Она пришла в ресторан поздно вечером, зная, что это обрадует Эзру. Дождь перестал, но в воздухе еще висел туман. Такое ощущение, будто идешь под водой во сне, когда в воде дышится так же легко, как и на суше. Прохожие на улице попадались редко — да и те спешили куда-то, укрытые плащами и полиэтиленовыми косынками, погруженные в себя. Машины, шурша, проносились мимо, блики света от фар трепетали на мокром асфальте.
Ресторанная кухня кишела людьми, просто чудо, что оттуда вообще могла появиться тарелка с приличной едой. Эзра стоял у плиты и снимал пену с бульона, а может, с супа. Молодая девушка черпала половником дымящуюся жидкость и выливала ее в миску.
— Как только закончишь… — говорил Эзра и, увидев Дженни, сказал: — Здравствуй, Дженни.
И он направился к двери, где она дожидалась его. В длинном белом фартуке поверх джинсов он был похож на повара и тут же стал знакомить ее с потными мужчинами, которые что-то рубили, процеживали, размешивали.
— Это моя сестра Дженни, — говорил он, и тотчас какая-нибудь мелочь привлекала его внимание, и он останавливался обсудить ее с поварами.
— Хочешь поесть? — наконец догадался спросить он.
— Нет, я ужинала дома.
— Тогда, может, выпьешь чего-нибудь в баре?
— Спасибо, не хочется.
— Это Оукс, наш старший официант. А это — Джосайя Пейсон. Ты, вероятно, помнишь его.
Она запрокинула голову и посмотрела в лицо Джосайи. Он был в белоснежном халате (где только они нашли одежду его размера?), но волосы по-прежнему топорщились, и, как прежде, трудно было понять, куда именно он смотрит. Во всяком случае, не на нее. Он как бы не замечал ее. Прямо-таки в упор не видел.
— Когда придут Бойзы, — сказал Эзра Оуксу, — скажи им, что у нас есть замечательный суп из моллюсков. Всего две порции, специально для них. Он стоит на задней конфорке.
— Как дела, Джосайя? — спросила Дженни.
— Ничего.
— Значит, ты теперь здесь работаешь.
— Я шеф по салатам. В основном режу овощи.
Его паучьи пальцы сплетались и расплетались. Складка на лбу словно бы стала еще глубже.
— Я часто думаю о тебе, — сказала Дженни. Сказала просто из приличия. И вдруг кровь бросилась ей в голову, как в приступе болезни; ведь это правда — сама того не подозревая, она думала о нем все эти годы. Вон оно что: он всегда жил в ее мыслях. Даже Харли, как она теперь осознала, был своего рода Джосайей навыворот: такой же отщепенец, черно-белый, не понятный никому, кроме нее.
— Мама твоя, надеюсь, здорова?
— Она умерла.
— Умерла?!
— Давно. Пошла в магазин и умерла. Теперь я живу один.
— Прости, я не знала.
Он все еще прятал от нее глаза.
— Ты так и не перекусишь, Дженни? — Эзра на минуту отвлекся от Оукса.
— Мне пора, — сказала она.
Возвращаясь домой, она никак не могла понять, почему дорога показалась ей такой длинной. Ноги отяжелели, и глубоко в груди возникла старая тупая боль.
«Ясеневая роща, как она прекрасна, — играл Эзра на своей блок-флейте, — как сладок ее напев…» Медленно пробуждаясь, все еще обвитая клочками снов, Дженни просто диву давалась, как грушевая блок-флейта может рассыпать сливы: круглые, прозрачные, будто сочные сливы, звуки рассыпались по ее постели. Она села на кровати и призадумалась. Минуту спустя отбросила одеяло и потянулась за одеждой.
Когда она выходила из дома, Эзра наигрывал французскую песенку «Le godiveau de poisson» — «Тефтелька рыбная».
Сначала надо идти по этой улице, теперь по той, затем по третьей — нет, ошибка, пришлось вернуться. День обещал быть великолепным. Тротуары были еще мокрые, но над трубами домов в жемчужно-розовом небе поднималось солнце. Она засунула руки глубоко в карманы пальто. По дороге ей навстречу попался лишь какой-то старик, который прогуливал своего пуделя, но даже этот человек прошел безмолвно и исчез.
Когда наконец она очутилась на той улице, которую искала, все показалось ей чужим, незнакомым, пришлось свернуть в переулок, ведь нужный дом она могла опознать только сзади. Ага, вот кособокая серая пристройка за кухней, пружинящая под ногами лестница и облупленная деревянная дверь. Она поискала взглядом звонок и, не обнаружив его, постучала. Из глубины дома донесся шум — кто-то отодвинул стул. Потом появился Джосайя. Он был такой высокий, что заслонил собою окно, в которое она глядела. Дверь открылась.
— Дженни?..
— Здравствуй, Джосайя.
Он оглянулся, словно подумал, что она пришла к кому-то другому. На кухонном столе Дженни увидела его завтрак: кусок белого хлеба с арахисовым маслом. Все вокруг — потертый линолеум, полная грязной посуды раковина, рваные джинсы Джосайи и дырявый коричневый свитер — дышало запустением и безнадежностью. Она плотнее запахнула пальто.
— Почему? Зачем ты здесь? — спросил он.
— Я все сделала не так, — сказала она.
— Ты о чем?
— Наверное, ты думаешь, я такая же, как другие! Как те, от кого ты хочешь удрать в лес со спальным мешком.
