левицкий. — Вот эта достаточно глубокая. Какой идиот станет надевать грязные брюки прямо на открытую рану? А если занесешь туда заразу?
— И как мне теперь ходить?
— Сейчас шорты сделаем. — Усмехается он, продолжая бессовестно лапать меня. — Давай сюда аптечку.
— Не надо мне ничего обрабатывать! — Возражаю я, подавая ему пластиковый чемоданчик со стола. — Отпусти, мне надо идти.
Тим встает, берет меня подмышки и усаживает прямо на стол.
— Ай! Больно! — Злюсь я.
— Потерпишь. — Огрызается парень, закатывая выше огрызок моей брючины. — Раз уж ума хватило так навернуться!
Я закусываю губу и терплю, когда кожи вокруг царапины касается ватный диск, смоченный в спиртовом растворе.
— Ы-ы-ы… — Стону.
Левицкий отводит мою ногу в сторону и устраивает ее удобнее. Он действует аккуратно и неторопливо: промокает ваткой сантиметр за сантиметром. И, пользуясь возможностью, я рассматриваю его лицо. Сосредоточенное, серьезное. Взгляд недовольный, хмурый. Брови у него насуплены, пухлые губы напряжены. На шее пульсирует едва заметная сквозь кожу извилистая венка.
— Ты прости. — Произношу я, пока он не смотрит на меня. Под его темным, колючим взглядом нелегко было бы сказать что-то подобное. — Зря я поехала вчера.
— Это точно. — Хмыкает он.
— Просто я никогда раньше в дождь не ездила. — Признаюсь. — Парень, который учил меня водить мотоцикл, Ян, он ведь предупреждал, чтобы я не лихачила, все-таки двигатель мощный, байк огромный, а я девушка…
Тим поднимает на меня глаза, и у меня голос обрывается. Мы сталкиваемся взглядами, и невозможно понять, что он обо мне думает. Что чувствует: неприязнь или жалость. Левицкий смотрит долго, будто пытается что-то понять по моему лицу.
— Спасибо тебе. — Почти шепчу я.
— За что? — Срывается с его губ.
— За то, что помог.
Он моргает часто-часто.
— Должен же был кто-то помочь тебе, бестолковой. — Парень опускает взгляд и, кашлянув, продолжает обрабатывать рану. — Не бросать же тебя там на дороге.
— Ты не обязан был…
Тим прокашливается.
— Не переживай. Я тебе не мамочка, за ремонт машины того чувака ты сама заплатишь, пришлю тебе чеки. И счет со штраф-стоянки.
Вот он. Настоящий Левицкий. Его замечание вызывает у меня улыбку.
— Конечно. — Соглашаюсь.
И все равно приятно, что он обо мне позаботился.
— А мой байк? — Спрашиваю я, когда он заканчивает с раной.
— Стоит внизу.
— Ух, ты… А как ты смог его забрать?
— А вот так. — Пожимает плечами.
— Спасибо.
— Должна мне будешь. — Ухмыляется Тим.
— Я тебе все оплачу. — Обещаю я. — Стой. Подожди, не убирай.
Тянусь, забираю у него из рук бутылек. Беру ватный диск.
— Подойди сюда. — Устраиваюсь удобнее на столе. — Подойди. Надо тебя тоже в порядок привести.
Видно, как парень напряжен. Я смачиваю ватку и застываю, ожидая, когда он приблизится. И только, когда Тим подходит совсем близко, вдруг понимаю, как двусмысленно выглядит наше сближение: я сижу на столе, а он вынужден подойти совсем вплотную к моим разведенным ногам.
Я сглатываю, и Тим это видит. Эта ситуация определенно его забавит — он играет бровями, надсмехаясь над тем, как близко я теперь подпускаю его к себе.
— Опасно. — Говорит он. — Горячо…
Хрипотца в его голосе выдает волнение.
— О, боже… — Выдыхаю я, свободной рукой сдвигая в сторону ворот его рубашки.