— Нет, Дженни, — сказал он, — я никогда не поверю, что ты такая.
— Правда?
— Никто не поверит. Ты очень красивая.
— Но я хотела сказать…
Дженни положила ладонь на рукав его свитера. Он не отшатнулся. Тогда она подошла еще ближе и обняла его. Сквозь пальто она почувствовала, до чего он худой, как торчат у него ребра, ощутила его тепло под изношенным свитером. Она припала ухом к его груди, а он нерешительно, осторожно положил руки ей на плечи.
— Я должна была тогда целовать и целовать тебя, должна была сказать матери: «Уходи, оставь нас в покое». Должна была заступиться за тебя, а я струсила.
— Нет, нет, — сказал он. — Об этом я не думаю. Больше об этом не думаю.
Она отступила и взглянула на него снизу вверх.
— Я никогда не говорю об этом, — уточнил он.
— Джосайя, — попросила она, — скажи мне, что теперь все в порядке.
— Конечно, — кивнул он. — Все в порядке, Дженни.
После этого говорить им было уже не о чем. Она стала на цыпочки, чтобы на прощание поцеловать его, и ей показалось, что он с улыбкой посмотрел ей прямо в глаза, а потом отпустил ее.
— Пью за здоровье всех присутствующих, — сказал Коди, поднимая бокал. — За еду, приготовленную Эзрой, за ресторан Скарлатти.
— И за удачный семейный обед, — добавил Эзра.
— Ну, если тебе так хочется.
Все выпили, даже Перл, хотя не исключено, что она сделала этот крохотный глоток всего лишь для виду. На ней была шляпа с вуалькой и строгий бежевый костюм, видимо надетый впервые — временами он торчал на ней колом. Дженни была в простой юбке и блузке, но чувствовала себя вполне нарядной. Все было прекрасно, ничто ее не тревожило. Она беспрестанно улыбалась окружающим, радуясь их обществу.
Но вся ли семья в сборе? Дженни она показалась слишком малочисленной. Троих молодых людей и усохшей матери, подумала она, недостаточно. Вполне уместно было бы присутствие еще нескольких членов семьи — например, семейного шута и настоящего блудного сына, еще более блудного, чем Коди. Ну, может, и еще какой-нибудь властной старшей сестры, которая бы силой склеивала семью, а так это выпадало на долю Эзры, с чем он не очень успешно справлялся. Он был слишком увлечен приготовлением пищи. Вот и сейчас выговаривал официанту, указывая на суп, который, по его словам, подали чересчур холодным, хотя Дженни он показался в самый раз.
Но тут Перл взяла свою сумочку и отодвинула стул.
— Туалет, — произнесла она одними губами, обращаясь к Дженни.
Эзра, как только увидит, что ее нет за столом, расстроится еще больше. Он любит, чтобы семья была в полном сборе, и терпеть не может привычку Перл то и дело обновлять в ресторане свою косметику, так же как не терпит, когда Коди курит за столом свои тонкие сигары. «Хоть бы один-единственный раз, — твердит он, — нам удалось сесть за стол и спокойно, по-людски, пообедать всем вместе». Он непременно повторит это и сегодня, как только заметит отсутствие Перл. Но пока он выговаривал официанту:
— Если бы Эндрю подогревал тарелки…
— Он всегда их подогревает, честное слово, но сейчас не работает подогреватель.
— Как по-твоему, — шепнул Коди, наклонясь к Дженни, — Эзра когда-нибудь спал с миссис Скарлатти? Или нет?
У Дженни отвисла челюсть.
— Ну так что ты думаешь по этому поводу? — не отставал Коди.
— Как тебе не стыдно?
— Только не говори, что тебе это никогда не приходило в голову. Одинокая богатая вдова, если у нее вообще когда-нибудь был муж, а рядом застенчивый красивый мальчик, у которого никаких видов на будущее…
— Это гадко, — отрезала Дженни.
— Напротив, — спокойно сказал Коди, откинувшись назад. У него была привычка разглядывать собеседника из-под ресниц, отчего он казался искушенным и терпимым к людям. — Что плохого, если человек не упускает своего в жизни. А, надо признаться, Эзре везет. Он родился везучим. Ты никогда не замечала, что случается, когда я привожу своих девчонок? Они тут же с ходу влюбляются в него… Так было всегда, с самого детства. И что они только в нем находят? Как это ему удается? Просто везение? Ты женщина, скажи, в чем его секрет?
— Бог ты мой, — сказала Дженни. — Коди, когда же ты наконец повзрослеешь!
Эзра закончил разговор с официантом.
— А где мама? Стоит на секунду отвернуться, как ее и след простыл.
— В дамской комнате, — сказал Коди, прикуривая сигару.
— Ну почему она всегда так? Сейчас принесут суп, на этот раз горячий.
— Босоногие гонцы доставят его, что ли? — спросил Коди.
— Не беспокойся, Эзра, я схожу за ней, — сказала Дженни.
Она прошла между столиками к коридорчику с табличкой «Выход» над аркой, но, не дойдя до дамской комнаты, увидела Джосайю перед двустворчатой, обитой кожей дверью. Он был в белом халате и нес бирюзового цвета таз с листьями цикория.
— Джосайя, — позвала она.
Он остановился как вкопанный, лицо его просияло.
— Здравствуй, Дженни.
Они стояли, без слов улыбаясь друг другу. Она протянула руку, коснулась его запястья.